Сложное отношение официальной медицины к женскому здоровью, особенно репродуктивному, чуть ли не до 20 века порождало чудовищ. В прямом смысле этого слова. Особенно если у пациенток было хорошее чувство юмора.
Гинекология долго была самой отстающей отраслью медицины. Понимание женского организма даже в развитой античности было совершенно фантастическим. Сведения на эту тему, которыми с нами делятся такие уважаемые медики, как Гиппократ,i460–370 до н.э., древнегреческий врач, основоположник европейской медицины ЦельсiАвл Корнелий Цельс, римский врач, автор трактата «О медицине» и Гален,i129–200, римский врач и хирург часто вызывают у современного читателя оторопь. Лечить бесплодие, привязывая к интимным органам сухой ослиный навоз, или класть под подушку роженицам жабьи кости — еще не самые дикие советы из медицинских трактатов.
Учитывая, что европейская медицина до 19 века почитала авторитет этих античных врачей незыблемым, не стоит удивляться, что почерпнутые из их трудов сказочные сведения о женском теле и его функциях больше тысячи лет считались непреложными фактами.
Отчасти это было связано и с противостоянием между официальными врачами и повивальными бабками: те и другие яростно отстаивали свои права на врачебную практику. Законодатели старались развести сражающихся по разным углам, стряпая законы, согласно которым врач, например, не мог сам осматривать пациенток, а мог только сидеть в углу за занавеской и давать рекомендации повитухе, лично вмешиваясь лишь в самых крайних случаях (такой обычай просуществовал и в Европе, и в Азии весьма долго и кое-где чуть ли не до нашего времени).
Нормы общественной нравственности, религиозные требования, древнейшие ритуалы и обряды, сопровождавшие женскую репродуктивную жизнь с каменного века, — все это привело к тому, что и во вполне просвещенные времена врачи чрезвычайно плохо разбирались в дамских болезнях и держали за истину самые нелепые суеверия.
Так, например, считалось совершенно истинным мнение, что плод формируется в утробе под влиянием, в том числе, «впечатлительности» матери. Поэтому любые сильные переживания женщины могут оказать серьезное влияние на потомство. Мать испугалась чего-то, прижала руку к лицу — и у ребенка родимое пятно от глаза до рта. Супруга плантатора смотрела, как чернокожие невольники собирают хлопок, — и, пожалуйста, родила черного младенца. А одна беременная все время, пока была в тягости, могла есть только рыбу: неудивительно, что ребенок родился глухонемым.
Вишь, какая подросла!
И не диво, что бела:
Мать брюхатая сидела
Да на снег лишь и глядела!iАлександр Пушкин. «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях».
Теория «материнского отпечатка», как это называлось, в целом шла на пользу женщинам, так как она требовала сверхбережного отношения к любой беременной. Если средства семьи позволяли, то даму в положении было принято окружать максимальной заботой: она не должна была грустить или волноваться, ей нужно было есть самую вкусную и разнообразную еду, ее должны были окружать только красивые вещи и люди (например, служанками к ней приставляли самых здоровых и привлекательных девушек).
Лишь в середине 18 века у официальной медицины возник скепсис в отношении теории «материнского отпечатка» — и сказать спасибо за это надо неграмотной служанке Мэри Тофт.
В сентябре 1726 года ко двору короля Георга Ii(1714–1727) — король Великобритании и Ирландии пришло удивительное известие: двадцатипятилетняя Мэри Тофт, жившая в деревушке в Суррее, родила кроликов! Мэри была служанкой, вышедшей замуж за суконщика Джошуа Тофта. В августе 1726 года у нее случился выкидыш, но в сентябре она все еще выглядела беременной, и в конце месяца у нее снова начались схватки. Женщину навестила сначала ее соседка Мэри Гилл, а затем свекровь Энн Тофт. У них на глазах она родила существо, похожее на кошку.
Семья рассказала о случившемся другим соседям и обратилась за помощью к акушеру из соседнего города Гилфорда, доктору Джону Ховарду. Тот явился по вызову, вооруженный всеми доступными ему знаниями об устройстве женского тела.
Энн Тофт дала ему части животных, которые, по ее словам, она забрала у невестки ночью. На следующий день Ховард пришел снова и помог Мэри «родить» новые части животных. Помогал он, как и было положено тогда врачу, сидя за ширмой и общаясь с женщинами, суетившимися вокруг роженицы. Их совместные усилия привели к появлению на свет чего-то, похожего на ободранную кроличью лапу. Странные схватки продолжались весь следующий месяц. Однажды в присутствии Ховарда Мэри произвела на свет голову кролика, кошачьи лапки и девять мертвых кроликов за один день.
Поверивший в реальность монструозных родов, Ховард разослал письма некоторым известнейшим врачам и ученым Англии, а также королевскому секретарю, сообщая о наблюдаемом им медицинском феномене. Заинтересованный король послал своего придворного врача Натаниэля Сент-Андре изучить дело и выдать свое экспертное заключение. Сент-Андре согласился с Ховардом в том, что рождение кроликов не было сфальсифицировано.
Оба доктора поверили объяснениям Мэри: она сказала, что во время беременности была испугана кроликом во время работы в поле и что следующей ночью во сне видела того же кролика. История Тофт привлекла внимание прессы. Мэри стала местной знаменитостью. И далеко не только местной:
«Всякое существо в городе, и мужчина, и женщина, уже повидалось с ней и осязало ее: непрерывные волнения, шумы и урчания в ее животе являют собой нечто удивительное; все известные врачи, хирурги и акушеры в Лондоне находятся у нее днем и ночью, чтобы увидеть ее новые роды», — писал о Мэри второй барон Херви, известный политический обозреватель.
Тут же выяснилось, что и в других частях страны женщины рожают удивительных существ: в медицинских журналах того времени мы можем найти описание «новорожденных»: «странное существо, похожее на гигантского голого птенца», «узнаваемый зародыш поросенка».
Эстафета этих чудо-рождений какое-то время продолжалась, пока за расследование не взялся практиковавший тогда в Англии немецкий хирург Кириак Алерс (Cyriacus Ahlers). Исследовав части кроликов, «рожденных» Тофт, он нашел внутри них зерна и траву, что свидетельствовало о том, что они вышли на свет вовсе не из утробы Мэри (даже великая теория «материнского отпечатка» все же не позволяла предположить, что внутри у этой чудо-женщины имеются поля и лужайки).
Тофт привезли в Лондон, обмерили и поместили под постоянное наблюдение. В попытке спасти свою репутацию Сент-Андре пригласил поучаствовать в исследовании знаменитого медика Джеймса Дугласа, попробовав убедить его, что женщина действительно может родить неведому зверюшку. К его разочарованию, Дуглас тоже предположил обман.
Изолированной от родственников Тофт больше не удалось родить ни кошек, ни кроликов. Позже одна из приставленных к ней служанок сообщила, что ее пытались подкупить, чтобы она доставила мертвого кролика в комнату к «роженице». В конце концов Тофт призналась в обмане, но никак не объяснила его мотивы. Поначалу ее даже арестовали по обвинению в мошенничестве, но в обществе поднялась такая волна насмешек в отношении врачей и королевского двора, что до суда дело решили не доводить. Мэри без предъявления обвинений отпустили домой.
Натаниэлю Сент-Андре и Ховарду эта история стоила медицинской карьеры.
Спустя два столетия можно только изумляться тому, как мало мужчины-врачи разбирались в таком банальном с точки зрения медицины событии, как роды, и насколько иными существами, по сравнению с мужчинами, они считали женщин.