КАЗАХСКАЯ СТЕПЬ: ОТ ИМПЕРИИ ДО УТОПИИ

Показательно, как назначенный в конце 1924 года ответственным секретарем Казахской партийной организации, революционер из Кутаиси Виктор Нанейшвили писал о Султанбеке Ходжанове, самом активном туркестанском политике, который перебрался в Казахскую степь и стал вторым секретарем Казахского обкома при Нанейшвили: "Он (Ходжанов, – прим. авт.)считает, что Сыр­-Дарьинская и Джетысуйская области есть ядро Киргизии, вокруг этих областей и должна оформляться, по его мнению, Кирреспублика". Более того, "состав Бюро обкома вызывает большое его недовольство, т. к. он не дает ему возможности командовать в обкоме. Во всяком случае, он думает создать единый киргизский фронт в обкоме и проводить свою специфическую политику. Это он будет проводить с величайшим нажимом (а на нажим он способен), особенно если принять во внимание неинициативность и вялость других кирработников".

Нанейшвили справедливо заметил, что туркестанцы были больше связаны с вновь присоединенными территориями Казахстана. Именно поэтому они, например, настаивали на переносе столицы Казахстана еще южнее, в Чимкент. Однако это решение в итоге не было утверждено, и столицу перенесли в Ак-Мечеть. Хотя Ак-Мечеть (вскоре переименованная в Кызыл-Орду) также входила в состав бывшего Туркестана, она находилась на территории Младшего жуза, тогда как Чимкент стоял на землях Старшего жуза, к которому принадлежали многие туркестанцы.

Для родо-племенного казахского общества 1920-х годов, несомненно, имело значение, где именно будет располагаться столица КАССР. Значительная часть казахских коммунистов в КАССР до 1924 года происходила из Младшего жуза, включая Сейткали Мендешева, к тому моменту члену Президиума ЦИК СССР. Семипалатинск, который также предлагали на роль столицы, находился на территории Среднего жуза, к которому в свою очередь принадлежала большая группа казахских коммунистов в руководстве КАССР.

Такая ситуация давала основания сторонним наблюдателям утверждать, что политическая борьба между казахскими коммунистами может иметь родо-племенной подтекст. К примеру, в июле 1925 года секретарь Актюбинского губкома партии И. М. Беккер писал в закрытом письме в ЦК ВКП(б): "Родовая группировка малой орды во главе с Мендешевым, болея ультралевизной, борется против другой, что состоит из большой орды во главе с Ходжановым, она объединяет все киргизское скотоводчество, среднее и далее байское крестьянство, и главное, почти всех бывших алашординцев ... в политике своей играет на национальную струнку". В третью группу входит "почти вся мелкая и средняя интеллигенция во главе с Нурмаковым, пред. СНК, и Садвакасовым. Вокруг нее объединяется средняя орда, небольшая часть алашординцев, но больше всего интеллигенция, которая в старое время и при алашординцах не играла политической роли. В политике и национальном вопросе поддерживает группу Ходжанова против Мендешева"iАманжолова Д.А. Советский проект в Казахстане. Власть и этничность. 1920-1930-е гг. С. 245–246.

Конечно, актюбинский секретарь Исаак Беккер оценивал ситуацию, исходя из существующего в среде большевиков довольно схематичного подхода к политическим процессам. Отсюда характеристика "ультралевизны" для коммунистов из Западного Казахстана, а также утверждение, будто бы зажиточные казахи (баи) вроде бы поддерживают именно коммунистов из Старшего жуза (Большой орды), как и "почти все бывшие алашординцы". Кроме того, Султанбек Ходжанов вообще был представителем отдельной группы кожа, происходившей от арабских миссионеров. Насчет Среднего жуза у Беккера не оказалось четкого определения, поэтому он упомянул тех же алашординцев, а также выделил интеллигенцию.

Наличие зажиточных скотоводов в середине 1920-х годов было характерно для всего традиционного казахского общества, не только для Старшего жуза. Точно так же, как бывшие алашординцы в том же Туркестане были выходцами из самых разных казахских жузов, а не только из Старшего жуза. Например, Халел Досмухамедов происходил из Младшего жуза. Кроме того понятно, что утверждение Беккера об "ультралевизне" в отношении позиции именно выходцев из Младшего жуза было очень условным. Политические ярлыки из лексикона большевиков не имели никакого отношения к реальным интересам родо-племенных групп казахского общества.

Безусловно, родо-племенной фактор не мог не оказывать своего влияния на политические процессы в КАССР, но нельзя забывать и о совершенно прагматических соображениях. Ак-Мечеть находилась на единственной казахской железной дороге Оренбург–Ташкент так же, как через Алма-Ату, которая в конечном итоге была избрана столицей в 1927 году, должна была пройти ветка Турксиба, призванная связать две огромные колонии бывшей империи – Сибирь и Среднюю Азию. Очевидно, что при выборе города под столицу скорее учитывали транспортную доступность.

Родо-племенные отношения в гораздо большей степени проявлялись на локальном уровне, где шла борьба за влияние в органах местной власти. Роберт Киндлер писал, что "периодически повторявшиеся голосования превращались для большевиков в сплошную череду поражений. И не столько из-за низкой явки избирателей, сколько потому, что клановые старейшины постепенно увидели в Советах подходящее средство защиты своих частных интересов. Клановые элиты либо прямо выдвигали на советские посты своих представителей, либо привлекали подставных лиц, которые баллотировались по их заданию. Такие кандидаты исполняли в советах волю закулисных хозяев и в первую очередь заботились о нуждах собственных общин и кланов".iКиндлер Р. Сталинские кочевники: власть и голод в Казахстане. М., 2017. С. 54. Вполне логично, что традиционное общество подстраивалось под риторику и практику действующей власти. В этом смысле местная казахская элита с практической точки зрения воспринимала Советы в качестве нового издания прежней волостной системы времен Российской империи и вела себя соответствующим образом.

Согласно данным ОГПУ, в 1926 году "во время перевыборов Советов в Актюбинской губернии почти все аульные, партийные и комсомольские ячейки участвовали в родовой борьбе, в ряде случаев с сельскими группировками были связаны ответственные работники, а деятельность газеты «Кедей» направлялась в интересах родов, поддерживавших некоторых ответственных работников. В Чубартаевской волости Каркаралинского уезда одна из группировок израсходовала на подарки 36 голов крупного скота и 1000 баранов. Драка между двумя группировками была поддержана рядом аулов, с каждой стороны участвовали не менее 150 чел. В Ленинской волости Семипалатинского уезда драка между двумя родовыми группировками из-за мест в аппарате с участием 200 чел. длилась два часа, затем на повторном собрании завязалась новая драка, и на третье собрание вновь готовилось побоище, предотвращенное милицией. Выборы состоялись лишь с четвертой попытки".iЦит. по: Аманжолова Д.А. Советский проект в Казахстане. Власть и этничность. 1920–1930-е гг. С. 219.

Высокопоставленные казахские коммунисты в середине 1920-х годов, естественно, не раздавали баранов. Новая партийно-государственная элита и традиционное общество фактически существовали отдельно друг от друга и обладали совершенно разными жизненными горизонтами. Конечно, семейные связи могли играть какую-то роль, но не надо забывать, что выборы происходили только на уровне местных Советов. Продвижение казахских коммунистов зависело больше от партийной бюрократии СССР. Их главный политический капитал состоял не в родовом имени, а был связан с занимаемым местом в системе советской власти.

В этой ситуации для казахских коммунистов основным способом их самоорганизации в структурах власти КАССР стали патрон-клиентские отношения. Они формировались на самой разной основе, к примеру, могли быть родственными, как в случае со Смагулом Садвакасовым, в 1925–1927 годах наркомом Просвещения КАССР, и его тестем Алиханом Букейхановым. Могли быть и на основе родо-племенных связей, именно это и дало основания руководителю Актюбинска Беккеру говорить о существовании трайбализма среди казахских группировок во власти.

Но чаще всего они опирались на общность политических интересов, как это было в случае с казахами, переехавшими из Туркестана. В этой весьма самостоятельной республике коммунисты вроде Султанбека Ходжанова и Турара Рыскулова создавали условия для работы бывшим алашординцам, которые являлись выходцами из самых разных родов и племен казахского общества. Несомненно, что для них общеказахские задачи были более важны: в частности, те же вопросы о земле, коренизации управленческого аппарата, научно-просветительской деятельности.

Чтобы занять место в высшей партийной и государственной бюрократии КАССР и осуществить свои замыслы, казахским политикам необходимы были союзники среди русских коммунистов, особенно в Москве. Но также им были необходимы связи среди других казахских коммунистов, потому что это обеспечивало возможность контролировать важные должности в управленческих структурах.

В такой ситуации наиболее удобными как раз и были взаимоотношения на патрон-клиентской основе. И здесь работала вполне себе традиционная бюрократическая логика. Для большего политического влияния нужно иметь возможность назначить как можно больше своих клиентов на самые разные должности в системе управления. В таком случае и политическое руководство в Москве будет относиться к тебе серьезнее.

Показательно письмо Николая Ежова Вячеславу Молотову, написанное 24 августа 1925 года в связи с отставкой Султанбека Ходжанова. Ежов писал, что необходимо "принять все меры к тому, чтобы снятие Ходжанова не истолковывалось как борьба со всеми его сторонниками, тем самым не дав развертываться ходжановской оппозиции, с которой в таком случае придется считаться и расправляться, а расправляясь, неизбежно опираться на одну группу. Для этого необходимо, чтобы (между прочим, для того, чтобы не восторжествовала садвакасовская группировка) Секретарем посадить ходжановца, нельзя отстранять их от работы, иначе они будут вечно в оппозиции".iЦит. по: Аманжолова Д.А. "... Совсем по-сталински". Советская власть, ее посредники и этнополитическая элита в Казахской ССР в 1920-е гг. // История народов России в исследованиях и документах. Вып. 6. М., 2014. С. 37.

Но вернемся в тот достаточно короткий период, пока Ходжанов был еще у власти. Получив значительные полномочия в руководстве КАССР, туркестанцы с энтузиазмом принялись за решение двух, как они считали, первоочередных задач. Во-первых, они собирались осуществить земельную реформу, которая в отличие от Туркестана в Казахской степи практически не проводилась. Во-вторых, добиться реальной коренизация административного аппарата.

Вроде бы обе цели изначально были заявлены большевиками, однако, маятник московской политики "разделяй и властвуй" уже качнулся в другую сторону. Обещаний отправить "кулацкую сволочь" "к Колчаку на луну" больше не звучало. Например, в апреле 1925 года на пленуме ЦК ВПК(б) говорилось, что "образование отдельных казачьих районов на Северном Кавказе, а также в Казахстане и Киргизии могло бы «смягчить» недовольство казаков советской национальной политикой".iМартин Т. "Империя положительной деятельности". Нации и национализм в СССР, 1923–1939. М., 2011. С. 93. Теперь Москву, оказывается, уже волновало недовольство казаков.В рамках коренизации руководство КАССР приняло решение о так называемом процентном подходе.

В соответствие с ним число казахов в администрации должно было соответствовать их количеству в составе населения республики. Например, в аппарате управления Семипалатинской областной парторганизации, согласно справке Информационного отдела ЦК РКП(б) от 5 августа 1925 года, было только 10% казахов из примерно 1100 работников. По логики туркестанцев, число казахских служащих следовало в одночасье увеличить примерно до 50%. В 1925 году для системы управления КАССР это стало бы настоящей кадровой революцией… или катастрофой. В Москве забеспокоились о возможной потери управляемости КАССР. К тому же там прекрасно понимали, что новые кадры в первую очередь были бы клиентелой действующего казахского руководства.

В результате Ходжанов был отозван на работу в Москву, оттуда в ноябре 1925 года в качестве работника ЦК ВКП(б) направлен на Кавказ. В те времена вызов в Москву был способом нанести удар по позициям особо зарвавшихся местных кланов или снять излишнее напряжение в элитах и восстановить удобное для Кремля равновесие. Позднее для этих целей будут использовать арест и почти неизбежный расстрел.

Уже в сентябре 1925 года в Казахскую АССР был назначен новый секретарь Казкрайкома Филипп Голощекин, видный большевик и участник убийства царя и его семьи. Началась излюбленная Москвой "борьба с перегибами на местах", всегда следовавшая после пика очередной громкой кампании. В декабре 1925 года на V Всеказахской партийной конференции осудили то, что было названо "перегибами коренизации". Вскоре Ходжанова и ряд других видных работников обвинили в "национал-уклонистской деятельности". А в начале мая 1926 года бюро Казкрайкома отменило метод процентной нормы и ввело так называемый функциональный метод. Предполагалось, что отныне коренизация должна происходить только там, где государство непосредственно взаимодействовало с казахским населением. То есть, по сути, она не должна касаться центральной и региональной власти. 20 мая 1926 года Президиум КазЦИК упразднил комиссию по коренизации, ее функции передали народному комиссариату рабоче-крестьянской инспекции (Рабкрин).

Еще дальше "борьба с перегибами" могла зайти в земельном вопросе. Уже в конце 1924 года в Москве при ВЦИК была сформирована Особая комиссия М. Серафимова, которая должна была рассмотреть вопрос о возможном выделении русских районов из Джетысуйской области КазАССР, а также из Киргизии. В 1925 году комиссия работала в Казахстане. В докладе комиссии Серафимова в ЦК ВКП(б) указывалось, что "вражда между коренным и пришлым (русским и украинским) населением и бесправное положение последнего являются тормозом, препятствующим развитию земледелия, а между тем развитие зернового хозяйства в Семиречье имеет громадное экономическое значение не только местное, для Казакстана и Киргизии, но и для всего Союза ССР, так как Семиречье должно быть хлебной базой, снабжающей пшеницей хлопковые районы".iЦК РКП(б)-ВКП(Б) и национальный вопрос. Кн. 1. 1918–1933 гг. М., 2005. С. 407.

В связи с этим комиссия предлагала создать в Семиречье четыре автономных района, где компактно проживало бы русское население, и образовать из них Калининскую область с прямым подчинением Москве. Весьма показательно, что в 1926 году во время перевыборов Советов в Уральской губернии русское казачество подняло вопрос о выделении из состава КАССР, а на Павлодарском уездном съезде группа делегатов обратилась с требованием выделить русскую часть уезда из КАССР и присоединить ее к Сибири. Центральное руководство коммунистической партии не могло пойти на создание русской автономии в границах КАССР. Это в целом противоречило самой концепции национально-территориальной автономии и встретило бы сопротивление национальных республик, в первую очередь Украины. В результате Президиум ВЦИК ограничился в 1927 году предписанием Казахскому ЦИК "провести районирование, уделив особое внимание образованию национальных сельсоветов и волостей".iЧеботарев В.Г. Проблемы русской колонизации: была ли Россия "тюрьмой народов"? // Россия и Казахстан: проблемы истории (XX – начало XXI в.). М., 2006. С. 122.

Одновременно в ситуации НЭПа государство стало задумываться о наращивании сельскохозяйственных площадей и увеличении производства продовольственного зерна – главного экспортного товара. Соответственно, обширные земли степных районов КАССР не могли не рассматриваться в качестве возможного резерва. Дмитрий Верхотуров писал по этому поводу: "В 1920-х годах власти лозунга колонизации открыто не вывешивали, и о мероприятиях по колонизации «пахотоспособных земель» можно было узнать из программ развития сельского хозяйства". iВерхотуров Д.Н. Ашаршылык: Великий голод в Казахстане 1932–1933 гг. М., 2013. С. 44. Тем не менее в стране стали открыто говорить о том, что кочевой уклад жизни является препятствием для увеличения плотности населения, особенно на территориях, пригодных для земледелия. Имелось в виду, что для прокорма одного кочевника нужно намного больше территории, чем для одного земледельца. И, дескать, горстка кочевников занимает огромные земли, которые могли бы быть отданы под производство зерна для нужд молодой советской республики.

Отсюда следовал вывод, похожий на тот, который сделали в Российской империи до революции 1917 года. Для роста сельскохозяйственного производства проще всего организовать крестьянское переселение, если исходить из того, что на территории проживания кочевников достаточно "лишней земли". Так, к 1927 году было выявлено, что "колонизационная емкость" Казахстана составляет 7664 тыс. переселенческих долей, в том числе на юге региона – 4664 тыс. долей.

Вопрос о новой колонизации был предрешен, причем продвигавшийся в начале 1920-х годов принцип очередности, по которому казахское население имело приоритет при освоении новых земель, был отброшен. 2 февраля 1928 года вышло постановление Политбюро ЦК ВКП(б), согласно которому "землеустройство должно охватывать все население, без какой-либо очередности по отношению к отдельным национальным группам населения. Все пришлое население, прибывшее в Казахстан до 14 сентября 1925 года и фактически занимавшееся сельским хозяйством, должно землеустраиваться наравне с коренным населением. При выявлении излишков земли преимущество отдавать коренному населению Казахстана".iЦит. по: Чеботарев В.Г. Проблемы русской колонизации: была ли Россия "тюрьмой народов"? // Россия и Казахстан: проблемы истории (XX – начало XXI в.). М., 2006. С. 122–123.

В апреле 1928 года Казахстан согласился открыть свою территорию для иммиграции. Терри Мартин писал, что "это стало важным моментом в истории советской национальной политики, поскольку тем самым устанавливалось, что политика коренизации не означала, что национальному большинству предоставлено право сохранять свой статус демографического большинства".iМартин Т. "Империя положительной деятельности". Нации и национализм в СССР, 1923–1939. М., 2011. С. 97.

Возобновление колонизационной политики явилось лишь одной из линий наступления на традиционный казахский образ жизни. В декабре 1925 года Голощекин объявил "о своем намерении уничтожить гегемонию родов, раздробив территорию на новые административные единицы с более мелким делением с целью усилить контроль советской власти над кланами и приблизиться к населению".iОгайон И. Седентеризация казахов СССР при Сталине. Коллективизация и социальные изменения (1928–1945 гг.). Алматы, 2009. С. 102.

В апреле 1926 года он заметил на пленуме крайкома, что "административное и родовое деление территории не совпадают", но подчеркнул при этом, что власть подходит к советскому строительству "по-российски". Он заявлял, что "разрушить род" следует такими методами, чтобы обеспечить экономическое, политическое и культурное включение трудящихся масс "в общий поток социалистического строительства всего союза", действуя чрезвычайно осторожно, учитывать "условия казахского коммуниста" и проявлять терпение, воспитание, самообразование и величайшее доверие к "уклоняющимся". i Аманжолова Д.А. Советский проект в Казахстане. Власть и этничность. 1920–1930-е гг. С. 92. Разумеется, эти пока невнятные декларации были только прелюдией будущего злодейства.