МИССИЯ В КАЗАХСКУЮ СТЕПЬ

Примерно в это время, в 1726 и 1730 годах, хан Младшего жуза Абулхаирiок. 1680–1748, волей судьбы оказавшийся с соплеменниками в западных степях, начал переговоры с Россией о формальном признании подданства в обмен на защиту от надвигающейся агрессии ойратов.

Обстоятельства и некоторые детали событий, развернувшихся после вторжения джунгар, до сих пор остаются предметом жарких дискуссий. В частности, это касается и решения Младшего жуза покинуть родные земли, несмотря на военные победы Абулхаира — при Буланты (1727) и Аныракае (1729). Видимо, хана в первую очередь заботила судьба 400 тысяч человек, которых он вёл с юга от Туркестана вдоль Сырдарьи к новым пастбищам у Тобола и Яика.

В любом случае, когда к октябрю 1731 года сам хан со своими сыновьями Нуралы и Ералы, а также с видными советниками присягнул на верность российской императрице Анне Иоанновне в обмен на защиту, эти действия стали причиной глубоких разногласий среди казахов, хотя вскоре подобную присягу принял и хан Среднего жуза Семеке (1732), а затем и представители Старшего жуза (1733).

Сегодня историки сходятся во мнении, что содержание этих формальных клятв преданности было весьма расплывчатым и понималось сторонами по-разному. Углубляться в эту серьёзную историческую тему, которая и так хороша изучена, я здесь не стану, но могу лишь добавить, что неожиданным подспорьем в прояснении этих событий может стать книга эксцентричного английского художника и путешественника Джона Касла. Его труд, впервые опубликованный в Риге на немецком языке в 1784 году, оставался забытым больше двух столетий, пока его не перевели на русский в 1998 году и на английский — в 2014-м.

Касл был, мягко говоря, человеком довольно необычным. Родившись в семье англичанки и немца, он, по всей видимости, вырос в Гамбурге, но предпочитал представляться англичанином, рассчитывая на деловые преимущества. О его биографии известно немного кроме того, что в 1734 году он присоединился к Оренбургской экспедиции и, вероятно, провел часть 1735 года в башкирских землях вдоль Волги.

Эта военная экспедиция, утверждённая указом Анны Иоанновны, имела целью строительство крепости и торгового поста в Оренбурге для укрепления южных границ империи, отражения набегов казахов и башкир, а также развития торговли с Бухарой, Бадахшаном и даже Индией.

В неопубликованном вступлении к своему дневнику Касл называет себя художником при Оренбургской экспедиции и утверждает, что отправился к Абулхаиру по собственной инициативе и за свой счёт. По его словам, в 1736 году, находясь в Оренбурге, он познакомился с Ералы-султаном, старшим сыном хана, находившимся там в качестве аманата или «дипломатического заложника» после визита делегации Младшего жуза в Санкт-Петербург в 1732 году.

Вероятно, Касла вдохновило подписание в 1734 году торгового договора между Россией и Британией. Джон Элтон, который ранее продвигал идею открытия торгового сообщения с Персией через Каспийское море, тоже стал участником Оренбургской экспедиции, а в 1743 году они с Каслом вместе отправились в Персию. Известно, что Элтон даже спас Каслу жизнь, когда Надир-шах приказал его задушить за слишком медленное исполнение портретаiJohn Cook, Voyages and Travels through the Russian Empire, Tartary and Part of the Kingdom of Persia, Edinburgh, 1770, vol II, pp. 515-518.

В июне 1736 года в Оренбург прибыло посольство от Младшего жуза с письмом для командующего войсками подполковника Якова Чемодурова. Послы также интересовались, остаётся ли Оренбург приоритетом для русских или же планируется оставить город.

По словам Касла, он пригласил послов к себе домой вместе с Ералы-султаном и муллой, где они ему рассказали, что в Стамбуле османские власти якобы решили объединить казахов и калмыков, чтобы эта коалиция напала на Оренбургскую экспедицию. И это притом, что калмыки — переселившиеся в 17 веке из Западной Монголии к нижнему течению Волги — были этнически близки ойратам.

Он утверждает, что Абулхаир, желая предотвратить такой союз, настоял на прибытии официального российского представителя в степь — в качестве демонстрации решимости Санкт-Петербурга подавить возможное восстание. Впрочем, может быть, хан попросту хотел проверить твёрдость их намерений.

И когда Чемодуров отказался кого-либо посылать, Касл вызвался добровольцем — да еще и за свой счёт. Как минимум для себя самого он представил это важной «дипломатической миссией» и начал играть роль посредника между ханом и императрицей. Он уже расположил к себе Ералы, одарив его подарками и предложив написать портрет его отца. После получения поддержки молодого султана согласился и Чемодуров, и 14 июня 1736 года Касл покинул крепость и направился в ставку Абулхаир-хана вместе со своим молодым немецким помощником, татарским слугой, двумя послами из вышеупомянутой делегации и неким Асаном Абуйысом, посланником Жанибек-хана из Среднего жуза.

После пяти дней пути на юго-восток они прибыли в аул, хотя самого хана там не оказалось. Однако, по словам Касла, его прибытие было воспринято с живейшим интересом со стороны местных казахов, которые заинтересовались его вещами и странной одеждой (особенно пуговицами). Живое внимание привлекли его часы и новое кремневое ружьё, ведь до этого они видели лишь фитильные мушкеты.

Вечером, когда прибыла местная знать, Касла пригласили на ужин, где он впервые попробовал кумыс — ферментированное кобылье молоко. Тут же после пышного обряда местный шаман предсказал его судьбу, читая знамения по лопаточной кости ягнёнка, сожжённой в костре. Пророчество оказалось благоприятным, и Касл зарисовал этот эпизод в своём дневнике. То, что окружающие воспринимали его как важного дипломатического посланника, не вызывало сомнений.

На следующий день Касл объездил окрестности верхом с тремя сыновьями хана, которые, несмотря на изначальную пренебрежительность, заверили его, что верны присяге императрице. 21 июня Абулхаир вернулся в селение и передал послание Каслу: прибыть к нему в юрту верхом, в немецком наряде.

Войдя в юрту, Касл увидел хана в пышном полосатом чапане, рядом сидели его брат Нияз-султан, два сына и старейшины. Абулхаир, как и его послы, хотел понять, насколько серьёзны намерения России удерживать Оренбург. Если они намерены остаться, то он, по его словам, воспрепятствует участию своих подданных в возможном восстании калмыков при поддержке Османской империи. Этот сюжет — о возможном восстании — нигде ранее в известных мне источниках не упоминается, но, несмотря на это, представляет собой интересную деталь в истории отношений между Россией и кочевыми народами степи.

Важно отметить, что калмыки, которые в основном были буддистами, в итоге не восстали — не в последнюю очередь из-за уже существующей вражды с казахами и другими тюрками. Однако в 1771 году, спустя несколько десятилетий, более 200 тысяч калмыков с восточного берега Волги всё же двинулись обратно в Джунгарию — исход, увековеченный в эссе Томаса де Квинси «Бунт татар».

Была ли реальной попытка Османской империи объединить калмыков, казахов, каракалпаков и башкир в единый фронт на южных границах Российской империи — сказать трудно. Шансы на такой союз были на самом деле невелики: все эти народы и так соперничали за пастбища и часто совершали друг на друга набеги. А Россия понимала, что потенциальную угрозу на своих южных границах необходимо рано или поздно подавить.

Касл, выступивший посредником между ханом и императрицей, заверил Абулхаира, что Россия не покинет ни Крым, ни Кубань, ни Азов. Его высказывания убедили хана — и тот, по словам Касла, даже лично передал гостю баранье мясо, что по казахской традиции считалось особой честью.

Подробное описание Каслом дипломатических и бытовых традиций в ставке правящего хана представляет собой уникальный источник. Позже исследователи отмечали:

После трёхчасовой аудиенции Касл покинул юрту в сопровождении 20 человек, которые, по его нескромному заверению, с трудом сдерживали толпу, которая стремились прикоснуться к гостю «на удачу».

На следующий день он сопровождал хана в юрту одной из его жён, где под звуки музыки его снова кормили с рук. По пути Абулхаир якобы показал ему места, где можно было бы построить русские крепости.

Каслу также продемонстрировали охоту с беркутом:

Помимо этого он живо описывает убранство ханской юрты, включая и наряды байбише — старшей из трёх жен Абулхаира. Она была одета в красное шёлковое платье, украшенное золотыми цветами, и высокий головной убор с вышивкой из золота. Две другие жены носили бухарский бархат и традиционные кимешеки с белым тюрбаном. Он подарил байбише различные подарки, включая портрет её сына, нарисованный пастелью с помощью пальцев, без кисточек. Она даже прослезилась и поднесла ему чашу кумыса в знак признания.

На третьей неделе своего пребывания в ставке Абулхаир-хан устроил, как утверждает Касл, большой пир в его честь, на который были приглашены представители всех трёх казахских жузов. Случилось это в полнолуние, однако сам праздник начался без него: сначала Касла разместили в отдельной юрте, а когда основная трапеза уже завершилась и большая часть гостей была изрядно пьяна, его пригласили в главную юрту. Когда он попросил еды, ему ответили, что всё уже съедено.

Тем не менее перед этим он успел составить список всех почётных гостей вечера. Среди воспоминаний Касла есть довольно сомнительные и неправдоподобные эпизоды. Якобы спустя пару дней в его юрту вошли две молодые женщины, разделись, помылись и легли к нему в постель. «Я извинился перед ними и объяснил, что моя религия не допускает подобные вещи», — пишет он.

На следующий день, пробыв у казахов целый месяц и получив в подарок лошадь, а также шкуры волков и лис, он простился с ханом. По словам Касла, Абулхаир даже выразил желание купить дом в Оренбурге и устроить троих своих сыновей на государственную службу. Записки Касла раскрывают нам впечатляющие размеры ханского аула, так как, по его словам, в течение первых четырёх-пяти часов после отъезда его отряд всё ещё ехал «сквозь бесконечную череду юрт»iBeatrice Teissier, Into the Kazakh Steppe: John Castle’s Mission to Khan Abulkhayir (1736), tr. Sarah Tolley (Oxford: 2014), pp. 43-44..

Неоднозначность и сложность в вопросе политической приверженности как казахов, так и башкир в этот период хорошо иллюстрирует следующий случай: в пути он встретил несколько отрядов всадников, воевавших против России, — некоторых из них только недавно оттеснили от Оренбурга. При этом Касл с гордостью утверждает, что именно его вмешательство помешало этим местным мятежам перерасти во всеобщее восстание. Тем не менее, чтобы избежать неприятностей, Касл побрил голову наголо и надел «татарскую одежду», чтобы его ненароком не приняли за русского.

В начале августа где-то к югу от современной Уфы в Башкортостане он вновь встретился с Иваном Кириловым — главой Оренбургской экспедиции, который в то время жестоко подавлял башкирские восстания и строил укрепления вдоль рек Яик и Самара. Касл передал ему свои дневники и рапорт, подчеркнув, что своими действиями предотвратил восстание, а также сообщил, что и Средний жуз тоже готов признать власть России. Кирилов, знакомый с деятельностью Касла, был, по его словам, доволен и велел ему сопровождать казахских спутников обратно в степь в сторону Оренбурга.

Из Оренбурга Касл отправился вниз по Яику на барже вместе с солдатами, добравшись до казачьего города Яик (ныне Уральск), а оттуда — до Самары на Волге. Затем он двинулся на север, переправился через Волгу и прибыл в Симбирск (ныне Ульяновск), где вновь встретил Кирилова. Статский советник сообщил Каслу, что связался с его отцом, который считал сына погибшим. Тем не менее Кирилов не горел желанием отправлять Касла в Санкт-Петербург для личного доклада императрице, да и жалованье ему платить не торопился. Вместо этого после нескольких месяцев ожидания ему приказали вернуться в Самару — якобы для предстоящей миссии в Индию. Казалось, что Кирилов намеренно удерживал его подальше от российской столицы.

По дороге в Самару в середине марте 1737 года экипаж Касла провалился под лёд, и он потерял почти всё своё имущество. Добравшись до Самары, он получил новый приказ — вернуться обратно в Симбирск. Там по приезде его избила группа солдат по приказу местного начальника полиции, после чего избитого провели по улицам и посадили в местную тюрьму. Освободившись спустя несколько часов, он обнаружил, что его дневники, башкирские записи и рисунки украдены, а его самого выселили из дома. Только вернувшись обратно в Самару, он наконец встретил тайного советника Василия Татищева, который сжалился над ним, выплатил жалование и в июне 1739 года выдал Каслу официальный документ об увольнении с почестями из экспедиции.

Оставшаяся часть дневника Касла посвящена описанию казахских земель, детальному и почти этнографическому описанию казахов, их социальному устройству и политическим намерениям. О дальнейшей судьбе самого Касла в дневниках сведений нет. Так завершилось пребывание Джона Касла в южной России и в Казахской степи.

Так как же следует относиться к его записям и опыту? Принесла ли его поездка к Абулхаир-хану конкретные плоды? Сам Касл утверждает, что предотвратил всеобщее восстание казахов, калмыков и башкир против Оренбургской экспедиции, подстрекаемое Османской империей. Прямых доказательств этому, конечно же, нет. К тому времени Россия уже вела кровопролитную войну с башкирами, которая закончилось их разгромным поражением. Но несомненно, что Касл действительно получил уникальные сведения о жизни степных кочевников и об их мировоззрении.

Несмотря на это, как только он вернулся из миссии, он фактически превратился в изгоя. Поведение статского советника Кирилова — включая попытку отправить Касла в Индию — свидетельствует, вероятно, о его нежелании делить с кем-то лавры успеха военной кампании на южной границе Российской империи.

И всё же способность Касла наладить контакт с казахами и получить их признание сделала его заметки одним из лучших ранних этнографических источников о жизни в степи. Его детальные описания обрядов, традиций и предметов быта уникальны. Особенно ценны его рисунки и картины, полные интересных подробностей. К сожалению, многое было утрачено. Мы знаем, например, что в 1735 году, за год до встречи с Абулхаиром, он составил альбом с видами башкирских земель. Все эти работы пропали, когда экипаж Касла провалились под лёд.

Тем не менее 13 офортов в его книге и две сохранившиеся картины, включая портрет хана Абулхаира, поражают своей выразительностью. Портрет, ныне хранящийся в Государственной Третьяковской галерее в Москве, изображают и на казахстанских марках. Он считается первым портретом центральноазиатского правителя, написанным европейским художником. А заметки Касла о разговорах с ханом, его семьёй и окружением просто не имеют аналогов.

Касл был человеком с амбициями, даже не лишённым чувства величия, но его дерзость в желании лично встретиться с правителем степи, колеблющимся в признании верности Российской империи, не вызывает сомнений. Несмотря на унижения от российских чиновников и лишения, он не отступился от своей «миссии». И даже сегодня, спустя века, в его строках всё ещё ощущается чувство долга и внутреннего достоинства. Каковы бы ни были его личные мотивы и сколько бы времени ни прошло до появления перевода его трудов — оно всё равно того стоило.