ШОКАН УАЛИХАНОВ: ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТОВ

Одно можно сказать точно: Шокан не ощущал себя ни Төре, ни ханзадой. Он был человеком гражданского склада ума, внутренней свободы и рационального взгляда на мир. Но чтобы понять, как он смог так быстро подняться на интеллектуальный пьедестал, важно осознать реалии эпохи, в которой он вырос, ее противоречия, общественную динамику и политический фон.

В 1825 году в Санкт-Петербурге вспыхнуло восстание декабристов. Его участники требовали отмены крепостного права – по сути, официально узаконенной формы рабства в Российской империи – и настаивали на либеральных реформах. Хотя в основе движения действительно стояли дворяне, его движущей силой стали ветераны Отечественной войны 1812 года, которые увидели Европу, соприкоснулись с идеями Просвещения и Французской революции, почувствовали, что государственный строй можно и нужно менять. Восстание было подавлено, и большинство декабристов сослали в Сибирь. Но именно эта трагедия породила новый феномен: в Сибири начали формироваться особые очаги свободомыслия. Одним из таких центров стал Омск.

Когда Шокану было всего двенадцать лет, он оказался в среде с особой интеллектуальной и политической динамикой. Это окружение рано сформировало его мировоззрение, расширило кругозор и укрепило тягу к знаниям. Но на самом деле его любознательность зародилась гораздо раньше: Шокан рос в просвещенной, ориентированной на современное образование семье. Его отец, Шынгыс, был грамотным, влиятельным человеком и одним из первых, кто начал системно собирать образцы казахского устного творчества. Бабушка Айганым – фигура не менее примечательная. Обладая большим авторитетом, она при поддержке русской администрации построила в местности Сырымбет деревянную усадьбу и открыла рядом медресе. Именно там маленький Шокан научился читать, писать, освоил арабскую графику и увлекся рисованием. По воспоминаниям его друга Григория Потанина, Шокан овладел основами изобразительного искусства еще до поступления в кадетский корпус. Потанин писал:

Когда юный Шокан впервые приехал в Омск, русский язык давался ему с трудом. Но усердие и природный дар быстро сделали свое дело: всего за несколько лет он не просто свободно заговорил по-русски – он стал одним из лучших учеников кадетского корпуса. Потанин вспоминал об этом в статье «Чокан Чингизович Валиханов»:

В другом труде – «Биографические сведения о Чокане Валиханове» – он уточняет:

Шокан так и не закончил последний курс Кадетского корпуса. По тогдашним правилам представителей «инородцев» – нерусских народов Российской империи – выпускали на год раньше остальных. Считалось, что на завершающем курсе проходят секретные дисциплины, связанные с колониальной политикой, и допускать «туземцев» до подобных знаний категорически запрещалось.

Тем не менее, в 1853 году семнадцатилетний Чокан все же завершил обучение, получил чин корнета – офицера кавалерийской службы – и был назначен в распоряжение генерал-губернатора Западной Сибири.

Шокан свободно владел русским и французским языками. И, вполне вероятно, знал и английский. В воспоминаниях Н. М. Ядринцева, среди любимых авторов молодого офицера фигурировали Уильям Теккерей и Чарльз Диккенс – писатели, которых в оригинале читали именно на английском. Именно Уалиханов впервые ввел в научный оборот труд Мухаммеда Хайдара Дулати «Тарих-и Рашиди», а это может означать то, что и персидский он, скорее всего, знал не хуже остальных восточных языков. Начальное образование он получил в медресе, так что основы арабского были у него ещё с детства. Да и вся его дальнейшая деятельность указывает на то, насколько естественно он чувствовал себя в огромном тюркском мире. Тот факт, что именно Шокан первым записал вариант эпоса «Манас» и смог отправиться в Кашгар с разведывательной миссией, свидетельствует об одном: он свободно общался на уйгурском, кыргызском, татарском и узбекском языках.

Разносторонний талант и поразительные способности Шокана быстро привлекли внимание царской администрации, и империя, не колебаясь, начала использовать юного офицера в своих интересах. Это были времена стремительного расширения границ, когда колониальная экспансия достигла своего апогея. Экспедиции на Восток сопровождали не только военные, но и ученые, исследователи, а вместе с ними велась и непрерывная разведывательная работа в регионах, которые потенциально должны были оказаться под контролем Российской империи. Но сам Шокан, даже выполняя административные поручения, всегда стремился заниматься в первую очередь наукой. Ведь совершенно очевидно, что записал он эпос «Манас» не по указанию генерал-губернатора. Более того, он не просто сохранил текст – он провел серьезный литературно-текстовой анализ, представил эпос европейскому научному сообществу и назвал его «Степной Илиадой». И во всем этом трудоёмком процессе чувствуется его особое отношение – с искренней любовью и удивительной эмпатией к тюркским народам, всем без исключения.

«Кашгарская экспедиция» — именно тот эпизод его жизни, где легенды и реальность переплетаются столь тесно, что порой трудно отличить одно от другого. Прежде чем добраться до каравана, Шокану пришлось почти месяц идти в одиночку — без оружия и без еды. Днём он прятался в расщелинах, оврагах, за каменными уступами, стараясь не попадаться на глаза, а ночами продолжал путь пешком. Когда ему всё же удалось присоединиться к каравану, спокойствие продлилось недолго: несколько раз приходилось отбиваться от разбойников. Но настоящее испытание ожидало его уже в самом Кашгаре. Там он «воссоединился» с людьми, которых никогда прежде не видел, — выдавал себя за сартского торговца Алимбая, будто бы покинувшего город в детстве. Завоевав их доверие, Шокан ежедневно, рискуя жизнью, собирал сведения, ради которых и была предпринята вся эта опасная миссия.

По правде говоря, Кашгар, только что переживший восстание, производил в то время впечатление по-настоящему мрачного и жуткого места. Окрестности города были усыпаны грудами человеческих черепов — молчаливое напоминание о недавних расправах. Годом ранее здесь обезглавили немецкого исследователя Адольфа Шлагинтвейта. Если бы личность Шокана раскрыли — его, вероятно, ждала бы та же участь. Прожив в Кашгаре около пяти месяцев, он почувствовал, как атмосфера вокруг начинает накаляться: по городу поползли тревожные слухи, что в Кашгар тайно проник русский шпион, выдающий себя за сартского купца.

Ему удалось выбраться вместе с караваном буквально за считанные часы до того, как за ним отправили отряд преследователей. То, что он вернулся живым, трудно назвать закономерностью — это скорее редкая удача, настоящий подарок судьбы. История этой экспедиции настолько драматична, что по ней легко было бы снять приключенческий фильм — с героем в духе Индианы Джонса или Джеймса Бонда. Только, в отличие от вымышленных персонажей, это был бы рассказ о реальной жизни двадцатидвухлетнего казахского учёного, прошедшего через испытания, достойные легенд.

4 мая 1860 года в Санкт-Петербурге, в здании Русского географического общества, состоялось заседание, на котором заслушали доклад Шокана Уалиханова о его путешествии в Кашгар. В зале собралась практически вся научная элита столицы. Легендарный путешественник, востоковед и дипломат Егор Ковалевский заранее прочитал труд Уалиханова и охарактеризовал его одним коротким, но исчерпывающим словом: «Гениально!». Храбрость Шокана, масштаб проведённого исследования и научная добросовестность поразили не только российское академическое сообщество — работа вызвала интерес во всём мире. Его отчёты и монографии одну за другой переводили и публиковали на английском, немецком и французском языках.

Молодого офицера по личному распоряжению Императора наградили орденом Святого Владимира IV степени. Вскоре, по рекомендации министра иностранных дел Александра Горчакова, его приняли на службу в Азиатский департамент МИД, а воинское звание повысили до штаб-ротмистра. В письме к отцу Шокан признавался, что его жизнь изменилась буквально за несколько месяцев, и что он общается и бывает в домах военного министра Милютина, генерал-адъютанта барона Ливена, графа Толстого и сенатора ЛюбимоваiИз письма Шокана Уалиханова его отцу Шынгысу Уалиханову. 9 августа 1860 года.

К тому же, Шокан, которому в Петербурге рукоплескала вся научная и литературная элита, судя по всему, действительно мог побывать и в Париже. Хотя многие историки до сих пор считают этот факт недоказанным, существуют два серьёзных аргумента, позволяющие рассматривать эту версию как вполне правдоподобную. Первый — его собственное письмо отцу от 4 ноября 1860 года. В нём он прямо пишет, что взял деньги взаймы, поскольку намерен отправиться в Париж, и просит как можно скорее выслать ему средства. Второй аргумент — воспоминания русского дипломата, барона Александра Врангеля:

Однако вскоре обстоятельства круто изменятся, и судьба Уалиханова сделает резкий, неожиданный вираж.

Весной 1861 года Шокан возвращается на Родину, причём направляется не в Омск, а сразу в свой родной аул. Однако, оказавшись дома, он не стал заниматься лечением или восстанавливаться после тяжёлых условий службы. Напротив — выдвинул свою кандидатуру на выборах старшего султана. Он разъезжал по степи, встречался с людьми, проводил десятки, если не сотни встреч. На самих выборах он победил с большим отрывом, но генерал-губернатор отказался утвердить его в этой должности. В официальном документе ограничились лишь короткой и сухой формулировкой: «Отказано по состоянию здоровья».

В 1863 году российская администрация обратилась к Уалиханову с просьбой высказать свои предложения по поводу судебной реформы в Казахской степи. Тогда Шокан и подготовил свой знаменитый труд — «Записку о судебной реформе». Это был не просто аналитический документ, а фактически политический манифест — открытая и аргументированная критика колониальной системы.

В своих рассуждениях он настаивал на необходимости политических реформ, прямо обвинял административно-судебный аппарат империи в коррупции и предвзятости. В качестве примера Уалиханов приводил показательный факт: справедливости ищут не только казахи, но и русские переселенцы, которые нередко предпочитают обращаться не в имперский суд, а к традиционному суду биев, потому что именно там, по их мнению, чаще торжествует справедливость. Развивая свою политическую мысль, он писал:

А далее переходил к прямой критике имперской практики управления:

В марте 1864 года Уалиханов присоединился к отряду генерала Михаила Черняева, выступившему в поход против Кокандского ханства. Но всё изменилось в тот момент, когда он собственными глазами увидел, как в крепости Аулие-Ата русские солдаты устроили жестокую расправу над мирным населением. Шокан вступил в открытый конфликт со своим непосредственным командиром и, не желая быть частью происходящего, покинул отряд по собственной воле.

Домой он, однако, не вернулся. Вместо этого направился в аул старшего султана Тезека-төре, расположенного у казахско-китайской границы. Там он и женился на сестре султана. Без традиционных обрядов, без сватовства, без тоя — ничего из того, что обычно сопровождает любую казахскую свадьбу. Брак «казахского принца» прошёл настолько тихо и незаметно, что это едва ли можно было назвать свадьбой — скорее, скромным событием, куда тише и неприметнее, чем то, что могли себе позволить даже люди без рода и племени. А в апреле 1865 года, спустя десять месяцев после кровавых событий в Аулие-Ата, Шокан Уалиханов ушёл из жизни.

Когда пытаешься осмыслить короткую, но яркую жизнь Шокана Уалиханова и его насыщенный, глубокий, наполненный смыслом творческий путь, неизбежно задаёшься вопросами, на которые нет простых и однозначных ответов. Почему он, находясь на старте блестящей карьеры в Санкт-Петербурге, внезапно решил всё оставить? Почему покинул престижную должность в министерстве иностранных дел? Почему отказался от научных исследований и вернулся на родину?

Почему он решил баллотироваться на должность старшего султана? Ведь Шокан, сын старшего султана и офицер Российской армии, прекрасно понимал, что в колониальной системе эта должность была всего лишь декоративной — «марионеточный руководитель», который не мог сравниться ни по влиянию, ни по полномочиям даже с самым низшим царским чиновником. И главное — почему, уверенно победив на выборах, он, согласно официальному докладу, вдруг отказался исполнять свои обязанности по состоянию здоровья?

В 1865 году близкие друзья Шокана — Григорий Потанин и Николай Ядринцев — были арестованы и осуждены по «политической статье» за попытки добиться отделения Сибири от Российской империи. Их отправили в тюрьму. Но в отношении Уалиханова, самовольно покинувшего военную службу и имевшего чин штабс-ротмистра, не было заведено ни одного дела. Против него не инициировали не только следствие, но даже формальную проверку.

В письме к Колпаковскому от 14 января 1865 года Шокан Уалиханов просит прислать ему несколько ящиков сигар, что для человека, «страдающего от туберкулеза», выглядит как минимум странно.

В том же 1865 году, на заседании Русского географического общества, выдающийся ученый Пётр Семеновiв будущем Семенов-Тян-Шанский, говоря о смерти Уалиханова, произнес:

В Толковом словаре русского языка глагол «погибнуть» определяется как «умереть насильственной, неестественной смертью».

Почему столь авторитетный учёный выбрал именно это слово, когда говорил о кончине Шокана? Этот вопрос неизбежно усиливает сомнения и делает загадку вокруг его смерти ещё более мрачной. Но несомненно одно: в судьбе Шокана Уалиханова до сих пор остаётся немало вопросов, на которые мы всё ещё не получили ясного ответа.