ВОСПОМИНАНИЯ О ПРОШЛОМ – ЭТО БОЛЬ И ГОРДОСТЬ, СВЯЗЫВАЮЩИЕ ПОКОЛЕНИЯ

Два года назад моя бабушка сказала мне, что ее пригласили в музей АЛЖИР выступить на конференции. Недолго думая, она согласилась и сразу же объявила мне прекрасную новость: я еду с ней в Астану! Я очень обрадовался, долго ждать назначенной даты не пришлось. Наконец, в конце мая мы были в пути.

Уже в поезде, решив поведать мне о трагичных годах своих родителей, бабушек и дедушек, она дала прочитать записи-воспоминания своей мамы и рассказала, что ее бабушке Адие, родителям, Акиму и Галие, до конца жизни не давали покоя воспоминания о годах репрессий (я не знал об этом, по истории мы еще не проходили) и то, что они не знали, где похоронены их самые близкие люди. Не было никакой информации. Кроме реабилитационных листочков.

Еще бабушка сказала, что никогда не видела своих дедов Нармагамбета Шамгунова, Абдурахмана и Абдраима Усмановых – они были расстреляны, и хотела бы узнать, где похоронены. Но это вряд ли возможно. Искала она информацию в интернете. В последние годы появились сайты, такие, как «АЛЖИР», «Открытый список», «Бессмертный барак» и др., где можно найти имена репрессированных. И там нашлись краткие сведения. Пара строчек о каждом.

По сайтам можно судить, какую сложную поисковую работу проводят как сотрудники музеев, так и добровольцы по поддержке памяти пострадавших в годы репрессий. Когда работала проректором по международным связям, в музей жертв политических репрессий она приводила своих учеников, гостей нашего города, включая иностранцев, где на Стене памяти есть имя Абдурахмана, организовывала посещение студентами мемориала «Касырет», что на месте Лисьей балки, куда, пишут, привезли более 2-х с половиной тысяч расстрелянных с Чимкентской области. Решила считать, что среди них есть Абдурахман и Абдраим Усмановы. Как руководитель общественного объединения, она вела проекты для малообеспеченных ребят. Для них в план включала посещение АЛЖИРа в Астане и говорила им, что здесь узницей была и ее бабушка Адия. К экскурсантам присоединился однажды и мой старший брат.

В поисках информации она приезжала со своими родными в музеи АЛЖИР и КАРЛАГ, нашли на Стене Памяти имя Адии среди множества других, беседовали с сотрудниками. Увидели, как много людей, семьями, приезжают из разных городов и стран узнать подробности о своих родных и отдать дань памяти. Искала в Алматы тюрьму, где сидела Адия и, скорее всего, был расстрелян ее муж Нармагамбет. В селе Жаналык в Алматинской области, где случайно нашли захоронение расстрелянных, есть музей. Нашли на Стене Памяти имя Нармагамбета Шамгунова. Решила считать, что его могила находится здесь.

Позже сотрудники музеев попросили ее поделиться нашими семейными фотографиями и историей жизни, о тех страшных днях, которые пережили наши родные. Эти фото были размещены на странице инстаграма музея.

Бабушка сказала, что безмерно благодарна сотруднику музея АЛЖИР, Сае Майлибаевой, которая сделав запрос в ДВД г.Алматы, переслала сканированные архивные документы наших родных Нармагамбета и Адии Шамгуновых. В папках были протоколы ареста и приговоры, подписанные внесудебными органами, называемыми «тройками». Эти папки очень тонкие. Ведь не было ни следствия, ни суда.

В последний день весны 2022 года мы приехали в музей АЛЖИР, располагающийся недалеко от Астаны. У входа стоит вагончик, в котором перевозились заключенные, бросается в глаза вышка для часовых. В музейный комплекс входит основное здание с выставочными объектами, так же эскпозиция барака: железные кровати, буржуйка, керосиновые лампы – чем пользовались в быту узницы, и длинная Стена Памяти с их именами. Здесь эти женщины провели долгие годы. Экскурсия проходила среди восковых фигур и инсталляций. Я шел из зала в зал и вспоминал записи моей прабабушки Галии, которые она оставила для нас, своих потомков о самых сложных годах своей жизни, о судьбе ее родителей, моих пра-пра, Нармагамбета и Адии…

«Мой папа, Шамгунов Нармагамбет Сутемирович, казах из рода тама (жетыру), младшего жуза, родился в 1904 г. в 6-м ауле Бурлинской волости (Мартукский р-н) Актюбинского уезда Тургайской области Российской империи в семье лесничего.

Мать умерла, когда он был маленьким и его отец женился второй раз. Было у Нармагамбета два брата – старший Сатен и младший Калмагамбет. Жили бедно, поэтому детям приходилось батрачить. Однажды отец, забрав единственную корову, скрылся в неизвестном направлении. С тех пор сироты его не видели.

Благодаря советской власти папа получил образование – учился на рабочем факультете. В 1926 был направлен в Ташкент на Среднеазиатские юридические курсы. В 1930 году был принят в члены Всесоюзной коммунистической партии большевиков.

Мама, Шамгунова Адия Фазыловна, родилась в 1909 г. в татарской семье Муртазиных в селе Каскелен Верненского уезда Семиреченской обл. Туркестанского генерал-губернаторства Российской империи. В то время Каскелен был казачьей станицей со своим атаманом, чья семья жила напротив маминых родителей. Моя бабушка в то время слыла на селе хорошей швеей, обшивала семью атамана, этим они и жили. Научила шить и Адию. Это умение – хорошо шить, пригодилось моей маме и позже помогло ей выжить. Родители умерли от сыпного тифа в 1918, когда маме было лет 9. Детей всего было четверо, кроме нее два старших брата и сестренка, которой было в то время 5 лет. После смерти родителей мама перешла на иждивение дяди. Но вскоре он ушел в ряды РК Красной армии.

Мама, оставшись круглой сиротой, вынуждена была батрачить в зажиточных домах нянькой и домработницей. Так как в те времена семьи были большими, у каждого были свои обязанности. Маме сказали, что как старшая среди детей, она обязана присматривать и ухаживать за младшими. Мама рассказывала, что за дастархан обычно садилось человек 30. Ей приходилось подавать еду, мыть посуду и т.д. Росла она в селе, где не было школы. Грамоте обучалась у местного муллы, который научил ее писать и читать на арабском языке. По инициативе женотдела Адия была направлена на учебу. Среднее образование получила в татарской 9-летней школе. Этого образования было достаточно, чтобы привлечь ее к участию в кампании по ликвидации безграмотности взрослого населения. В те же годы поступила в члены Ленинского комсомола. В Актюбинской губернии, как и по всей стране, ощущался недостаток в квалифицированных юристах. В августе 1926 Актюбинским губсудом Адию направили в г. Ташкент на 2-годичные Среднеазиатские юридические курсы. В 1930 году была принята в члены Всесоюзной коммунистической партии большевиков.

Удивительно, насколько схожи были их судьбы!

В Ташкенте родители познакомились, там же они и поженились. После завершения учебы в 1928 году они, получив юридическое образование, были направлены работать народными судьями в судебных участках Актюбинского района Актюбинского округа. Через год родилась я.

Согласно архивным данным в период существования окружного суда (1928-1930) Шамгунова Адия Фазыловна работала народным судьей в Актюбинскойм области. Шамгунов Нармагамбет Сутемирович работал народным судьей судебного участка №1 г.Актюбинска. Потом перевели его в Хобдинский район Актюбинского округа, где он проработал нарсудьей до мая 1929 года. Далее его назначили директором Илекского овцесовхоза Актюбинского района.

В феврале 1936 семья переехала в Алма-Ату. Квартиру им предоставили в центре города, так как отец был назначен зам. Директора Алма-Атинского овцеводтреста. До июня 1937 года работал зав. Сектором руководящих кадров Наркомата совхозов КазССР, до сентября 1937 года –начальником овцеводческого управления наркомата совхозов КазССР и одновременно заместителем наркома наркомата Совхозов КазССР. Это была его последняя должность.

1937 год. 5 сентября. 17 час. Мы жили в доме на ул.Фурманова/Кирова (Жилкомбинат №4) на первом этаже, 5В. 2. Он и сейчас там стоит. Это было воскресенье. Папа отдыхал, я играла. Мне было лет 8. В дверь постучали. Когда открыли дверь, вошли несколько мужчин в штатском, они были из НКВД. Предъявив ордер на арест, стали все обыскивать в квартире.

Папа был среднего роста, а тут он показался мне каким-то маленьким, сгорбленным человеком. Я сидела рядом с ним на диване, ничего не понимая. В моей детской комнате отдыхал дальний родственник, который приехал из Казалинска в командировку. Его допросили: кто он и откуда. Он предъявил свои документы и сел в сторонке. Позже до нас дошло известие, что его арестовали прямо в вагоне поезда, когда он прибыл в Казалинск. А отца увезли в черном воронке. Больше я его не видела.

После переезда в Алма-Ату мама работала членом коллегии Верховного Суда КазССР. Она, Адия Шамгунова, сирота, бывшая батрачка, только благодаря Советской власти получила образование и встала в ряды передовых женщин. Была горда доверием, оказанным Советской властью, верила в светлое будущее и безгранично счастлива своей судьбой, работала со знанием дела, выполняла ответственно и добросовестно задания, порученные ей вышестоящими советско-партийными организациями.

В сентябре 1937 г. мама, проводила отпуск в санатории в Крыму. Как только узнала об аресте мужа, вернулась. Была в сильном шоке, так как они оба считали себя истинными коммунистами, честными тружениками, закон не нарушали. Когда мама появилась на работе, сразу же были организованы гонения на нее. Созвали партийное собрание, на котором ее обличили в разных контрреволюционных деяниях и постановили исключить из рядов коммунистической партии, как жену врага народа, и уволить с работы. Позже мама смогла устроиться на работу инспектором Управления Гострудсберкасс и так мы пережили зиму. Неоднократно она делала запрос в НКВД по поводу мужа. Все было тщетно. Ответа не было, посылки не принимали.

И вот наступил 1938 год. 9 апреля. В то весеннее утро мама послала меня за хлебом. Магазин находился на ул. Калинина. Иду я с хлебом, ни о чем особо не думая. Вдруг меня за руку берет пожилой мужчина и спрашивает: «Галя, ты за хлебом ходила?». Я удивленно обернулась: «Да», недоумевая, откуда он меня знает. И так вместе мы зашли в квартиру.

Моим путником оказался следователь НКВД, он пришел арестовывать маму. Почти целый день он ее допрашивал, перерыл все в квартире. При понятых был составлен акт на оставшуюся после ареста отца часть имущества. И где-то в 6-8 часов вечера увезли ее в таком же черном воронке, как и папу.

Я осталась одна. Следователь вытащил мою кровать в прихожую, а комнаты опечатал. Квартиру закрыл на замок, сказав, что меня на следующее утро заберут в детдом. Во время ареста понятым – соседям, отдали ключи от квартиры. Помню, что я проплакала весь вечер и от усталости уснула, обняв куклу. Рано утром дверь открылась и вошел мужчина, казах. Оказалось, это мой дядя Сатен, старший брат моего отца. До него дошла печальная новость, что Нармагамбета арестовали, и он приехал из аула в Актюбинской области узнать, правда ли это. Надо же было такому случиться, что он приехал именно в то утро. Спасибо соседям, они отдали ему ключи. Недолго думая, дядя Сатен собрал мои пожитки, и мы поехали на вокзал.

Здесь надо сказать, что в Алма-Ате жили наши родственники, мамина сестра Сагадат, которую мы звали Соня. Семья у них была большая: дети – дочери Рита, Мая и сын Ильдус, муж Губайдулла, его мать Мукарама и сестра Рая. Вскоре после ареста моего отца в 1937 году Губайдулла перевез семью в Кызыл Орду. Еще жила семья брата мамы, Шаяхмета. Кроме родных у мамы в Алма-Ате были близкие друзья Васильевы – Федор Петрович, его жена Клавдия Семеновна и ее сестра Мария Семеновна Акулова. Федор Петрович работал в Военном Трибунале. Мы сохранили дружбу на долгие годы.

В то утро тетя Клава, встретив моего дядю Сатена и узнав, что он везет меня в Актюбинск, быстро отправила телеграмму в Кызыл-Орду. Тетя Соня и дядя Губай приехали на вокзал Кызыл-Орды встречать меня. Они не знали номера вагона и поэтому бегали по перрону, выкрикивая мое имя: Галя, Галя… Я лежала на верхней полке и услышала их крики. Сказала об этом дяде Сатену и он вывел меня на перрон. Увидев тетю Соню, я бросилась с плачем к ней на шею. Так я осталась в семье моей тети Сони в Кызыл-Орде. В одном платьице, мои вещи остались в вагоне. А квартиру, мебель забрали люди из НКВД. На долгие пять лет тетя Соня заменила мне маму. Это дочернее чувство к ней осталось со мной навсегда. И я безмерно благодарна дяде Сатену за то, что он спас меня от судьбы детдомовцев.

Страшное было время. В 1937-38 годах проводились массовые аресты безвинных людей. Буквально ежедневно люди исчезали в никуда. О судьбе моих родителей мы тоже ничего не знали.

Насмешка судьбы – ее привели в камеру Алма-Атинской городской тюрьмы, которую она курировала по долгу службы, работая судьей. Когда она вошла в небольшую камеру, в которой находилось около ста женщин, увидела знакомые лица – жен писателей, художников, ученых, госслужащих – элиты Алма-Аты. Ее охватил ужас. Осознав, что здесь НКВД собрал весь цвет интеллигенции, она начала смеяться. Смех длился долго, примерно час – это был нервный срыв.… Затем появились слезы, долго рыдала. Женщины посадили ее на «самое лучшее» место, успокаивали, как могли.

И потекла тюремная жизнь по своему распорядку. Плач, стон, крики, оцепенение. Мама, будучи юристом и зная законы, вела какие-то переговоры с охранниками и другими чиновниками тюремной системы. Физически мама была слабой, у нее был родовой спинно-мозговой спондилит. Но духом была сильна и энергична. Стойкость к превратностям судьбы была выработана с детства. Видимо, поэтому ее выбрали старостой камеры.

Таким образом, она отсидела в камере около 3-х бесконечно тянущихся месяцев без единого допроса и следствия. Связи с внешним миром не было, и никакой информации о судьбе единственной дочери. 3 месяца ожидания и страха неизвестности…

Наконец, маме сообщили, что 10 июня 1938г. на Особом Совещании при НКВД Союза ССР приняли постановление ЗАОЧНО о лишении ее свободы сроком на 8 лет с отбыванием в исправительных трудовых лагерях как члена семьи изменника родины с поражением в правах на 3 года.

Отправили заключенных в Акмолинск. По дороге их плохо кормили, конвоиры притесняли, оскорбляли. На остановках, вагон с осужденными находился в самом хвосте состава и далеко от перрона, люди видели женщин за решетками окошек. Когда спрашивали конвоиров, кого везут, те отвечали, что выдворяют проституток из Алма-Аты.

Привезли их в Акмолинский лагерь «А.Л.Ж.И.Р», в котором уже находились примерно шесть тысяч женщин со всего Советского Союза и соцстран. Страшное это было зрелище. Зима. Женщины находились в невыносимых условиях. Болели, умирали.

Мама тоже заболела кровавой дизентерией. Дошла до крайнего истощения. Лечения не было. Ее, как безнадежно больную, поместили в предбанник морга.

Ждали, когда умрет. Но судьба, видимо, сжалилась над ней. Главный врач лечебницы подошла, чтобы проверить ее состояние. Она была из числа осужденных. Как врача по профессии, ее привлекли к работе – она должна была присматривать за больными. Мама увидела на ее кофте дырку и предложила, несмотря на крайнюю слабость, заштопать ее. Врач стала тайком ее лечить и носить еду. Таким образом, мама постепенно стала поправляться и встала на ноги.

Из «А.Л.Ж.И.Р» тех женщин, которые имели необходимые трудовые навыки, переправляли в Карагандинский Лагерь, который находился в селе Долинка. Так мама оказалась в КарЛаге. Узнав, что мама умеет шить, определили в швейную мастерскую, где заключенные шили бушлаты и телогрейки для фронта. Шла война и весь КарЛаг работал для фронта. Сначала мама сидела в углу и шила вручную мелкие вещи, так как была слишком немощна, нуждалась в лечении. Из еды давали тарелку бурды и 300 грамм хлеба. Но рядом были люди, которые видя ее состояние, помогали, чем могли. Постепенно, благодаря их заботе и своему жизнелюбию, она немного окрепла.

Начальство лагеря, обратив внимание на ее ответственность, требовательность, настойчивый и упорный характер, поставили ее заведующей швейной мастерской. За это время мама обрела много друзей, как среди заключенных, так и тех, кто охранял их. Надо сказать, что в лагере были узники, которые до ареста работали мастерами-модельерами в крупнейших ателье Советского Союза и других стран. И эти портные шили спецодежды для фронта. Но жизнь есть жизнь, как часто потом говорила мама. Долинка была маленьким селом. Его жителям шить одежду было негде. Тайком охранники, работники НКВД шли в мастерскую, просили маму сшить их родным платья, костюмы. Если бы это стало известно, то им грозили бы неприятности, а работникам цеха дополнительные сроки заключения. Но все обошлось.

Дядю Губая перевели в Алма-Ату в 1940г. Он был единственным кормильцем нашей многочисленной семьи. Мы поселилась в двух комнатах, которые были выделены нам в общей квартире. О папе так и не было никаких сведений. С мамой переписки тоже не было, поэтому мы не знали, где они, живы ли. НКВД на наши запросы не отвечал.

Мне было лет одиннадцать. Помню, я вернулась домой после уроков. В комнате за столом сидел незнакомый мужчина в военной форме. Увидев меня, он обрадовался, а я испугалась. Были живы воспоминания об арестах. Но видя, что тетя Соня и дядя Губай улыбаются, я успокоилась. Оказалось, что военный – работник НКВД – приехал в командировку в Алма-Ату. Мама попросила найти меня и дала координаты т.Сони. Этот военный сам отсидел десять лет в тюрьме, потом его реабилитировали, и он остался работать в этой системе. Испытав все «прелести» режима, он сочувственно относился к людям. С мамой он подружился, работая в лагере, и позже помог ей освободиться досрочно.

Поэтому мама отсидела пять лет из восьми, положенных по приговору. Мужчина стал расспрашивать о моих делах, учебе. Он объяснил, что все передаст моей маме и попросил написать ей небольшое письмо. Так мы узнали, где находится она и как живет.

Освобождена была мама из Карагандинского исправительно-трудового лагеря в самый разгар войны – 13 июля 1943. Приехала к родным в Алма-Ату. Очень худая, больная, с признаками сильнейшей анемии. Очередной раз она столкнулась с призраком смерти. Спас ее родной брат Шаяхмет, заставив есть сырую говяжью печень. И опять мама постепенно стала поправляться и постепенно встала на ноги.

Паспорта не было. На руках только справка из лагеря об освобождении без права проживания в столице. Без всяких прав. Однако разрешили пожить в столице временно, но она должна была каждые три месяца отмечаться в паспортном столе милиции. Когда мама очередной раз пошла туда, чтобы сделать отметку, она столкнулась с начальником, который ее узнал. В Актюбинске он работал разводящим милиционером в суде, где мама работала судьей. Она так и не поняла, почему он дал 24 часа, ‘убраться’ из Алма-Аты. Домой пришла сильно расстроенная, не знала куда ехать. Но мир не без добрых людей. Наши соседи Кабуловы посоветовали ехать в Чимкент.

Так совпало, что их друг Касымбеков был назначен заведующим облздравотдела в этот город. В тот год я окончила медтехникум. Касымбеков приехал в Чимкент в те же дни, что и мы с мамой. Он помог мне устроиться на работу, в инфекционной больнице нужны были медсестры. Сняли маленькую прихожую у татарской семьи. Соседка одолжила ручную швейную машинку, и мама тоже стала зарабатывать – шить одежду соседям, знакомым. Без дела не сидела ни минуты. Часто повторяла: «Движение – это жизнь». Это был ее девиз. Так начался новый этап жизни, теперь в Чимкенте…

На конференции моя бабушка рассказывала не только о судьбе человека, с которым прожила долгие годы - бывшей узнице АЛЖИРа Адие и ее муже – ‘изменника Родины’, но и о своих родителях - детях репрессированных, Акиме и Галие, о том, что им пришлось пережить. Когда они познакомились, узнали, что их объединяет: отцов считали врагами народа. Общая боль их сблизила. Они пронесли ее через все годы. Даже справки о реабилитации не дали затихнуть их горечи воспоминаний. Бабушка помнит, как трое взрослых рыдали навзрыд, получив в 1957 году эти справки: «…дело за отсутствием преступления прекращено».

Эта боль не утихала спустя годы. В возрасте 93 лет, Аким не мог сдержать слезы, когда смотрел на последнее фото, сделанное в тюрьме, вспоминая отца. А еще бабушка говорила, как важно рассказывать историю потомкам, о связи поколений. И сказала, что приехала со мной, своим внуком, которому передает «Память поколений».

После конференции участники-потомки узников по традиции посадили деревья, возложили цветы у Стены Памяти.

Стояла весенне-теплая приветливая погода, но, несмотря на это мне было не по себе. Экскурсия казалась довольно жуткой из-за осознания, что все ужасы и впрямь происходили с заключенными, что все пытки были использованы против женщин, которых осудили только за то, что они являлись чьими-то женами. Становилось в разы страшнее от мысли, что среди них была и моя пра пра-бабушка.

Эта экскурсия продлилась около всего несколько часов, но они запомнятся навсегда. Я не только прочитал о моих предках, но и увидел самый сложный период их жизни и понял, что я должен быть благодарен за то что у меня сейчас есть, что мне не приходится переживать то, что пережили наши предки.

Я очень горжусь, что моя пра-пра-бабушка Адия смогла пройти через этот ужас, и я считаю что это не чудо или везение. Ее стойкость, вера в справедливость, настойчивое желание жить и найти свою дочь, родных, помогли выстоять и вернуться домой. С тех прошло 87 лет.