Британский историк Джеймс Поскетт:

История науки традиционно преподносится как череда великих открытий европейских ученых, приведших мир к технологическому прогрессу. Однако британский историк, ведущий исследователь Университета Уорика и доктор философии Кембриджа Джеймс Поскетт считает, что такая версия событий упускает из виду огромный вклад ученых из исламского мира, Азии и других регионов. 

В этом интервью мы поговорили о том, как история влияет на наше представление о мире: нужно ли переписывать учебники, какие открытия, сделанные на Востоке, изменили нашу жизнь, но так и не получили признания, и может ли древняя мудрость незападных традиций помочь найти баланс между технологиями и человеческими ценностями в эпоху ИИ?

— Не было одного момента озарения. Скорее, я все чаще натыкался на эпизоды, которые указывали на существование масштабной научной традиции за пределами Европы. Историки давно пишут о науке Китая, Мексики, Африки, но эти исследования зачастую рассматриваются как нечто отдельное. Мне же хотелось показать, что все это части единой глобальной истории.

Эта идея окончательно оформилась, когда я защищал PhD и начал преподавать историю науки в университете. Тогда я увидел необходимость соединить разрозненные сюжеты в единую картину. Это и стало основой моей книги.

— Причин несколько: национализм, наследие колониализма и холодная война.

Именно во время холодной войны идея разделения Востока и Запада настолько закрепилась в сознании людей, что проникла и в историю науки, и в сам научный мир. Возникло представление, будто наука на Западе — свободная и прогрессивная, а на Востоке — подчиненная и отсталая. Конечно, это не соответствовало действительности.

До холодной войны существовало разделение между Европой и колониальным миром. В 19 веке, задолго до начала холодной войны, многие колониальные ученые и историки, особенно в Британской и Французской империях, признавали, что у древних цивилизаций могли быть развитые научные знания. Они много говорили о средневековом исламском мире и древнем Китае. Но при этом они категорически отвергали возможность того, что в 18–19 веках в Азии тоже существовала наука, что, конечно же, было неправдой.

Миф о том, что наука — это исключительно европейское явление, во многом появился во времена холодной войны, а до этого — в эпоху колониализма. Сегодня европоцентричная версия остается популярной во многом из-за роста национализма. Приятно думать, что твоя страна — колыбель современной науки. Но в действительности у науки никогда не было одной родины.

— Деколонизация науки может означать многое, и некоторые ее аспекты довольно поверхностны. Но в своей сути это попытка осмыслить и устранить последствия колониализма в научной сфере.

И первый шаг, на мой взгляд, должен заключаться в том, чтобы восстановить историческую правду. Мы не сможем объективно говорить о том, кто получает доступ к науке, на каком языке ведутся исследования и какие идеи признаются значимыми, если не учтем, как колониализм повлиял на развитие науки в разных регионах.

— Один из самых ярких моментов был, когда я сравнил астрономические расчеты персидского ученого 13 века и диаграммы Николая Коперника 15 века. Их разделяли два столетия и тысячи километров, но их схемы были практически идентичны — даже подписи к ним совпадали.

Некоторые специалисты по исламской астрономии уже указывали на этот факт, но когда я увидел это сам, для меня все окончательно сложилось — стало очевидно, что между исламской и европейской наукой существовала прямая связь в период, который мы называем научной революцией. Причем не только в Средние века, а именно в разгар научной революции, когда жил Николай Коперник, выдвинувший теорию о том, что Солнце находится в центре Вселенной. Он был знаком с астрономическими и математическими методами, пришедшими из Персии, в частности, с работами астронома Насира ад-Дина ат-Туси. Для меня это было по-настоящему захватывающее открытие.

— В значительной степени. Но сначала хочу сказать, что термин «Золотой век ислама» не всегда удачен. С одной стороны, он, безусловно, справедливо подчеркивает, что в средние века в исламском мире, особенно в таких центрах, как Багдад, в 8, 9 и 10 веках велась выдающаяся научная работа. Но я всегда говорю своим студентам: если слышите термин «Золотой век», стоит относиться к нему с осторожностью. Он создает впечатление, что некогда существовала великая цивилизация, а затем она якобы утратила свое значение. 

Этот термин — «Золотой век» — был впервые введен французскими, а затем британскими колониальными историками, которые в период колонизации, например, Египта, стремились укрепить свое влияние в Османской империи. Именно они разработали нарратив о том, что средневековая исламская наука была великолепной, но затем пришла в упадок. 

Именно поэтому я скептически отношусь к этому термину, ведь моя книга показывает, что исламская наука не исчезла — она продолжала развиваться на протяжении 17, 18, 19, 20 и 21 веков. 

Тем не менее — да, наука и религия на протяжении истории были тесно связаны во многих культурах, и ислам здесь не исключение. Во многом исламская наука была мотивирована религиозным стремлением понять мир, созданный Богом, поскольку сам этот процесс считался актом благочестия. 

Кроме того, в Коране и хадисах содержится мощная традиция, согласно которой стремление к знаниям — это религиозное обязательство. В исламской традиции накопление знаний рассматривалось не просто как полезное занятие, но и как форма духовного служения. 

В разных течениях ислама это выражалось по-разному, у суннитов и шиитов свои подходы, но во всех направлениях сохранялась идея о возвращении к прошлому и обновлении религии. Причем этот процесс требовал не только изучения текстов и толкования Корана, но и знаний о звездах, планетах, о математике, естественной истории и других науках. Таким образом, наука и ислам всегда были тесно связаны и продолжают взаимодействовать по сей день.

— Дело не в нехватке источников, их достаточно. История Центральной Азии задокументирована на протяжении сотен, а то и тысяч лет. Они существуют на разных языках, охватывают разные империи, будь то период Российской империи, Советского Союза или более ранняя эпоха монголов. 

Да, письменных источников о монголах меньше, но они тоже есть, так что дело не в этом. Скорее, проблема в том, о чем я говорил ранее: Азия в целом, а в особенности некоторые регионы Центральной Азии, остаются в тени. Китай, например, находится в центре внимания, Индия тоже, а вот Казахстан и центральноазиатские степи часто остаются на периферии исторического и научного дискурса. 

Думаю, причина в том, что за пределами региона миру просто не хватает понимания Центральной Азии. Ее по-прежнему часто воспринимают не как территорию с собственной культурой, историей и научными традициями, а как «пустое пространство» или постсоветское наследие. Это глобальный исторический перекос. 

Но настоящая сложность, на мой взгляд, связана с инвестициями в эту сферу. То, что вы делаете в своем проекте, — это как раз важный шаг в нужном направлении: создание возможностей для центральноазиатских историков и исследователей науки, чтобы они могли вносить свой вклад в эту область. 

Другая проблема — языковая. Чтобы изучать историю науки средневековой Центральной Азии, недостаточно владеть только родным языком — нужно знать персидский, арабский и, возможно, другие языки региона. Это требует серьезной подготовки и ресурсов, которых не хватает даже в Европе, не говоря уже о других частях мира. Поэтому важно развивать исследования по истории науки за пределами элитных университетов Европы и США.

— Я думаю, что история монголов воспринимается по-разному в разных частях мира. И традиционно — возможно, особенно в период холодной войны — монголов считали исключительно разрушительной силой. Возможно, поэтому вы задаете такой вопрос. Есть распространенное представление, что монголы пришли и уничтожили целые цивилизации. 

Но я не думаю, что это полностью соответствует действительности. 

Источники по этому периоду сложнее интерпретировать, но в разных аспектах монголы действительно интересовались науками, такими, как медицина, астрология и астрономия. Кроме того, когда они захватывали территории, они часто делали то, что было характерно для многих успешных империй того времени, — перенимали обычаи завоеванных народов, особенно если начинали оседлую жизнь. 

Именно так произошло в Китае. Монголы завоевали династию Сун, и что они сделали? Они основали династию Юань и стали китайскими императорами. Более того, именно в этот период наблюдается тесное взаимодействие исламской и китайской науки. 

Подобные процессы происходили и в других регионах. Иногда монгольские завоевания давали возможность появиться новым научным центрам. Например, в 13 веке они захватили Багдад — да, это было катастрофическое событие. То же самое произошло в Персии. Но затем последовал новый этап культурного обмена. 

Во многом моя книга посвящена таким процессам взаимодействия культур. Поэтому я не считаю, что монголов можно обвинять во всем. Они, безусловно, оказали огромное влияние, но я не думаю, что их завоевания стали прямой и единственной причиной предполагаемого упадка Центральной Азии. 

На мой взгляд, гораздо большую роль сыграл тот факт, что Центральная Азия исторически недооценивалась. Помимо этого, были более насущные геополитические факторы: экспансия Российской империи, Советского Союза, усиление Цинского Китая, а затем и Китайской Республики. Политические изменения 19 и 20 веков, на мой взгляд, оказали на Центральную Азию куда более значительное влияние, чем монгольские завоевания.

1.   «Пара Туси» — математический метод, предложенный персидским ученым Насиром ад-Дином ат-Туси в 13 веке. Позже он использовался Коперником.

2.   Радиоволны — бенгальский ученый Джагадиш Чандра Бос в 19 веке привел одно из первых доказательств существования радиоволн.

3.   Мезоны — японский физик Хидэки Юкава в 20 веке предсказал существование мезонов, что стало важнейшим открытием в физике элементарных частиц.

— Да, иногда наука действительно порождает ощущение отчужденности от мира. Это беспокоило людей еще в 19 и 20 веках, так что это не первый случай, когда новые технологии вызывают тревогу и чувство разрыва с природой и духовной стороной жизни. Такое происходило в Британии во время промышленной революции, в Японии, а позже — и в Индии. 

Как историк, я не люблю представление о том, что незападная наука якобы более духовна, а западная — более материалистична. Это искусственное разделение, которое сложилось в 19–20 веках. На самом деле, если посмотреть на западную науку того времени, в ней тоже было много восхищения миром, стремления постичь его глубже. 

Лично меня в науке всегда привлекала философская и даже духовная сторона. Если изучать научные традиции разных культур, можно увидеть, что даже в 20 веке многие ученые на Востоке и Западе были мотивированы религиозными и философскими идеями. Например, буддистские биологи делали важные открытия в эволюции, основываясь на своем взгляде на природу. Или ведущие индийские ученые рассматривали свои исследования через призму индуистской космологии. 

Так что я не рассматриваю это как противостояние двух мировоззрений, но полностью согласен с тем, что изучение различных научных традиций помогает избавиться от чувства отчуждения и осознать, что наука — это не только технологии, но и способ осмысления места человека в мире.

— Да, такой подход применим и к другим аспектам культуры, например, к философии. В принципе, я мог бы написать такую же книгу не о науке, а о том, как философии разных регионов — неоконфуцианство, религиозные традиции и другие течения — взаимодействовали друг с другом. 

Что касается искусства, тут ситуация интересная. За последние 50–60 лет незападное искусство получило гораздо больше признания, чем незападная наука. Тем не менее остается канон «современного европейского искусства», который, как и наука, часто ассоциируется с эпохой Ренессанса. 

Его традиционно противопоставляли «примитивному» искусству других регионов. Причины этого те же — колониализм, холодная война, противопоставление Востока и Запада, которое имело политический смысл, но не соответствовало реальности. 

Разница в том, что искусство воспринимается более субъективно, оно очевиднее отражает культурные различия. Но в глобальном масштабе параллели все же есть. Например, искусство — это не только творчество, но и рынок, деньги. И в этом смысле современная наука, которая все больше зависит от технологий и финансирования, становится на него похожа.

— Я бы просто не начинал историю науки с 15 века и Европы. Это главная проблема. Все зависит от того, с какой точки отсчета начинается повествование. Десятилетиями история науки начиналась примерно с 1400 года в Западной Европе. 

Но наука не началась именно тогда и именно там. Конечно, этот период важен, но он не единственный. Науку нужно рассматривать как совокупность идей, возникших в разных уголках мира, причем многие из них появились раньше, чем в Европе. 

Я бы предложил учебник, который с самого начала показывал бы параллельные процессы в разных регионах, чтобы не создавалось впечатления, что наука родилась только в Европе 15 века, 9 века в Багдаде или 10 века в Пекине. Важно видеть науку как глобальный процесс, в котором разные культуры были связаны друг с другом.