ЖЕНЩИНА В КАЗАХСКОЙ МИФОЛОГИИ

Старуху Мыстан часто уподобляют русской Бабе-яге. Хитрая, жестокая, властолюбивая старуха, часто она является советчицей хана соседней страны – врага главного героя. Она завлекает в ловушку батыра, похищает детей, манипулирует младшей сестрой батыра или его женой, отправляя героя со смертельным заданием. Иногда она делает это ради женитьбы собственного неказистого сына на ханской дочери. Но если присмотреться, образ Мыстан амбивалентен. Как и Баба-яга, она способна на добрые поступки, она может усыновить батыра, стать его советчицей, помочь достичь своей цели.

Описывают Мыстан, если до этого доходит дело, смешно и нелепо: она рогатая, у нее войлочный зад, т. е. свалявшаяся в войлок шерсть, а еще клюв и лапы вороны. У волшебных старух казахских сказок бывают также костистая челюсть, глаза совы (ср. совоокую эллинскую Афину), лебединая или костяная голова и ноги, точнее, лапы. Эти персонажи превращаются в пеструю кобылу, красную лису, сизого голубя и др.

Вероятно, в этих описаниях смешались животные и птичьи рудименты множества забытых мифологических матерей-прародительниц, матерей-тотемов. Рога, доставшиеся мыстан от рогатого животного, до сих пор в казахской культуре символизируют мудрость, славу, счастье, успех. Хан Тайшик в эпосе "Алпамыс", обращаясь к 180-летней Мыстан, прямо говорит: "Ты – многовидевшая, древняя". Описание Мыстан характеризуют ее как автохтонное и обладающее мудростью веков существо, жрицу древнего культа.

Структурно-семантический анализ разных вариантов эпоса "Алпамыс" позволил мне в свое время сделать вывод, что Мыстан – теневой аспект матери батыра. К тому же их имена включают одинаковый корень. Антропоним "Алпамыс" состоит из двух частей: "алп/алып" – "великан" и "мыс". В эпосах других тюркских народов можно выделить имена главных героев, образы которых параллельны образу Алпамыса: Бамси-Байрак, Манас, Мангус. Корневая основа имени батыра "мыс" созвучна первой части имени Мыстан. Морфема "мыс" в современном казахском имеет значение "медь", а также "желание, надежда, стремление действовать, авторитет".
Авторитет – это власть, опирающаяся на присутствие некоей незримой силы выражения.i(см. выражения "мысы басты", "мысы құрыды", т. е. чей-то "мыс" подавляет "мыс" другого человека) Имя же матери Алпамыса в эпосе, Аналық, переводится как "материнство" и вполне может означать "названая мать" по аналогии с "аталык" – "посаженый отец, наставник". В древних религиях созвучные имена были характерны для муже-женских двойных божеств, например: божественных пар близнецов, в инцесте порождающих мир и человечество, матери и сына/мужа и т. д. Возможно, в наиболее архаический период Мыстан и Алпамыс составляли такую божественную пару.

И конечно, имя Мыстан позволяет предположить, что она была божеством, духом медных разработок. Например, в Жезказгане, где медь плавили, начиная по меньшей мере с Бегазы-Дандыбая (8—9 вв. до н. э.) и до нашего времени.

Со старухой мыстан может соперничать популярностью только старуха-людоедка "жалмауыз кемпір". "Жалмауыз" – пожирающая пасть, прорва. В некоторых сказках так уютно описывается эта старуха, которая берет одного за другим пленников, связанных цепочкой, жарит их в огромном казане с сорока ушками, перемешивая шумовкой. Но при детальном рассмотрении жалмауыз может оказаться не только старухой, но и карликом "ергежейлi", стариком "ростом с вершок, борода в сорок вершков", великаном "дәу" и др. Людей глотает не только жалмауыз, но и дракон/змей, а также гигантская птица.
Все они могут иметь то две, три, семь, девять или даже семьдесят голов и при этом быть одноглазыми, что говорит об их общем происхождении. Когда герой срубает головы жалмауыз одну за другой, одна из голов может спрыгнуть с плеч и укатиться через колодец в свой подземный мир.

За сказочным персонажем жалмауыз скрывается мифологический образ, который трудно понять до конца. Возможно, это персонифицированная смерть-могила, огонь или время. Так или иначе мыстан и жалмауыз можно отнести к "убиенным божествам", о которых писал М. Элиаде.
Суть этого образа: сверхъестественное существо убивает людей с целью инициации. Не понимая смысла действий, люди убивают это существо, обретая тем самым какие-то тайные знания, умения, ритуалы. В этих ритуалах убиенное существо присутствует в символическом виде.

В предыдущей лекции мы упоминали о жене эпического батыра Кобланды Кортке и ее матери – старухе Көклен/Көктен. На архаическую природу этого персонажа обратил внимание уже глава Алаш-Орды Алихан Букейхан: "Представительницей язычества является мать героини Куртки Коктенъ Кемпыръ – какое-то мифическое существо".

В тех вариантах эпоса, где присутствует Көклен, обязательно отмечается ее аристократическое происхождение, способность прорицать будущее, колдовать и превращаться. Ее излюбленный облик – лиса. Текст одного из вариантов позволяет сказать, что она была одноногой. В мифологии это характерно для связанных со стихией воды персонажей, восходящих к образу дракона/змеи.

Во всех вариантах Көклен дарит зятю, батыру Кобланды, в знак благословения облака, которые могут превращаться в пищу, напиток, мост, войска и др. Образ и имя богини Көклен встречается, как показал наш выдающийся фольклорист Е.Д. Турсунов, уже у юэчжи – кочевого народа, жившего в I тыс. до н. э. на территории современного Западного Китая, и у хунну.

Возможно, дарящая облака волшебница Көклен – это та самая безымянная старуха, о которой писал Ч. Валиханов? "Между небесными киргизами есть очень богатая старуха i(образ жизни небесных жителей – киргизский, иначе и быть не могло, так как эти элементы суть плод киргизской фантазии).
Радуга – ее косаг из разноцветных овец, которых старушка имеет привычку доить после дождя" (Валиханов: 307). Подобные представления есть и у других тюрко-монгольских народов. На материалах тюркского фольклора и в сравнительном анализе с древнеиранским образом Ардвисуры Анахиты С. Кондыбай реконструирует образ Көклен/Көктен как древнетюркский образ богини плодородия, покровительницы рожениц, грудных детей и девушек, будущих матерей. Эта богиня живет на небе, доит там своих овец и кобыл, дождь — это пролившееся молоко, гром — ржание небесного жеребца, радуга — привязь богини для небесных овец.

Синолог и тюрколог Ю. Зуев доказывал, что китайская богиня Сиванму, Матушка – хозяйка Запада, восходит к образу Көклен, который китайцы заимствовали у юэчжи или хунну. В туркменском фольклоре сохранился образ старухи-громовницы, которая производит гром, встряхивая свой кожаный бурдюк или кожаные штаны. (Мать-саба, т. е. мать-бурдюк, о которой мы говорили в предыдущей лекции, является ипостасью Коклен)

В современном казахском языке слово "кемпір" переводится как "старуха, пожилая женщина". Еще академик А. Коныратбаев связывал этимологию "кемпір" с "қам пiр", где "қам" – сохранившееся в Восточном Казахстане древнетюркское слово со значение "шаман" (отсюда др.-тюрк. qamla -- "камлать, совершать шаманский обряд"), а "пір" – суфийский термин иранского происхождения, означающий "духовный наставник, сверхъестественный покровитель" (Коңыратбаев А. Қазақ эпосы және түркология. 1987. С. 181).

Это слово присутствует и в таджикском языке: "Кампир (старуха, бабушка) − в таджикской мифологии женские духи, персонифицирующие явления природы. По разным представлениям, кампир производила гром вытряхиванием своих шаровар, верчением маслобойки или ударами в бубен" (Мифологический словарь: 275). Вероятно, слово "кемпір/кампир" первоначально означало именно женскую персонификацию природных явлений, владычицу стихий, а уже потом обрело современное значение "старуха".

У таджиков есть кампири Мастон, очень похожая на нашу Мыстан кемпір. А еще кампир Оджуз, отождествлявшаяся с зимой, морозом и холодным ветром. В таджикском "оджуз" нетрудно узнать тюркское "аяз"i “мороз”, образ Аяза-ата, это калька советского Деда-Мороза, а про Аяз-кемпір казахи давно забыли. В советской, российской мифологии слово "кемпір" и образы старух, персонифицирующих явления природы, считаются заимствованными тюрками у таджиков. Странно только то, что "основным мифом" индоевропейцев по теории В. Н. Топорова и Вяч. Вс. Иванова является противостояние мужского божества Громовержца со Змеем, а в таджикском фольклоре, как и в туркменском, например, действует старуха-громовница. Наша Көклен, вероятно, тоже была громовержицей, ведь она владеет и "жай бұлты" – "громовой тучей".

В прошлой лекции мы рассказывали об От-ана (Матери-огне), которая в сказках предстает как Мыстан-кемпир или Жалмауыз-кемпир (демифологизация у тюрков зашла так далеко, что некогда самостоятельные образы смешиваются). С. Кондыбай также реконструирует образ Су-ана (Мать-вода). Эту старуху не стоит путать с девушкой-лебедицей, водной пери Су перісі. В ряде сказок и эпосов некая старуха, которую могут назвать Мыстан-кемпир, Жалмауыз-кемпир и которая часто является матерью великанов-дэвов, врагов главного героя, усыновляет главного героя и помогает ему добыть невесту. "Эта старуха также связана с водой: плавает на поверхности воды в виде легкого, бросает детей в воду, привязав к своим ногам камни, тонет в воде, бросает в воду меч – хранилище души героя, сажает невесту в лодку и пр. Перечисленного вполне достаточно, чтобы попытаться реконструировать мифологический образ старухи. Это древнее женское божество, связанное с водой.i с водой или подводным миром, то есть миром иным, наделяющее детьми и невестами Мы назвали его "Қал әже" – "бабушка Хал", – пишет С. Кондыбай.

Таким образом, на материалах казахского фольклора реконструируются по меньшей мере три образа старух, персонифицирующих природные стихии: небесная Көклен, Мать-огонь, Мать-вода. Судя по распространенности в Казахстане топонима "Бес кемпір" ("Пять старух"), а также существованию связанных с рождением ребенка обрядов, в которых принимают участие три, пять, семь, девять старух, можно предположить, что таких образов было больше. Входили или нет в это сакральное число Мыстан и Жалмауыз, неизвестно.