В своем курсе лекций историк Султан Акимбеков рассказывает о том, как из разрозненных казахских земель, поглощенных Российской империей, складывается единая страна на фоне двух революций, Гражданской войны и советской "модернизации". Третья лекция посвящена борьбе новых идеологий за образ будущего Казахстана.
Февральская революция 1917 года открыла перспективу обретения самоуправления для всех национальных областей России. Бывшей империи предстояли выборы в Учредительное собрание, что, в частности, ускорило консолидацию новых политических сил в Казахской степи и обсуждение контуров будущей автономии. Естественно, что в новой ситуации образованные казахи сразу же оказались весьма востребованными со стороны как Временного правительства России, так и традиционной казахской элиты.
Центральная власть новой России рассматривала образованных казахов, не принадлежавших к сословно-бюрократической элите империи, как ценных представителей на местах. Так было в случае с Алиханом Букейхановым, который в 1917 году стал комиссаром Временного правительства в Тургайской области (аналог царского генерал-губернатора), или Мухамеджаном Тынышпаевым, который занимал ту же должность в Семиреченской области.
В свою очередь, традиционная элита в основном полагалась на образованных казахов в надежде защитить собственные интересы на общероссийском уровне. Например, в Уральской области в 1917 году представители местной общины пригласили Жаханшу Досмухамедова приехать из Томска, где он работал в окружном суде, чтобы он отстаивал их нужды.
Либеральный проект Алаш-Орды
В целом все образованные казахи того времени так или иначе размышляли о модернизации общества и являлись преимущественно либералами, как и большинство образованных людей в России того времени. Движение "Алаш", сложившееся вокруг газеты "Казак" в июле 1917 года, тяготело к российской праволиберальной партии кадетов, которая входила в разные составы Временного правительства России. Наиболее яркими представителями "Алаш" явились уже знакомые нам Ахмет Байтурсынов, Алихан Букейханов и Миржакуп Дулатов. Правда, сами кадеты поначалу выступали против федеративного устройства России, что повлияло и на нерешительность "Алаш" в отстаивании идеи автономии казахских областей. Так, Первый общеказахский съезд в Оренбурге в июле 1917 года под влиянием кадета Букейханова не сделал заявления о самостоятельности, а только выразил такое намерение.
Характерно, что речь вообще не шла о единой казахской автономии в рамках Российской республики по примеру, скажем, Украины, где примерно в то же время была сформирована Центральная рада, а лишь об автономии казахских областей, "смотря по национальным различиям и бытовым условиям". Либерал Букейханов хоть и был чингизидом по происхождению, отнюдь не спешил использовать лозунг возрождения Казахского ханства. Для него было неприемлемо возвращение к средневековой архаике или эксплуатация каких-либо монархических ассоциаций, которые в разгар демократической революции казались абсолютно несовременными.
Тем не менее в качестве названия движения был выбран общеказахский символ. "Алаш" – боевой уран (клич), объединяющий всех казахов, что важно, потому что обычно у каждого племени имелся свой уран. Происхождение этого слова не выяснено. Согласно одной из версий, Алаш – некий общий мифический предок. Согласно другой, это имя хана Ахмета по прозвищу "Алаш" или "Алача", с монгольского "убийца" или "смелый человек". Хотя хан Ахмет был не казахским ханом, а ханом монголов, которые с казахами конкурировали. Комиссар Временного правительства в Семиреченской области Мухамеджан Тынышпаев говорил в свое время: "Алаш, алаш болганда, Алаша хан болганда". То есть было время, когда все алаши объединились в один народ алаш и ханом был Алаш-хан.
Так или иначе либералы из движения "Алаш" были ориентированы на компромисс с Временным правительством, а модернизацию казахского общества видели в образовании некой национально-территориальной автономии и реализации земской модели устройства на местах. Это означало отказ от сильного лидерства и ориентацию преимущественно на горизонтальные связи между различными политическими силами.
Казахские левые
В ноябре 1917 года, уже после большевистской революции, в Омске была создана партия "Уш-жуз", тяготевшая к российским социал-демократам. В основном ее влияние ограничивалось Омском и соседним Петропавловском. Основали "Уш-жуз" журналисты Мукан Айтпенов и Кольбай Тогусов. Айтпенов, в частности, не признавал диктатуру пролетариата, он был условно стихийным социалистом, выступал за тюркско-татарскую федерацию. Тем не менее для омских большевиков Айтпенов и Тогусов были близки не столько идеологически, сколько потому, что противостояли движению "Алаш". Однако на выборах в Учредительное собрание "Уш-жуз" проиграла. В Петропавловском уезде ее кандидат набрал 23 голоса против 1100 у представителя "Алаш". И все же большевики поддерживали эту партию, которая смогла поэтому расширить свое присутствие в казахских районах. После восстания чехословацкого корпуса весной 1918 года и свержения советской власти в Сибири "Уш-жуз" прекратила свое существование. Тогусов был расстрелян белыми. Айтпенов, который к тому времени был редактором газеты "Кедей сөзі", умер в 1920 году при невыясненных обстоятельствах.
Джадиды: обновление ислама
Еще одним политическим игроком на постимперской карте Казахстана стали джадиды. В России их появление связано с деятельностью крымско-татарского мыслителя Исмаила Гаспринского (1851–1914). Название движения произошло от арабского слова "джадид" – "новый". Движение "усул джадид" ("новый метод") появилось в конце 19 века в контексте обновления системы образования в мусульманских учебных заведениях. В глобальном масштабе джадиды выступали за модернизацию ислама, которая, с их точки зрения, была необходима для повышения конкурентоспособности мусульманских обществ на фоне доминирования европейских государств. Они выступали за общий прогресс в интересах общества, для чего было необходимо образование. Характерный пример – младотурки, младоафганцы в тогдашних Турции и Афганистане, в России – младобухарцы, младохивинцы. Джадиды выступали против консервативного духовенства, которое настаивало на неизменности традиции, в том числе образовательной. Джадиды вообще требовали открытия врат иджтихада, то есть призывали к самостоятельному прочтению Корана и интерпретации его. С религиозной точки зрения, это означало отказ от традиции, которая была освящена хадисами и трудами исламских ученых за столетия их деятельности.
Поволжский пантюркизм
Другая сила, которая потенциально могла повлиять на ситуацию в Казахстане, – общетюркское или общемусульманское движение России, оформившееся на волне Февральской революции с центром в Казани. Его наиболее яркими пропагандистами были татарские ученые и общественные деятели вроде Ахмедхади Максуди (1868–1941). Но не только. Активным сторонником консолидации мусульман бывшей империи стал осетин Ахмед Цаликов (1882–1928), критиковавший идеи федеративного устройства мусульманских областей России: "Федерализм может повести к застою в отдельных мусульманских местностях, заставит отдельные народности мариноваться в своем собственном соку, приостановит обмен работниками и культурными ценностями. Мусульманский мир России расползется по всем швам. Общемусульманское чувство и сознание заменится патриотизмом казанско-волжским, крымским, башкирским, киргизским, сартрским, таджикским, туркменским, азербайджанским и т. п.".i
Казахские представители активно участвовали в политической самоорганизации мусульман России. Так, Джаханша Досмухамедов из Западного Казахстана и Валидхан Таначев из Букеевской Орды i
Чего хотели все остальные?
Как уже говорилось, образованных казахов было немного. Высшее российское образование имели примерно 120 человек. Еще несколько тысяч получили среднее или неполное среднее. В двух общеказахских съездах в Оренбурге в 1917 году участвовало несколько сот человек. Всего образованных казахов было, возможно, около 7–8 тысяч человек: столько читателей имелось у газеты "Казақ". При численности населения в четыре с лишним миллиона все эти цифры кажутся незначительными.
Основным приоритетом для большинства казахов того времени была вовсе не модернизация, а сохранение традиционного образа жизни. В то же время казахских общественных деятелей эпохи революции едва ли можно назвать либералами в классическом понимании этого слова. Весьма показательна ситуация с отношением к вопросу о собственности на землю. В условиях западноевропейской демократической модели частная собственность на землю являлась краеугольным элементом всей системы. Демократия исторически начиналась с частной собственности на землю, вокруг которой затем выстраивались соответствующие институты, регулирующие отношения собственности.
В начале 20 века в Восточной и Центральной Европе именно частная собственность на землю во многом обеспечила устойчивость либерально-демократических институтов в их противостоянии Советам как организациям, созданным по классовому принципу. Мелкие частные собственники, особенно на селе, составили основу массовой поддержки антикоммунистических движений в Германии, Венгрии, Болгарии и других странах. Но в России такой массовой поддержки у демократических институтов не было. Основная часть населения скорее являлась, условно говоря, стихийными социалистами, требуя сохранения общинной собственности на землю.
Казахское общество также выступало против частной собственности на землю. С одной стороны, это было связано с опасениями потерять землю, уступить ее крестьянам-переселенцам из России. В частности, так случилось с башкирами, которые в 19 веке продавали свои общинные земли за бесценок. С другой стороны, это определялось родоплеменной и по своей сути общинной структурой традиционного казахского общества. Частная собственность на землю разрушала существующие механизмы солидарности внутри общины или рода, которые в свою очередь предусматривали и регулирование земельных отношений в рамках ведения кочевого хозяйства.
В силу этих обстоятельств образованные казахи в 1917 году не могли целиком поддерживать либеральную программу, предусматривающую частную собственность на землю. Поэтому Алихан Букейханов, наиболее праволиберальный казахский политик эпохи, публично заявил о своем выходе из кадетов – главной либеральной партии в России. Тем же объясняется и переход в конечном итоге Ахмета Байтурсынова на сторону большевиков в 1919 году (конечно, при прочих важных мотивах). Изабель Огайон писала по этому поводу: "Байтурсынов и другие его собратья по движению «Алаш-Орда» поддерживали идею, согласно которой родовые интересы воплощают собой общинную функцию: баи помогают своим свойственникам и наиболее бедным членам общества. Так традиционные узы солидарности обретают определенную коммунистическую форму"i
Таким образом, образованные казахи не были готовы слишком радикально менять традиционный образ жизни. С одной стороны, потому что они все-таки были его частью, по крайней мере были связаны с ним. С другой стороны, для этого у них не было реальных возможностей. Образованных казахов было слишком мало, и у них не было никаких других институтов, помимо структур традиционного общества, на которые они могли бы опереться. В 1917 году казахское политическое движение только собиралось решать организационные вопросы, которые предусматривали создание необходимых институтов для воображаемой автономии. В этом состояло отличие от положения образованных индийцев в Британской Индии. У тех уже существовала система местного самоуправления, представительной власти, налогообложения, а также имелся аппарат государственного насилия в виде полиции и армии. После распада Британской империи эти институты легли в основу индийской и пакистанской государственности.
Тем не менее стремление к самостоятельному решению вопросов, имеющих значение для казахского общества, стало объединяющим фактором практически для всех его элементов. Именно поэтому в 1917 году казахское политическое движение и традиционное общество, по сути, выступали единым фронтом. Только совместными усилиями можно было добиться лучших условий для казахов в рамках происходивших в России либеральных процессов. Это был неизбежный компромисс между идеей модернизации и обычной жизнью весьма консервативно настроенного родоплеменного общества.
В материалах Второго общеказахского съезда в декабре 1917 года в Оренбурге, того самого, который провозгласил казахскую автономию под управлением Временного народного совета Алаш-Орды, можно было увидеть следы этого компромисса. Например, введение земств как формы самоуправления рассматривалось с учетом внутренних противоречий, характерных для выборов волостных в период Российской империи. В суде же предполагалось использовать обычное казахское право (адат), а не законы шариата или какие-то другие нормы. Но главное, что образованные казахи должны были учитывать родоплеменную структуру казахского общества. Соответственно, рода и племена рассматривались в качестве субъектов политического процесса в казахской автономии. В материалах съезда указывалось: "…Одобрить желание родов Аргын войти в единую Казак-Киргизскую автономию и поручить казак-киргизскому совету войти по этому поводу в соответственное сношение с властью Туркестанской автономии".i
По-своему ситуация в Казахской степи напоминала общероссийскую. Если часть городского населения России ориентировалась на либерально-демократические ценности и вполне им соответствовала, то большинство, включая городских рабочих, стремилось сохранить довольно архаичный образ жизни условной крестьянской общины. В свою очередь и большинство казахского населения ориентировалось на сохранение весьма архаичного образа жизни родоплеменной кочевой общины. Образованные казахи, создававшие свои политические институты, вынуждены были считаться с этими настроениями.
Мужество и бессилие
Пока сохранялась власть Временного правительства, его наиболее верные сторонники из движения "Алаш" пользовались широкой поддержкой. Заметим, что в этот период внутри казахского общества не было такого конфликта интересов, который случился в 1917 году в Туркестанской губернии между традиционной элитой и местными сторонниками модернизации из числа джадидов. Во время выборов в городскую думу Ташкента в июле 1917 года джадиды проиграли политической организации представителей местной религиозной элиты улемов – "Шуро-и улема", которую возглавлял казах Серали Лапин. Потому что улемы видели в джадидах своих прямых конкурентов за влияние в мусульманской общине российского Туркестана, а также в Бухарском эмирате и Хивинском ханстве. Улемы полагали, что джадиды стремятся изменить образ жизни мусульманской общины и лишить их таким образом власти.
В казахском обществе в 1917 году мы не обнаружим таких конфликтов. Напротив, мы наблюдаем единую позицию всего казахского общества за редкими исключениями. Это было связано в том числе с тем, что идеи модернизации казахского образа жизни не рассматривались традиционным обществом в качестве осязаемой перспективы. Собственно, образованные казахи и не давали своей традиционной элите поводов для каких-либо опасений, в отличие от туркестанских джадидов. Казахское общество в 1917 году объединял общий вызов, связанный с переселенческой политикой Российской империи и появившимся шансом оказать на нее какое-то влияние. В движении "Алаш" люди видели силу, которая нашла общий язык с новой властью и способна воздействовать на ее политику.
Весьма показательна ситуация с выборами в Учредительное собрание в 1917 году по Тургайской области. Здесь свою кандидатуру выставил будущий известный казахский большевик Алиби Джангильдин. Характерно, что он был уроженцем этих мест и происходил из племени кипчак, которое составляло существенную часть населения Тургайской области. Тем более что именно здесь совсем недавно, в 1916 году, прошло восстание, в котором кипчаки активно участвовали. Джангильдин был также среди его вождей.
Однако, несмотря на то, что он был кипчаком, а также участником восстания 1916 года и близким другом одного из его лидеров Амангельды Иманова, на выборах за список Джангильдина был подан всего 41 голос. В то время как список партии "Алаш" собрал 54 897 голосов. Отчасти дело в том, что Джангильдин еще до революции 1917 года принял крещение и новую фамилию Степнов. Факт крещения Джангильдина не мог не оттолкнуть от него тех же тургайских кипчаков. Но это не главное.
Список "Алаш" в Тургае собрал подавляющее большинство голосов казахского населения, несмотря даже на всем известное негативное отношение Букейханова к признанным лидерам восстания, о чем я говорил в предыдущей лекции. А ведь в Тургае в восстании 1916 года принимали участие десятки тысяч местных жителей. Казалось бы, герои восстания Амангельды Иманов, Абдугафар Жанбосынов и Алиби Джангильдин теоретически имеют все шансы на то, чтобы получить электоральную поддержку хотя бы среди тургайских кипчаков. Причем Джангильдин, в отличие от Иманова и Жанбосынова, был довольно образован. Он даже успел поучиться на историческом факультете Московской духовной академии и совершить кругосветное путешествие. Тем не менее традиционное общество в Тургае предпочло список партии "Алаш". Ведь впервые в истории казахов в составе Российской империи ее представители находились в структуре власти, как тот же Букейханов в Тургайской области, и у них появился шанс решить проблемы общества политическими методами.
Разгон большевиками Учредительного собрания в январе 1918 года и начало Гражданской войны фактически положили конец политической линии движения "Алаш" на вхождение с помощью демократических выборов в структуры более либеральной российской власти. Все усилия движения "Алаш" и правительства Алаш-Орды приступить в годы Гражданской войны к государственному строительству были, по сути, арьергардными боями после короткого периода либерализации в России.
Во время Гражданской войны по обеим сторонам фронта находились сторонники политической диктатуры. Противниками Алаш-Орды, с одной стороны, были большевики с их концепцией диктатуры пролетариата, которая де-факто была диктатурой одной политической партии с центром в Москве. С другой стороны находились правоконсервативные политики из рядов белого движения, которые весьма критически относились к национальным движениям.
Алашординцы пытались сделать максимум возможного в этих сложных условиях. Но для традиционного общества их попытки были не слишком убедительными. Проблема во многом была в том, что традиционное родоплеменное общество казахов стремилось избежать государственного контроля в целом, и не только от российской власти, но также и со стороны движения "Алаш". Оно было востребовано как посредник, собственно, пока существовала регулярная российская власть. С ее исчезновением было трудно оправдать существование такого правительства. Крупных племенных образований, у которых теоретически могла бы существовать более масштабная повестка дня, в степи уже давно не было. А те задачи общегосударственного масштаба, которые формулировали образованные казахи из "Алаш", явно выходили за пределы обычных интересов локальных казахских сообществ.
Собственно, после неудачи либерального проекта в России, который, по сути, завершился в январе 1918 года, небольшие родоплеменные казахские структуры сосредоточились на решении локальных вопросов. Множество мелких волостей, которые в организационном плане представляли собой родовые подразделения, самостоятельно выстраивали свою политику в зависимости от тактической ситуации в районах их проживания. Их заинтересованность в решении общеказахских вопросов также зависела от обстоятельств.
Естественно, это ослабляло позиции Алаш-Орды на любых переговорах с любой российской властью. За его представителями не было какой-либо внушительной силы. В условиях Гражданской войны именно сила была главным аргументом в политике, что, в частности, наглядно продемонстрировали башкиры.
Влияние башкирского политического движения во главе с Заки Валиди1
Хотя казахское общество было больше по численности и занимало существенно большую территорию, чем башкиры, возможности казахского политического движения по мобилизации ресурсов населения оказались довольно ограниченными. Разные филиалы правительства Алаш-Орды в своих попытках сформировать органы власти сталкивались со значительными трудностями в вопросах налогообложения. Это и создавало наибольшие сложности в деле формирования армии (милиции, как ее называли). Так, уже в разгар Гражданской войны в июне 1918 года Букейханов подписал постановление о наборе милиции. Каждая волость должна была направить 30 человек со всем снаряжением. Но плохое питание, отсутствие одежды и обуви, болезни и лишения заставили джигитов бежать из отрядов в родные аулы. В самом Семипалатинске, который был объявлен столицей Алаш-Орды еще на Втором общеказахском съезде, собралось 1200 милиционеров, но из-за отсутствия оружия и средств на их содержание Алаш-Орда была вынуждена распустить призывников. В результате правительство не имело в своем распоряжении сравнительно крупных военных формирований, которые к тому же могли бы играть самостоятельную роль. В будущем они подчинятся командованию различных белых армий и будут зависеть от снабжения с их стороны.
Таким образом, начиная с 1918 года традиционное казахское общество уже не верило в возможность интеграции казахских представителей в российскую власть в рамках процесса либерализации, что казалось довольно реальным еще в 1917 году. Соответственно, снизился политический авторитет образованных казахов, которые в 1917 году рассматривались в качестве влиятельных посредников в отношениях с новой российской властью. Одновременно сравнительно небольшие казахские рода в условиях хаоса гражданской войны стремились избежать появления новых обязательств. Налогообложение и мобилизация в армию правительства Алаш-Орды часто воспринимались ими в качестве таких лишних и ненужных обязательств. На практике это означало, что в самом скором будущем судьбу казахского народа будут решать другие силы, уже исходя из собственных представлений о надлежащем мироустройстве.