Жадный санта

У северян, живущих достаточно близко к Полярному кругу, главнейшим календарным событием года были дни зимнего солнцестояния. Это было время вынужденного безделья, страха и реальных опасностей.

Люди, запертые тьмою и холодом в жилищах, резали скот, без которого можно было обойтись, чтобы сохранить корма для остающихся животных. Почти не имея возможности заниматься привычными трудами, они, как могли, пытались сохранить бодрость — обильной мясной пищей, хмельными согревающими напитками, песнями, плясками, драками и постоянным общением с духами, которые в это черное время прорывают ткань обыденного и пребывают на земле во плоти. Праздники в дни «короткого солнца» были значимы даже и у римлян с их сатурналиями,iСатурналии - декабрьский праздник у древних римлян - с пирами, жертвами богам и запретом на работу даже для слуг и рабов. для германцев же, скандинавов, кельтов и прочих северян они были самой основой их культуры, базовым слоем миропонимания.

Неудивительно, что приходящее в эти земли христианство, не имея реальной возможности изгнать эту традицию из народного сознания, взялось подгонять ее под себя. Рождение солнца нового года они заменили рождением младенца Христа — так Рождество стало главным христианским праздником Севера, потеснив Пасху, безраздельная власть которой распространялась на юге, совпав с тамошними праздниками весеннего обновления.

Рождество вбирало в себя местные ритуалы и обычаи, изгоняя лишь самые недопустимые — типа человеческих жертвоприношений.

Скандинавы и немцы приносили жертвы деревьям? Вечнозеленая рождественская ель с вифлеемской звездой на макушке, говорили священники, символизирует победу истины над смертью, украшать ель — дело благое.

Обмен дарами — это память о волхвах, принесших дары святому семейству.

Вы привыкли в эти дни приносить в жертву ритуального кабана?

Празднование Рождества проходило у разных народов по своим правилам — церковь не возражала.

И когда эти народы в очередной раз стали переселяться, перемешиваться и писать друге о друге путевые заметки, стали потихоньку перемешиваться и их обычаи — в том числе новогодние.

Украшенная цветными лентами и яблоками рождественская ель как христианский символ встречается нам уже в 12–13 веках в разных источниках. Этот древний языческий обычай германцев и скандинавов вполне успешно перекочевал к тому времени в христианский мир. Постепенно, веку примерно к 17-му, рождественская ель в Нидерландах, германских княжествах, в Дании и у прочих скандинавов приобретает знакомые нам очертания: ее срубают и приносят в дом, на ней развешивают подарки для домочадцев. Прежде всего — это детский праздник, ведь и Христос сегодня — младенец, а неподдельное детское ликование по поводу золоченых орехов и кукол создает и взрослым хорошее настроение. Именно немцы, датчане и голландцы разносят свою елку по миру.

В Англии елка распространяется в середине сороковых годов 19 века: муж королевы Виктории, принц Альберт Саксен-Кобург-Готский, посчитал нужным устраивать своим детям Рождество в его родных баварских традициях — елка в королевской семье за несколько лет зажгла тысячи елок в домах аристократии, а вскоре праздничными елями стали уже украшать и городские площади. Если знаменитая «Рождественская песнь» Чарльза Диккенса, написанная в 1843 году, никак не упоминает ель в чреде рождественских примет (как то: омелы, остролиста, пудинга, жареного гуся и прочего), то уже в 1849–1850 году Диккенс публикует эссе «Рождественская ель», правда, все еще именуя елку «милой немецкой затеей».

«Она ярко светилась множеством маленьких свечек и вся кругом искрилась и сверкала блестящими вещицами. Тут были розовощекие куклы, притаившиеся в зеленой чаще; было много настоящих часиков (во всяком случае — с подвижными стрелками, их можно было без конца заводить!), качавшихся на бесчисленных ветках; были полированные стулья, столы и кровати, гардеробы и куранты и всякие другие предметы обихода, насаженные на сучья, точно обстановка сказочного домика; были здесь и хорошенькие круглолицые человечки, куда приятнее с виду, чем иные люди,— и не удивительно: ведь голова у них отвинчивалась, и они оказывались начинены леденцами; были скрипки и барабаны, были бубны, книжки, рабочие ларчики и ларчики с красками, ларчики с конфетами, ларчики с секретами, всякого рода ларчики; были побрякушки для девочек постарше, сверкающие куда ярче, чем золото и бриллианты взрослых; были самого забавного вида корзиночки и подушечки для булавок; были ружья, сабли и знамена; были волшебницы, стоящие в заколдованном кругу из картона и предсказывающие судьбу; были волчки, кубари, игольницы, флакончики для нюхательных солей, "вопросы-ответы", бутоньерки; настоящие фрукты, оклеенные фольгой; искусственные яблоки, груши, грецкие орехи с сюрпризом внутри; словом, как шепнула в восхищении своей подружке одна стоявшая передо мной хорошенькая девочка, было там "все на свете и даже больше того"»

В России рождественские елки уважал еще Петр Первый, знакомый с ними и по дружбе с русскими немцами в Кукуевской Слободе,iКукуевская слобода, Немецкая слобода - немецкий квартал в Москве в 16-17 веках и по путешествию в Голландию. Император, перенеся начало Нового года с 1 сентября на 1 января, даже выпустил 20 декабря 1699 года указ «О праздновании Нового года», согласно которому в новогодние дни надлежит украшать дома и дворы, а также площади и питейные заведения — сосновыми, можжевеловыми и еловыми ветвями. Но во времена Петра традиция не прижилась. Елка осталась в России «немецкой затеей» даже при Екатерине Второй, которая, будучи немкой по рождению, порою требовала устраивать небольшие елки для детей своих приближенных. Полноценная рождественская ель в российском императорском дворце появилась лишь в двадцатых годах 19 века: так Николай Первый выражал любовь и уважение к своей супруге Александре Федоровне (до принятия православия — Шарлотте Прусской). Ежегодные рождественские елочные праздники для детей, принятые в царской фамилии, стали совершенной нормой для горожан уже в сороковых годах 19 века, а вот крестьянство елок дома не ставило и этих барских штучек не понимало. Впрочем, церковь скоро взяла российскую елку под крыло, и самые крупные праздничные ели в городах и селах ставились уже под благословение батюшек, а то и епископов, даже в деревенских церковках, так что к двадцатому веку елка активно завоевывала и крестьянский мир. Большевистская революция почти на двадцать лет внесла елку в список «инструментов религиозной пропаганды», но в середине тридцатых годов елку было решено детям вернуть — уже в виде «советской атеистической новогодней елки» со звездами, красноармейцами, самолетами и красными флагами в качестве игрушек.

В США елка прибыла вместе с переселенцами голландского, шведского и немецкого происхождения, которые были немалой частью первых колонистов на севере Нового Света — так что рождественская ель в Штатах известна практически с первых лет освоения европейцами этих территорий. Некоторые из пуритан-протестантов, впрочем, изгоняли ее из обихода как если не языческое, то католическое изобретение, но в целом господству елки тут ничего не угрожало.

Сегодня елка — обычнейшая примета новогодних праздников на всей планете. Даже там, где елок не растет, — их с воодушевлением изображают из местной растительности (или покупают пластиковые). Новогодние елки стоят на площадях коммунистического Китая, в Японии и Корее, на островах Тихого океана и в экваториальной Африке. Многие строго исламские страны смотрят на елочный ажиотаж сквозь пальцы — при условии, что елками отмечается не религиозное Рождество, а Новый год. Даже в Саудовской Аравии с 2016 года можно купить елочные игрушки и тихо устроить дома елку — это действие больше не преследуется законами страны, хотя по-прежнему не одобряется религиозными деятелями. Косо на елки смотрят и в Израиле, хотя репатрианты русского происхождения категорически не желают отказываться от привычного праздника. В Иране тоже за новогодние елки в тюрьму никого не сажают, хотя нельзя сказать, чтобы елочные празднества там были хоть как-то популярны.

Почему же елка стала так распространена, что проникла даже в те культуры, где Рождество и праздники зимнего солнцестояния остаются совершенно чуждыми идеями?

Потому что у елок — самая правильная аудитория. Они строго ориентированы на детей, начиная с самого нежного возраста. В жизни маленького человека происходят странные и важные события. В дом вносят дерево. Весь дом украшен. На улицах тоже красиво. Появляются необычно одетые люди, требующие читать стишки и водить хороводы. Едят непривычную еду. И вокруг елки — подарки! Для всех! И все смеются и добрые!

Детские привычки и взгляды — самые крепкие, и ребенок, вкусивший от древа шариков и подарков, навсегда получает связку «елка=радость». Большинство прочих праздников все-таки существуют для взрослых, дети там — лишь одни из статистов, а на елке ребенок — главное действующее лицо.

И второй важный момент — особенность и узнаваемость элементов праздника. Обкатанная на множестве культур традиция вбирает себя, как пылесос, все самое яркое и узнаваемое, рождество присваивает себе все новые и новые символы, забирая их из других обрядов и ритуалов.

Чисто кельтское, а потом британское поверье о злых духах, которые пробираются в дом через дымовое отверстие в крыше и могут навредить, если не оставить им дары и угощение, — очень неплохо легло на традицию зимних праздников. Как мы знаем, Санта Клаус предпочитает заходить в дом через дымоход и очень не против закусить печеньем и молоком, оставленными специально для него. А носки (колпачки, башмачки), повешенные для него у камина он даже не забирает, а, наоборот, наполняет подарками. Эта изначально английская традиция привела к тому, что несчастные родители, например, в тех же США покупают еще дополнительные «носочные подарки» кроме тех, которые размещаются под елкой — впрочем, в носки обычно кладут лишь сладости и всякую мелочевку.

Новогодние подарки детям дарились не просто так, а с педагогическим дополнением. Это были награды за хорошее поведение малютки в прошедшем году — или аванс за то, что уж в следующем-то году ребенок непременно превратится в пример прилежания и послушания. Самым невыносимым детям иногда доставался в подарок пучок розог или кусок черного угля — даже нежных родителей можно было довести до подобной суровости. Тем более, что дары эти приносят не сами родители, а некий высший Даритель, который сверху все видит и знает — кто что заслужил. Которого не подкупишь хныканьем и обещанием исправиться. С Дарителем, однако, все было непросто. То, что волхвы принесли когда-то дары маленькому Христу, никак не делало самого Христа — подателем подарков. Превращать Господа в разносчика мешков с лошадками и куклами было несколько неуместно, поэтому на эту роль пробирались всякие посторонние персонажи, часто совершенно языческого происхождения — как альпийский демон Крампус или славянский Дед Мороз. Христиане, конечно, пожелали поставить на этот пост свою фигуру. На роль дарителя был выбран чудотворец Николай Мирликийский, чей день памяти приходится почти аккурат на день зимнего солнцестояния. Тем более в житии Николая есть очень подходящий рассказ о том, как святой спас бедных бесприданниц, которых разорившийся отец с горя хотел продать в публичный дом. Николай принес каждой из красавиц по мешку золота, и те смогли достойно выйти замуж. Кое-где Николай относительно прижился, где-то его по-прежнему сопровождали крампусы и карачуны.iКарачун - славянский дух зимнего солнцестояния Нужно признать, что золотое время настоящей популярности Святого Николая началось с огромной помощью компании Coca-Cola. Именно она, запустив в тридцатых годах двадцатого века многолетнюю массированную рождественскую рекламную компанию, растиражировала в общественном сознании собранный ею из разных источников образ Санты Клауса. Она закрепила за ним короткую красную куртку и штаны, отороченные белым мехом, подтвердила его жительство на северном полюсе и окончательно выбрала ему в качестве транспорта — сани с запряженными в них северными оленями. Сейчас именно такой образ Санты вытеснил все прочие, разве что в России и странах постсоветского пространства он по-прежнему уступает Деду Морозу, который ездит на тройке лошадей, носит длинный тулуп и приходит в гости с внучкой Снегурочкой.

Рождественская сценка из фигурок — Мария с Младенцем, ослики, лошадки, ясли с сеном, волхвы — возникла из праздничных представлений. Когда местный приход не имел возможности нанять актеров и разыграть эту сцену перед неграмотной аудиторией в церковном дворе, можно было сделать небольшой макет из глиняных и деревянных кукол и подробно рассказать этим полуязычникам, что же случилось в те святые дни в Вифлееме. Идея рождественских вертепов прижилась, и сегодня одним из символов Рождества являются любые макеты, даже гигантские — с городами, горами, морями и авианосцами — в легком зимне-рождественском антураже. Ни один уважающий себя крупный торговый центр в США, да и во многих других странах, не обойдется сегодня без подобного элемента новогодних украшений. Причем само святое семейство стало весьма редким гостем на этих макетах.

Знаменитая сказка ГофманаiГофман, Эрнст-Теодор-Вильгельм (1776-1822) - немецкий писатель-романтик, сказочник о рождественских игрушках, сражающихся со страшным Мышиным королем, возможно, и не стала бы всемирно известным элементом Рождества. Да и Щелкунчик — игрушка, помогающая щелкать орехи — вряд ли стала бы любимой новогодней куклой в тех странах, где орехи на зимние праздники не было принято дарить и вешать на елку. Но балет Чайковского сделал зубастую фигурку одним из самых узнаваемых рождественских атрибутов в мире.

Так как модель железной дороги с начала двадцатого века стала одним из самых дорогих и вожделенных детьми подарков, то рельсы и паровозы под елкой, а также дети в пижамах, млеющие над этим чудом, превратились в один из образов «старого доброго Рождества». Сегодня дети куда больше интересуются новыми смартфонами, но игрушечные железные дороги не сдают своих позиций — сейчас они стали традиционным новогодним украшением, в том числе монтируемым на самой елке.