ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ СМОГА

Вообще-то лондонцы жили в этой атмосфере несколько столетий. Уже в 12 веке лесов в окрестностях города осталось мало, дрова приходилось везти издалека, и стоили они дорого. Сперва для жителей города большой беды в этом не было, для готовки много дров не требовалось, да и для тепла зимой их не нужно было так уж много: была эпоха средневекового климатического оптимума, когда виноград выращивали даже в Шотландии. А вот лондонским ремесленникам — кузнецам, пивоварам, железоделателям, отжигателям извести — было не так просто. Их печи требовали много дров, точнее — древесного угля, который выжигали из древесины без доступа воздуха. Древесный уголь дает намного больше жара, чем древесина, и горит почти без дыма.

Древесный уголь (charcoal) стал мастеровым не по карману, и ему нашли альтернативу— морской уголь (seacoal — или carbo maris на латыни), который сейчас называют каменным или битуминозным углем. В нем не так велика доля углерода, как в более редком и дорогом угле-антраците, он содержит много битума — смолистого вещества, похожего на очень густую нефть, но его легко было добывать. Первоначально его просто собирали у обрывистых морских берегов, где угольные пласты выходили на поверхность, поэтому и «морской».

C начала 13 века в Лондон с северо-восточного побережья Англии начали регулярно привозить морской уголь — одна из улиц города до сих пор называется Seacoal Lane, а лондонские кузнецы, красильщики, пивовары и отжигатели извести стали жечь его в своих горнах и печах.

Они были довольны дешевизной нового топлива и тем, как хорошо оно горит, но соседи их были не слишком рады. Древесный уголь горел почти без дыма, а «морской» украшал дымоходы густыми черными шлейфами. В середине 13 века королева Эланор (та самая героиня баллады «Королева Британии тяжко больна») была вынуждена сбежать из города Ноттингема в замок Татбери, где не было этих дымных мастерских. И стала первой в истории экологической беженкой.

Но у большинства лондонцев не было замков в экологически чистом районе, и они начали жаловаться. И клирики, и дворяне требовали от парламента действий, и в 1306 году им удалось кое-чего добиться. Эдуард I Долгоногий — тот, что в «Храбром сердце» казнил персонажа Мела Гибсона, вождя шотландцев Уильяма Уоллеса, — оказался еще и первым в истории политиком, решившим сыграть на борьбе за чистоту воздуха. Он выпустил указ, запрещавший ремесленникам жечь морской уголь во время сессий парламента и требовавший переключаться в это время на древесное топливо.

Попытка оказалась не слишком удачной. Да, как говорят историки, один человек, в чьем очаге был найден горячий уголь, был в соответствии с указом казнен, еще несколько подверглись телесным наказаниям, но это не помогло. Через год Эдуард I скончался, а морской уголь был по-прежнему дешев, его было много, поэтому ремесленники продолжали его жечь, не обращая внимания на запреты, угрозы штрафов и сноса преступных печей.

Домашние печи и плиты не топили углем еще два столетия: никому не хотелось терпеть серный запах и раздражение в горле от дыма. Но цены на дрова росли — в 15–16 веке беднейшие жители Лондона начали жечь уголь дома, а в 17 веке, во времена правления Иакова I, дрова стали настолько дороги, что топить углем свои печи начали даже богатейшие семьи столицы.

Если в 1600 году лондонские дамы не входили в дома или в комнаты, где жгли морской уголь, и отказывались есть мясо, зажаренное на угольной печи, то в следующем десятилетии высшее общество смирилось с неизбежным, и, как писал лондонский хроникер Эдмунд Хоуз, «зажав коллективными пальцами оскорбленный нос, начало покупать уголь для отопления домов и для готовки».

Нельзя сказать, что лондонцы совсем уж безропотно сносили постоянно висевший над городом «туман» — плотный, желтовато-коричневый с хлопьями сажи, оставлявший на окнах маслянистые капли и заставлявший глаза слезиться, а горло болеть. Снова и снова выдвигались предложения: давайте потребуем делать дымовые трубы выше, вынесем все мастерские и кузницы за шесть миль от городской черты, давайте будем завозить из Уэльса антрацит, который содержит меньше серы и фосфора, давайте высадим в городе сады. Формировались комиссии, принимались законы, но это ни к чему не приводило.

С началом промышленной революции, с созданием паровых машин в городе появилось множество новых источников дыма: это были паровозы и стационарные фабричные паровые машины, которые работали на том же самом угле. И проблема дыма была уже не только столичной: сотни фабричных труб начали выплевывать черный дым в быстро развивающихся индустриальных городах — Манчестере, Бирмингеме, Глазго, Лидсе и многих других. Протоколы заседаний мэрий этих городов заполнены жалобами на вредное действие дыма на здоровье и чистоту. В центре и на севере Англии возник «черный пояс», чьи обитатели, если верить мрачным шуткам, поколениями считали, что естественный цвет неба — серый, а черный — натуральный цвет листьев.

Обычно изобретение слова «смог» приписывают доктору Гарольду Антуану де Во. Сегодня мы назвали бы его активистом: он был казначеем Общества борьбы с угольным дымом, и 25 июля 1905 года он выступил на конгрессе Королевского института общественного здоровья с докладом «Дым и туман». На следующий день заметки о его выступлении появились в газетах — вместе с термином «смог», сконструированным из smoke (дым) и fog (туман). Впрочем, сам де Во нигде прямо не говорил, что он это слово изобрел. И оно, весьма вероятно, появилось лет за 20 до того: в 1881 году в газете Sporting Times в разгромной рецензии на пьесу Оскара Уайльда «Вера» (написанной по биографии Веры Засулич). «“Смог" — слово, которое я придумал, скомбинировав “дым” и “туман”, чтобы описать атмосферу Лондона», — без лишней скромности писал автор рецензии по имени «Загнанный бык», в обычной жизни — юрист Джеймс Дэвис, известный также как драматург и либреттист Оуэн Холл.

Врачи к тому моменту уже хорошо понимали, что лондонский туман — не столько достопримечательность, сколько смертельная угроза. В ноябре 1922 года, когда особенно плотный смог держался почти две недели, число смертей от респираторных болезней удвоилось, писала «Таймс» со ссылкой на медиков. Эпидемии гриппа в тот момент не было, поэтому этот рост нельзя было списать на инфекцию. В 1926 году парламент принимает уже третий по счету и достаточно жесткий закон против загрязнения воздуха. Но ситуация все равно не меняется.

Нельзя сказать, что лондонцы как-то особенно равнодушно относились к проблемам загрязнения среды или среди них не было достаточно энергичных людей. Еще в викторианскую эпоху в середине 19 века Лондон успешно справился с эпидемией холеры. Был определен источник инфекции — загрязненная вода, были разработаны новые санитарные стандарты, водозаборы были очищены, и проблема была решена.

В случае с загрязнением воздуха ситуация была сложнее — никто не мог сказать, сколько жертв каждый год уносит дым. Люди умирали от хронических болезней, и нельзя было установить жесткую причинную связь, как в случае с инфекцией, где и угроза, и причина были очевидны. Борьба с загрязнением воздуха требовала бы перестройки привычек четырех миллионов жителей города, а главное — широкомасштабной перестройки экономики, сотен газовых фабрик, электростанций, сахарных заводов, паровозных депо и портов.

Но в конечном счете это пришлось сделать — правда для этого потребовалась настоящая катастрофа.

Первый день декабря 1952 года в Лондоне был прекрасен, небо было ясным, воздух прозрачным и спокойным. К вечеру приборы, которые фиксировали состояние атмосферы, показали, что концентрация диоксида серы составляет 0,09 ppm (0,23 миллиграмма на кубометр), сажи — 0,3 миллиграмма на кубометр, что даже по современным меркам считается очень хорошими показателями. Больницы зафиксировали 81 новый случай респираторных заболеваний, всего за сутки от всех причин умерли 259 человек.

Лондонская скорая помощь получила 261 вызов, на каждый из них потребовалось около 44 минут. Следующий день, 2 декабря, был морозным и ясным, светило солнце, ветер был умеренным, скорая получила 215 вызовов, в среднем по 35 минут. Доля сажи и диоксида серы в атмосфере была чуть выше, но незначительно. Погода оставалась прекрасной и 3 декабря, светило солнце, северо-восточный ветер нес по голубому небу облака, предвещая приход новой погодной системы — массы холодного сухого малоподвижного воздуха, антициклона, центр которого пока располагался в нескольких сотнях миль к северу и западу от Лондона.

Погода начала меняться в четверг 4 декабря: температура понизилась, а влажность повысилась, ветер утих, на небе появились темные тучи. Антициклон накрыл значительную часть Шотландии и Ирландии, а также северную и центральную Англию. Синоптики понимали, что, если эта масса холодного воздуха задержится в долине Темзы, это создаст все условия для появления «горохового супа». Надолго ли антициклон задержится, зависело от многих факторов — в основном от того, как быстро его вытеснит область низкого давления — циклон. Такой циклон в этот момент был в Атлантическом океане к западу от Ирландии, и он выглядел относительно слабым.

Лондонцы не видели в происходящем ничего необычного, они были привычны к неприятной декабрьской погоде: влажному воздуху с легким запахом дыма, хлопьям сажи в воздухе, которые они относили на счет электростанций, расставленных по берегам Темзы. Центр антициклона двигался к Лондону, и вечером в четверг 4 декабря метеорологи предупредили полицию, дорожные службы, портовые власти и медиков о густом тумане, который может продержаться как минимум 24 часа.

Вечером 4 декабря видимость резко ухудшилась — за шесть часов с трех четвертей мили до 88 ярдов (около 80 метров). Температура упала еще сильнее и в некоторых районах опустилась ниже нуля. Многие лондонцы, чувствуя холод, добавляли еще угля в свои печи. Однако воздух оставался все еще относительно чистым — 0,44 миллиграмма сажи на кубометр и 0,144 ppm диоксида серы. Но эти измерения могут дезориентировать — это были средние данные за сутки. Ближе к полуночи лондонский туман уже превращался в смог. Видимость ухудшилась настолько, что портовые власти закрыли движение судов по Темзе.

Утром в пятницу 5 декабря лондонцы разожгли свои печи, включили электрические приборы, добавив еще дыма в атмосферу. Густой туман закрыл город — настолько густой, что многие с трудом находили в нем дорогу.

Доктор Брайан Виллистон, как рассказывает Уильям Вайз в книге о лондонском смоге, заметил, что туман отличался от обычного в это время года — он был не серым, а имел желтовато-янтарный оттенок. Доктор посмотрел на дымовую трубу за окном и увидел, что дым из нее не поднимался вверх, а наоборот — черным облаком опускался вниз, к земле. Это была инверсия.

В обычных условиях температура воздуха с высотой падает, потому что воздух нагревается у поверхности земли, разогретой лучами солнца, и нагретый воздух поднимается вверх. Однако иногда эта картина переворачивается: воздух у земли оказывается более холодным, а сверху на высоте над ним оказывается более теплый слой. Этот слой играет роль крышки или одеяла, которая препятствует перемешиванию воздуха, и весь дым, остывая, не поднимается наверх, а опускается вниз — концентрация загрязняющих веществ растет.

Доктор Виллистон знал о катастрофических событиях в долине Мааса в 1930 году, где смог унес жизни более 60 человек, и похожих событий в американском городе Донора в 1948 году, где главную роль в гибели людей сыграла именно инверсия. Он позвонил в мэрию, но там ему не поверили и сказали, что по их данным инверсии нет.

К вечеру пятницы 5 декабря смог стал еще гуще, и начало резко расти число случаев обострения респираторных болезней. Медсестры говорили, что их стало вдвое больше, чем в предыдущий день. Число вызовов на скорой выросло на треть, а число смертей в сутки — на 50 процентов. Метеорологические условия стали хуже: ветер стих.

Власти не выпустили никаких специальных предупреждений, все считали ситуацию обычной: «гороховый суп» — это неизбежное зло, и когда он происходит, кто-то старый и больной умрет. Никто не воспринимал происходящее как бедствие — ни чиновники министерства здравоохранения, ни пресса.

После экстремально холодной и безветренной ночи жители Лондона проснулись в субботу 6 декабря, к этому моменту смог простирался на 20 миль во всех направлениях от центра города. Видимость в некоторых районах сократилась до 50 ярдов. Из-за смога закрыли аэропорты, движение судов на Темзе было закрыто еще раньше. Путешествие за продуктами в условиях почти нулевой видимости превращалось в настоящее приключение и растягивалось на часы. Вернувшиеся домой люди жаловались на кашель и жжение в глазах.

Для тех, кто был вынужден выходить на улицы Лондона, суббота превратилась в кошмар. Автобусы останавливались и ждали помощи «провожатых» с факелами, которые могли довести их до гаража. Водители, парковавшие машины на улицах, были вынуждены оставлять включенными фары и габаритные огни, чтобы другие машины не врезались в них в густом смоге. Через некоторое время на улицах оказались сотни машин с мертвыми аккумуляторами.

Люди начали приходить в полицейские участки и сообщать о пропавших соседях. Часто полицейские, отправившиеся по адресу, находили тела: большинство умерших были пожилыми одинокими людьми, которые не могли или не успевали вызвать врача. С четверга по субботу количество умерших в Большом Лондоне оказалось вдвое выше обычного уровня.

Утром в воскресенье 7 декабря домохозяйки Лондона обнаружили, что смог, который просачивался в дома, оставляет толстую черную липкую пленку на всех поверхностях, на шторах и мебели, и эта пленка практически не оттирается. На улице условия стали еще хуже. Корабли стояли, аэропорты были закрыты, местные и дальние поезда опаздывали на час-два, а некоторые маршруты были остановлены вообще. Даже поезда метро начали задерживаться — как минимум одна линия на час опаздывала от расписания.

В воскресенье утром управление Лондонского транспорта объявило, что автобусные маршруты прекращают работать — за исключением нескольких машин на трех маршрутах на юге города.

Тем временем больницы начали отправлять в службу скорой помощи новые запросы — о пропавших пациентах. Они ожидали их прибытия, но машины не приходили. Например, вечером воскресенья одна из больниц ожидала прибытия машины с четырьмя пациентами, но она не пришла. Через несколько часов машина отыскалась. Как оказалось, спустя полтора часа после начала путешествия санитар сообщил шоферу, что все четверо пациентов уже мертвы. Водитель решил не заезжать в больницу и доставил всех четверых пассажиров в ближайший морг.

Только в понедельник 8 декабря антициклон начал смещаться под давлением циклона, который пересек Шотландию и север Англии и наконец принес в долину Темзы тепло, дожди и обещание положить конец смогу. Днем легкий бриз спустя сотню часов впервые поколебал застоявшийся воздух.

В ночь на вторник 9 декабря масса холодного и экстремально загрязненного воздуха медленно сдвинулась с места и ветер с юга и запада начал закачивать чистый воздух в зону смога. К рассвету скорость ветра достигла 4–5 узлов — и смог начал исчезать. К моменту утреннего часа пик воздух очистился почти во всех кварталах столицы. Однако никто из жителей на тот момент не осознавал, какую катастрофу пережил Лондон. Только спустя дни и месяцы, по мере того, как собиралась статистика о числе умерших и заболевших, масштаб бедствия постепенно прояснился.

В июле 1953 года парламент создал специальную комиссию по проблеме загрязнения воздуха, главной задачей которой было выяснить все обстоятельства бедствия. В ноябре она представила свой предварительный доклад. Комиссия выяснила, что в период смога в больницы обратилось почти вдвое больше пациентов, чем даже в разгар эпидемии гриппа в январе 1951 года: 492 человека в день против 293 человек.

Данные о смертности показали, что от причин, связанных со смогом, умерло около 4 тысяч человек. Во время смога смертность от бронхита выросла примерно в девять раз, а от пневмонии — в четыре раза.

Однако это число было не окончательным. В 2001 году американские исследовательницы Дебора Девис и Мишель Белл заново оценили медицинскую статистику декабря 1952 и первых месяцев 1953 года и пришли к выводу, что значительная доля «лишних» смертей в первые месяцы 1953 года была связана не с гриппом, как считали британские власти, а с последствиями того же смога — по их оценке, с декабря по февраль от этих причин в Лондоне умерли около 12 тысяч человек.

В июле 1956 года был принят Clean Air Act, который стал первым действенным инструментом по защите воздуха — были определены зоны, где под угрозой штрафов запрещалось жечь каменный уголь, можно было использовать только строго определенные типы бездымного топлива и отвечающие определенным стандартам печи.

Читайте вторую часть здесь.