ИСТОРИЯ БОЛЛИВУДА: БОГИ В ЛИЦАХ

Сразу скажем: на хинди актер изъяснялся и вправду плохо. Даже его верный Пигмалион, продюсер и режиссер Баббар Субхаш, распевая ему дифирамбы, всякий раз был вынужден делать оговорку: «Единственное, что не дало Митхуну стать вторым Амитабхом, это его дикция». Явившись за десять лет до «Танцора» из Калькутты в Киноинститут в Пуне поступать на актерский, он показывал этюды и общался с приемной комиссией на своем родном бенгальском, что и заставило отсматривавшую тогда студентов его знаменитую землячку – и завтрашнюю жену Баччана – Джайю Бхадури сказать: «Ты весь какой-то… слишком».

Слишком был не только местячковый говор. Как мы знаем из его фильмов, слишком была его пластическая активность, когда всякую минуту было неизвестно чего ждать: танцевального выпада, акробатического этюда или удара карате. Слишком была накачанная грудь и перекатывающиеся бицепсы – до Чакраборти ни один актер Индии не щеголял натренированным телом, и было в этом зрелище тогда даже что-то неприличное, как навязчивость стриптизера. Слишком был отчаянный взгляд огромных глаз, в которых раз за разом повторялась Хиросима.
Его не взяли, потому что педагоги сложили два плюс два: раз парень приехал поступать в Пуну из Калькутты, где была своя первоклассная киноиндустрия, зажигавшая будущих звезд Бомбея, значит, бежал от властей: тогда полиция и армия устроили охоту на наксалитов, казни и массовые зачистки следовали одна за другой. Это была правда: родители просто выслали сына-студента, участвовавшего в бунте, к дяде в Бомбей от греха подальше. Он поступил на другой год, подучив хинди и соврав, что из Дели.

Первые десять лет в Бомбее Чакраборти провел в нищете, ночуя по друзьям, кормясь за счет уличных танцев или на первые гонорары своей однокурсницы и лучшей подруги Ранджиты, зазвездившей уже в 1976 году. Даже первая роль, и сразу главная, не изменила условий его жизни. По иронии, для дебюта ему пришлось вернуться на родину, в Бенгалию. Марксист Мринал Сен затеял фильм о вожаке племени, поднимающем восстание.

Герой должен был весь фильм прыгать по деревьям в одной набедренной повязке, и у режиссера было одно требование к исполнителю, которое как раз и не мог удовлетворить никто из тогдашних любимцев публики: натренированное спортивное тело. Пойдя смотреть студентов киноинститута, он как раз нашел такое у Чакраборти. С «Королевской охотой» (Mrigayaa) Чакраборти впервые выехал за границу – на Московский кинофестиваль, где сокрушительно красивую ленту взяли в конкурс, – а по возвращении получил Национальную кинопремию в размере 10 тысяч рупий как лучший актер года, но как быстро их не стало у человека, который уже 8 лет жил в долг, можно представить; свои тогдашние интервью он давал в обмен на обед, «хотя бы плошку риса».

Дело начало слегка поправляться, лишь когда Хелен взяла его в свою танцевальную труппу. Перелом настал в 1979 году. Режиссер Равикант Нагайч, чей грошовый шпионский боевик «Долг» в 1967 году вывел в суперзвезды попрыгунчика Джитендру, повторил рецепт и, что любопытно, успех, сняв Чакраборти – по рекомендации Ранджиты — в аналогичной «Защите» (Surakksha): позорная бондоподобная дурь категории «Б» вошла в прокатную топ-десятку, продюсером был Баббар Субхаш, который через три года создаст для актера моношоу «Танцора диско», и дальше музыку будет уже не остановить.

Может возникнуть вопрос: с чего мы вдруг так подробно излагаем биографию именно этого актера, ведь до сих пор цикл представлял из себя историю Болливуда, а не сборник материалов из серии ЖЗЛ? Но дело в том, что молодые годы Чакраборти – это одновременно и сюжет «Танцора диско», и последовавших за ним фильмов с названиями, столь же ясно доносящими суть того, что вам предстоит наблюдать на экране: «Карате» (Karate, 1983), «Боксёр» (Boxer, 1984), «Танцуй, танцуй» (Dance, Dance, 1987), «Коммандос» (Commando, 1988), и объяснение, почему во всех этих ролях он был настолько органически правдив, что эта его испепеляющая правда сжигала в глазах публики и инфантильность сюжетов, и скудость диалога, и неправдоподобие самих танцев и драк, тех профессиональных умений, что вынесены в заголовок.

Если я начну пересказывать «Танцора», вы только рассердитесь: зачем он опять это повторяет? В детстве герой нарушает социальный порядок, его мать оказывается за решеткой, от дальнейших преследований они вынуждены бежать из города. На новом месте он пляшет на свадьбах и хватается за любую работу, развивая мускулатуру. Из еды же – лишь лепешка или горсть риса. Однажды, после щедрого по их меркам воздаяния на свадьбе толстухи Тун Тун с карликом в цилиндре, он напивается шарабом с друзьями из ансамбля («В те годы я тащил в рот все подряд, от наркотиков до водки, лишь бы не думать о завтрашнем дне», — цитируем самого Чакраборти) и возвращается ночью домой, выписывая на мосту ногами кренделя а-ля Траволта. Попадается в таком виде на глаза продюсеру.

Тот вставляет его в шоу. На вопле «Сэй: а-а-а!» Джимми-Чакраборти наклоняется с микрофоном в зал и в разрезе серебристой рубахи девчонки видят небывалое: рельефную мужскую грудь. Визги, деньги. Впрочем, первые гонорары он раздает друзьям, которым задолжал за годы совместных выступлений. Дальше – фикция, выполняющая функцию завершенного гештальта для Чакраборти, который, наверное, хотел бы поговорить с теми, кто отправлял его калькуттских однокурсников на плаху и превратил его лучшие годы в нищенскую жизнь на чужбине. Герой отправляется на гастроли в родной город, вытолкавший его, и, в силу своей славы, проникает в бомонд, где окопались давние недоброжелатели.

Первым делом у негодяя с заячьей губой, испортившего ему юность, он соблазняет дочь. Ему ломают ноги, инструменты, внушают страх к электрогитаре: за нее хватается мать, когда конкуренты подводят к ней 5 тысяч вольт, и погибает. Однако поддержка обеспеченной подруги (у Чакраборти, напомним, была Ранджита) возвращает его в форму, а после триумфа на всемирном конкурсе танцоров диско на врага он уже идет врукопашную, прикладывая его, вооруженного оторванным бампером, к электрощитку. Тут – всё, никаких слов, катарсиса: герой за ручку уходит в закат с дочкой подлеца под песню «Ай эм э диско дэнсер», конец фильма.

Такой пересказ дает также полное представление о структуре фильма. Его единственный аттракцион – сам Чакраборти, то чувство полета, невесомости, которое он передает в танце. Даже хореография – полный винегрет, когда он сначала делает лежа боком на эстраде аэробику, а потом хватает за ногу поклонницу, и волочит ее за собой, как одноногую. Лучше всего его танцорский полет раскрывается как раз в непостановочных танцевальных кусках: той самой проходке по мосту или домашних тренировках, когда Чакраборти один выкаблучивается дома под магнитофон, а на него взирает с плаката Траволта. В плане воздушности движений Чакраборти его, впрочем, обошел. А сам стал комбинацией из двух главных тогдашних кумиров – танцующего Траволты и накачанного Сталлоне.

Но, по сути, Чакраборти предвосхитил третьего — Ван Дамма. В его грошовых фильмах тоже не было никаких иных эффектов, кроме ловкости, прыткости и красоты образа в кадре. И хотя актер, профессионально владеющий боевыми искусствами, придет в Болливуд лишь на излете рассматриваемой нами эры – Акшай Кумар в 1991 году, – Чакраборти предвосхитил для своих поклонников ту фазу взаимоотношений кино со зрителем, которая для адептов западного кино наступит лишь на рубеже 1980-1990-х. Тогда мир, вроде еще не остывший от Николсона, уже познавший Тома Круза и увидевший первые выходы трех юных будущих титанов, которые определят облик кино нашего века – Деппа, Питта и Ди Каприо, — запрется дома и уйдет с головой в разглядывание до дыр видеокассет, на которых будет красоваться, четко дрыгая ногами и руками, Жан-Клод Ван Дамм. То была эра, когда дешевка затмила все прочие формы кино, и Чакраборти провозгласил ее уже в 1982 году. Не только в Индии, но и в Советском Союзе, который обеспечивал фильмам с Чакраборти первое место в итоговом кассовом рейтинге индийских фильмов за год, составленных уже с учетом результатов зарубежного проката. Та же участь два года спустя постигла масалу «Как три мушкетера» (Jagir, 1984), где он, как положено в масале, работал в звездном ансамбле, но только его присутствие вытащило фильм, о чем – ниже.

В прошлой главе мы много говорили о богатой аранжировке масала-фильмов 1970-х. Устройство кино с Чакраборти вы легко представите от обратного, а помогут вам слова человека, от Болливуда далекого: это известный русский колумнист и комментатор постсоветской действительности Юрий Сапрыкин. В 2002 году, когда на Западе случился болливудский бум, а в России, в свою очередь, пошла белым цветом ностальгия по советскому прошлому, один из центральных телеканалов взялся на еженедельной основе показывать старые бомбейские фильмы, популярные в СССР. Сапрыкин, испытывавший понятное любопытство – пересмотреть глазами взрослого человека то, что весьма своеобразно сохранила детская память, – эти повторы начал смотреть. И после показа «Зиты и Гиты» пришел на работу в сильном удивлении, сказав мне следующую простую и весьма точную вещь: «Когда на той неделе шел «Танцор диско», все было таким, как я и ожидал. А в эти выходные сел смотреть «Зиту и Гиту» и… Ну, это ж прям кино!».

Вот именно в точку: «Танцор диско» — в том-то и дело, что и есть «прям не кино». Там почти отсутствуют движения камеры, в лучшем случае поворот на штативе: парень отплясывает перед включенным статичным аппаратом, что тиктокер. Интерьеры в массе своей настолько геометричны и скудны, что большинство из вас, дорогие читатели, постеснялись бы в таких жить. О диалогах уже было сказано. То же с освещением: осветительные приборы отсутствуют, профессиональное освещение заменяют естественные источники света; в сценах ночных танцев, например, — уличные фонари и зажженные фары. Почему так получилось и почему именно тогда возымело успех, тут сошелся в уникальный благорасполагающий момент к такому «некино» целый ряд факторов. И в данном случае политический играл свою роль в меньшей степени – он, скорее, будет иметь значение для траектории, которой пойдут герои Чакраборти и Болливуда в целом в последующие 10 лет.

Первый – экономический. Масала-кино дало небывалые сборы: «Месть и закон» заставило пересмотреть саму систему финансовых ожиданий от бомбейского фильма в том же самом 1975 году, когда в Америке «Челюсти» точно так же заставили пересмотреть аналогичную систему в Голливуде. Кино как никогда казалось местом мгновенного обогащения, и снимать ринулись люди, у которых не было денег ни на кран, ни на тележку, ни на толковых сценаристов, ни на звезд – так объясняются причины той наглости, что вела Баббара Субхаша, запускавшегося с «Танцором» и многих подобных, создавших к середине 1980-х в индийском кино эру перепроизводства: в 1985-м число произведенных здесь за год фильмов упрется в рекордную отметку в 914 единиц.

В 1982 году произошло и еще одно событие, которое развязало руки неимущим наглецам. Вы будете смеяться, узнав, что это было, но это просто потому, что вряд ли представляете, какую махину для всей тогдашней болливудской системы кинопроизводства и сбыта представлял Амитабх Баччан. На съемках фильма «Носильщик» (Coolie, 1983), выполняя трюк, он получил серьезную травму: перепрыгивая через стол, он ударился низом живота о его край, что привело к разрыву селезенки. Несколько дней он провел в коме, его жизнь долго болталась на волоске, и каждый выпуск новостей начинался с медицинской сводки о его состоянии.

Когда он пришел в сознание, в больницу с визитом отправилась Индира Ганди. Он оставался настолько плох, что не смог выступить на открытии Паназиатских игр: но даже при этом его просто не на кого было заменить, и чем выпускать кого попало, организаторы предпочли навестить его с магнитофоном и передавать его приветственную речь на стадионе в аудиозаписи. Даже притом что угроза жизни миновала, вопрос, сможет ли он играть в кино, и даже если так, сможет ли танцевать, драться, оставался в сильно подвешенном состоянии. Индустрия была в панике, и не было времени лучше, чтобы представить новое лицо, замену.

В отличие от прикованного к больничной койке Баччана, от которого остался один голос, Чакраборти, даром что с трудом говорил, был богом танца, воплотившимся духом движения, а когда в фильме «Правосудия!» (Mujhe Insaaf Chaahiye, 1983) он принялся носиться, мокрый после бассейна, за ослепительной Рати Агнихотри с единственными убранствами в виде банного полотенца на бедрах и цепочки на скульптурных ключицах, то голову потеряла по крайней мере вся женская половина публики в зале.

Тут еще важно понимать эту публику. Помогут вам в этом одно стихотворение и одно письмо. Стихотворение было опубликовано в начале 1990-х журналом «Индия», которое барышни постсоветского пространства буквально заваливали посланиями, в том числе рифмованными, к Чакраборти: «Митхун – роза. Митхун – мак. Митхунчик смугловатый. Митхуша, я люблю тебя, но жаль, что ты женатый». Письмо в 2009 году, когда наш герой, вообще-то, готовился отметить 60-летний юбилей, пришло в редакцию журнала «Мир индийского кино», почта которого уже в эпоху новых идолов продолжала больше всего ломиться именно от корреспонденции в адрес Чакраборти (пунктуация и орфография автора сохранены): «Мне хотелось посмотреть в каком городе Митхун живет где снимался? Какая сейчас жена Йогита Бали? И про Шридеви? Митхун ревнивый? Почему Митхун не разрешал жене что ему можно изменять а жене нет? Митхун на русском языке разговаривает? Письма поклонников хранит или уничтожает? Я всё пишу вам но ничего не отвечаете вы мои письма выбрасываите. Я всё жду ведь я не вечна на земле буду жить.
И годы идут Митхун старый еще неизвестно сколько он еще проживет на земле. Так вы не сказали мои письма получал или нет? Передатте Митхуну от меня большой привет. Я его выбрала он лучше всех играл намного лучше Баччана. Баччан играл скучно не смешно».

В СССР, напомним, школьное образование было обязательным, а высшее – бесплатным. В Индии в 1980-х большинство населения оставалось неграмотным, телевидение вещало только в крупных городах, только на двух каналах и только четыре дня в неделю. Для них Баччан действительно играл «скучно не смешно». И в силу перекрученной психики его героев, и замысловатости монологов, и заэстетизированности киноязыка, даже от всех этих непрерывных панорам, кружений камеры и опрокинутых ракурсов такая публика элементарно устала.

Другое дело – этот парень: «Правдив и откровенен, и той, кого я полюблю, всегда я буду верен», как сказано в недалеко ушедшей от адресованных ему стихов песне героя Чакраборти из, между прочим, самого мудреного и эпатажного фильма в биографии актера, вдохновенно снятого среди ажиотажа предновогодней СимлыiИли Шимла, город на севере Индии. герметичного детектива о невозможном убийстве «Кто и как?» (Kaun? Kayse?, 1983). Включил камеру, закрепил на штативе – и ну плясать. Получил по башке – плачет. Вытер слезы – полез в драку. Погладили по головке – опять в пляс. И никакого тебе лишнего декору, все как у людей: обои, диван, окно.

Именно эпоха Чакраборти, 1980-е, и породила в нынешних 50-летних, у которых на те годы пришлась активная кинозрительская пора, расхожее заблуждение, что Болливуд это кино вообще вне эстетических категорий.

Кстати, эта вынужденная, по бедности, съемка на натуре, в реальных квартирах – обои, диван, окно – порождала чувство узнаваемости быта после слишком уж перегруженного люстрами мира масалы. Такая демократичность звучала в унисон с очередным витком социалистической ориентировки правительства: в 1980-м Индира Ганди вновь стала премьером и вернулась к дальнейшему ограничению импорта, переводу частного сектора экономики в государственный – только, усвоив уроки, не стала повторять ошибок с централизацией власти. Параллельное кино переключается на борьбу рабочих за свои права, забастовки, профсоюзы.

Выпускается как никогда много картин, где семейные истории с акцентом на женское равноправие, право на самоопределение играются не только максимально приближенно к действительности, но и в интерьерах, какие мы видим в «Танцоре диско»; неслучайно звезды параллельного кино, Ом Пури и особенно Смита Патиль, с презрением относившиеся к Болливуду и лишь изредка в целях рекламы своих «авторских» фильмов, принимавших оттуда ангажементы, охотно и помногу играют в произведениях студии «Б. Субхаш муви юнитс», потому что они «предлагают честное развлечение для народа и лишены ложного пафоса».

По сути, семейная мелодрама лишается блеска, но именно такая потертость, неброскость тогда в чести. В 1984 году из пяти номинаций на «Филмфэр» в категории лучшая женская роль в четырех оказывается главная героиня такого рода фильмов Шабана Азми. Одну из тех картин – «Рыночная площадь» (Mandi, 1983) поставил Шьям Бенегал. Она рассказывает о попытках коллектива публичного дома отстоять свою недвижимость у покусившихся на нее активистов, которые хотят восстановить общественное мнение против проституток демагогией по поводу разврата.

Из всех параллельщиков в 1980-х Шьям Бенегал остается единственным, чьи фильмы действительно пережили время. По мне, так именно тогда был как раз его лучший период. В «Площади» и в «Прошлое, настоящее, будущее» (Trikal, 1985), вскормленной магическим реализмом в стиле Маркеса хронике большой зажиточной семьи в последние месяцы португальского владычества в Гоа, соседствуют ироническое, но при этом неконфликтное, в духе Олтмена, переосмысление жанров и штампов Болливуда (и, как у Олтмена, многофигурные композиции со столпотворением звезд), четкость социальной метафоры, ностальгия и оседающее после просмотра в душе это верное чувство времени. И это время, что ни делай, все равно просыплется сквозь пальцы, развеет по ветру былые фасады, уклады и ладные молодые тела, а в тех, что придут на смену, возродит все прежние радости, ошибки и смертные грехи.

Однако публике, для которой и Баччан играл не смешно, до этих лент не было дела. Баччан, кстати, оправился и вернулся на площадку, но авторы его картин учли прежние ошибки, когда перемудрили с мотивациями и эстетикой. Поняли они это не из писем. Дело в том, что пока Баччан выхаживался в больнице, были подведены прокатные итоги 1982 года, и открылось, что золотая жила за 7 лет превратилась в черную дыру, куда улетают денежки: из вложенных в том году в индустрию 2 миллиардов рупий прокат вернул только половину. Напротив, грошовые ленты с Чакраборти и бросившимся по его стопам Говиндой, который прибавил к формуле “танцы + драки + ноль рефлексии” площадную клоунаду, исправно паслись в первой десятке, хотя никогда не приходили первыми. Они даже поднимались до четвертой позиции и возвращали вложенные в них копейки в десятикратном размере.

Масала взяла курс на оглупление. Идолы масалы, еще вчера раздираемые противоречиями, иллюзиями, обреченные на судьбу вечных жертв собственных детских ошибок и заблуждений, на глазах переквалифицировались в картежников, мстителей в масках, одиноких всадников и просто искателей приключений, проворачивающих свои делишки и крутивших свои романы с теми же бестолковостью и беспечностью, с какими подростки 1930-х играли в Эррола Флинна.
Словно не доверяя слишком запутанным лабиринтам непредсказуемой человеческой психики, разум в этих фильмах делегировали от людей всякой прочей живности – и вот уже осьминог-убийца охранял от людей сокровища затонувшего корабля («Самраат»/ Samraat, 1982), ядовитая кобра – ларец с драгоценностями махараджи («Как три мушкетера»), Баччана, зависшего над бездной с крокодилами-людоедами, спасала мудрая змея, завязавшая на ветке хвост морским узлом, а шеей обвившая ему запястье («Ганга, Джамна, Сарасвати» / Gangaa, Jamunaa, Saraswaathi, 1988), а в другой ленте с Баччаном, «Раджа» (Mard, 1985), бразды правления и вовсе отдали собаке, причем не в переносном, а в прямом смысле: в кульминационной погоне она единолично управляла повозкой с лошадьми. Две последние ленты ставил Манмохан Десаи, король масалы, превратившийся из триумфатора и полировщика жанра в любимую мишень критики.

Бог с ним, что о «Филмфэрах» пришлось забыть, а пресса апеллировала к авторам этих лент исключительно с вокабуляром из учебника психиатрии, раз от раза публика прятала свой рубль все дальше от вчерашних кумиров. И хотя по верному замечанию специалиста по бомбейскому кино Ирины Звегинцевой, опубликованному в 1990 году, «индийские зрители, весьма снисходительно относящиеся к тому, что нищие героини носят на экране множество золотых украшений, а безработные живут в шикарных особняках, никогда не простили бы авторам ленты на современную тему введение в ее ткань элементов откровенного волшебства», в конце концов, эту проблему Болливуд решит, распахав уже в 1987-м с «Мистером Индия» (Mr. India) плодородную ниву комиксов о супергероях, причина провалов была не только в этом.

Дело в том, что актеры, еще вчера так лихо отплясывавшие с цыганскими таборами, прыгавшие, делая заднее сальто, со спины слона в королевскую ложу, из коляски – в седло мотоцикла, а из седла лошади – за поводья, распевавшие на кушлах друг у друга про дружбу, задиравшие негодяев и задиравшиеся с девчонками, за 10 лет триумфа масалы на этих самых девчонках переженились, нарожали детей и отрастили себе пуза, а делать их режиссеры заставляли все то же самое. В итоге, как говорил Ильинский в «Карнавальной ночи», это производит нехорошее впечатление, когда в «Самраате» 33-летняя Хема Малини в сарафане с оборочками и с красной розой в прическе преследует на мотоцикле джип, в котором ее теперешний муж Дхармендра распевает с 40-летним Джитендрой «Наша дружба и надежна, и крепка: и в драках нам везет, и в картах нам везет!».

Следующим номером Малини врывается в квартирку, где проживают на пару эти картежники (и по совместительству дайверы). Режиссер Мохан Сегал в этой сцене вдохновлялся любимым фильмом Тарантино «Живи как полицейский, умри как мужчина» (1976), где парочка юных копов не только вместе дралась, стреляла и гоняла на тачках, а и жила вместе. Но когда на соседних койках просыпались голые и стройные 20-летние Рэй Лавлок с его льняными прядями и тонкий брюнет Марк Порель, вопросов не было.

Малини же наблюдает, как из ванной в узорчатых трусах-брифах выходит ее 47-летний муж и отец ее дочери. Спору нет, не только она, но и мы все, расплывшись от удовольствия, наблюдали в «Любимом радже» (Raja Jani), как его великосветский пьянчуга с похмелья разгуливал перед ее носом в коротеньком халате. Но это было в 1972 году! Зрелище, открывающееся в «Самраате», подобно тесту, убежавшему из плавок. Когда же из ванной на его голос выходит без майки Джитендра с непроходимой чащей волос на раздавшейся груди, удовольствие становится, прямо скажем, на любителя.

В фильме «Как три мушкетера» угрожающе нависшее над ремнем пузо Дхармендры не скрывает уже и рубаха. Но тут, как и во многих масала-фильмах 1980-х, ситуацию спасает Митхун Чакраборти: его относительная молодость и азарт неофита освежал эту картину, извинял ее существование, как и существование «Сокровищ древнего храма» (Taqdeer, 1982). Но даже опытной красотке Зинат Аман, мошеннический дуэт которой с богатым оболтусом Чакраборти основательно оживил это кино про проданную в бордель мадам Хему Малини, уже год спустя в «Мушкетерах» стало очевидно трудно дышать и двигаться в серебристом комбинезоне «дочки полицейского». Ее вечная соперница Парвин Баби, составлявшая Баччану экранную компанию со времен «Стены», та вовсе сошла с ума после съемок той самой сцены в «Преданном слуге» (Namak Halaal, 1982) Пракаша Мехры, когда ее злодейка песней и танцем заманивает Шаши Капура к люку-ловушке на корабле, под которым его ждут акулы-людоеды. После этой картины от нее слышали только рассказы о совместном заговоре ЦРУ, королевы Елизаветы, принца Чарльза и юного актера Санджая Датта с целью ее убийства, да и то в основном психиатры.

Визуальной же вишенкой на торте стала романтическая сцена на лоне природы из ленты еще одного лидера кино 1970-х, Яша Чопры, «Чандни» (Chandni), когда, исполняя песню о любви для Шридеви, Риши Капур от избытка чувств упал навзничь в полевые цветы. И все бы ничего, сколько раз это проделывал и он сам, и его коллеги, да только когда он это сделал конкретно в 1989 году, визуально для зрителя его пупок оказался вровень с вершинами гор, обрамлявших кадр.

Новые герои появлялись, но, за исключением Митхуна, все это были невнятные усачи. Новых красавиц хватало, были даже и с характером, но… Очень точно о том времени сказала Бхавна Сомайя: «Так и не вышло проанализировать, что же привело к упадку коммерческого кино в 80-х, но содержательные актеры уступили место расхожим манекенам. Ни у одного не было собственного мнения, с которым можно было бы согласиться или поспорить».

Из актрис собственного мнения в то десятилетие не была лишена только Рекха. Сниматься она начала на самой заре 1970-х, когда она была, как все вокруг, пышной, круглолицей и, по воспоминаниям Мумтаз, «настолько неповоротливой, что ее приходилось толкать, только чтобы она перебежала из одного конца кадра в другой». В 1976-м Рекха сыграла в ленте «Два незнакомца» (Do Anjaane), где ее героиня сбрасывает с поезда своего мужа Амитабха Баччана, который мешал ей стать кинозвездой. Героиня, которая ради кино готова была и убить, и уж точно пожертвовать семейной жизнью, словно подсказала актрисе, как ей жить дальше.На рубеже 1970-1980-х она полностью переделает себя: похудеет, возьмет уроки катхака,iКлассический индийский танец. придумает носить коричнево-черную губную помаду, которая пойдет у модниц нарасхват как «помада Рекхи», переоденется в чуридхар-камизы – удлиненную косоворотку навыпуск с шароварами-леггинсами, обычный наряд среднего класса, а шиньоны променяет на прямой пробор с двумя косами по бокам.

Получится эдакая молодая девушка, каких полно в автобусе, но с визажем, специально выбранным так, чтобы придать ее внешности нечто змеиное, с посылом «Не влезай – убьет!». В жизни Рекха выставит из своей жизни мужчин, никогда не заведет детей, а на экране создаст тип работающей горожанки, от фильма к фильму все более эмансипированной. В «Одной ошибке» (Ek Hi Bhool, 1981) мы встречаем ее героиню в ночном междугороднем автобусе, среди пассажиров которого она замечает бывшего мужа, от которого ушла с маленьким сыном – и прекрасно их обоих обеспечила. В «Если ты не со мной» (Agar Tum Na Hote, 1983) за ее счет живет уже и муж-инвалид, а в «Правосудия!» ее героиня – адвокат-феминистка, добивающаяся для матерей одиночек права на алименты, а для соблазнителей – чтобы те признавали своих внебрачных детей и давали им свои фамилии. Долгое время ее узнаваемые героини составляли единственную альтернативу пробивающим своей прыткостью путь на эстраду или ринг героям Чакраборти.
Но и она к концу десятилетия угодит к крокодилам, которые съедят ее лицо в «Жажде мести» (Khoon Bhari Maang, 1988). Тем, кто ее туда толкнул, она будет мстить, держа автомат одной рукой, а другой, в кожаной перчатке, только что хватавшей за гриву коня и побывавшей в грязной луже, вынимая из глаз цветные линзы, из-за которых злодеи ее всю вторую серию не узнавали, но тут, без линз, признав, приходили в трепет.

«Два незнакомца» предвосхитили траекторию будущей карьеры не только Рекхи, но и Митхуна Чакраборти; в этом смысле название фильма звучит пророчески пугающе. Именно в нем состоялся болливудский дебют Митхуна: он играет лишь эпизод, соседского паренька, но такого, что вызывается «разобраться» с Баччаном, когда квартал оглашают крики очередного супружеского скандала.

Свое экранное обещание он выполнил. Когда два титана сошлись вместе в картине «Огненный путь» (Agneepath, 1990), то история с Баччаном и Раджешем Кханна зеркально повторилась,- с «Филмфэром» ушел не осипший за семь лет перекрикивать гвалт животных Баччан, а отпадно сыгравший деревенщину Митхун.

За те семь лет Индию сотряс вооруженный бунт сикхских сепаратистов,iЭтно-конфессиональная группа в Индии. кроваво подавленный и продолженный еще более кровавыми зачистками среди гражданского населения. Один из сикхских лидеров назвал режим Индиры Ганди фашистским, и вскоре ее убили. Ее место занял сын Раджив, он воевал уже с сепаратистами тамильскимиiТигры освобождения Тамил-Илама, тамильское повстанческое движение за создание Тамильского государства. и тоже сложил свою голову от их смертницы. Потом чередовались премьеры, не способные продержаться в кресле и полугода, они вылетали из-за коррупционных скандалов.

Митхун, сперва матеревший, а потом красноречиво старевший, уже не знал за кем бежать по все более раскаленному взрывами и выстрелами экрану с двумя автоматами наперевес – за врагами внутренними или внешними (в «Коммандос» его охранник на оружейном складе противостоит якудза и сицилийским мафиози, столковавшимися начать совместный захват мира с индийских боеприпасов). А зритель все прятал и прятал рупии подальше.

В этот критический момент Болливуд спас тот самый Назир Хуссейн, что придумал Шамми Капура и поставил первый масала-фильм. Сейчас он уже в третий раз выводил бомбейское кино на совершенно новый уровень, хотя никогда прежде ему не приходилось вызволять Болливуд из настолько глубокой лужи, в какую тот на этот раз сел. Бомбей кинематографический, очевидно, переживал переходный возраст: крики, вопли, игра в войнушку, нелепые, назло мамке, наряды, лучший друг – верный пес и все такое прочее. И главное – дискотека и чтоб стенка на стенку.
А что единственное в состоянии отвлечь подростков от драк на дискотеке? Конечно, первая любовь. В этот раз изобретательный Хуссейн не стал ничего сочинять, поместив в современную Индию сценарий простой и известный: «Ромео и Джульетту». Как в старых фильмах с Шамми, в нем должны были быть горы, море привязчивых песен и два юных беглеца. Только непременно по-настоящему юных.

Ему показался рабочим вариантом собственный 22-летний племянник, чистый мальчишка с виду, кудрявый и с капризными губами — Амир Кхан. Фильм назывался «Приговор» (Qayamat Se Qayamat Tak, 1988) и он дал сборы, о которых здесь давно забыли мечтать.

На следующий год ту же историю, только с более искристыми и легкими ингредиентами и счастливым концом, разыграл на экране сын сценариста первых и главных масала-фильмов, Салима из тандема Салим-Джавед, – 23-летний черноглазый культурист Салман Кхан: лента с простым и ясным, в лоб, названием «Я полюбил» (Maine Pyar Kiya) не просто оставила позади конкурентов – лишь три картины принесли половину ее прибыли, остальные не годились в подметки. Молодежь устала от пальбы, зверья и стариков с одышкой, рядящихся в брюки-бананы и майки с полосатой эмблемой флага ГДР и пляшущих под «Братца Луи». Романтика выпускного бала оказалась пилюлей, которую уже 10 лет тщетно пытался отыскать Болливуд, а ведь она всегда была под самым носом.

В 1991 году, в фильме «Клятва» (Saugandh) дебютировал всамделишный мастер боевых искусств, обладатель черного пояса по тхэквондо, учившийся тайскому боксу в Бангкоке 23-летний Акшай Кумар – рослый мужик с четким рубильником и шерстяным как коврик торсом, только очень свежий.

Этим троим будет суждено определить облик индийского кино и остаться его принцами по сей день. Совсем как в упоминавшиеся те же самые дни в Америке, когда из-под пируэтов Ван Дамма, не оставлявших надежды на кино человеческих эмоций, вырулили Питт, Депп и Ди Каприо.

Впрочем, два главных героя, король и богиня, которым предстоит расставить решающие акценты, чтобы состоялся серебряный век бомбейского кино и, как результат, всемирный болливудский бум, появятся на съемочной площадке только в будущем, 1992 году. Вообще-то, они уже там, на киноплощадке, но пока не в том качестве, в котором им будет суждено превратить бомбейское кино в именины души, да такие, что их отметят по всему свету.

1. Книги лидера рок-группы «Соломенные еноты» Бориса Усова «Митхун Чакраборти: наследник из Калькутты» (2009).