КАК СОВЕТСКИЕ КУЛЬТУРНЫЕ ЭКСПЕРИМЕНТЫ ИЗМЕНИЛИ КАЗАХСТАН

Из интервью Нари Шелекпаева

КАК СОВЕТСКИЕ КУЛЬТУРНЫЕ ЭКСПЕРИМЕНТЫ ИЗМЕНИЛИ КАЗАХСТАН

Редакция Qalam

В 1930–1940-е годы в Казахстане открывались новые театры, создавались профессиональные оркестры, массовыми тиражами выходили газеты и журналы. Процесс, однако, сопровождался жесткой цензурой, репрессиями и насильственной трансформацией местных традиций. Как советские власти пытались интегрировать Казахстан в культурное пространство СССР и какой ценой это далось казахскому народу? Об этом мы поговорили на нашем YouTube-канале с историком, профессором Йельского университета Нари Шелекпаевым.iпрофессор истории и культуры Центральной Азии Йельского университета

— Советизация культуры Казахстана 1930–1940-х годов. Зачем это было нужно?

— Задач было несколько. Главная цель – инкорпорировать Центральную Азию в культурное и социальное пространство Советского Союза. Колонизация Казахстана началась в 18 веке, но полное завоевание Центральной Азии завершилось в 60-х годах 19 века. Регион стал частью Российской империи, затем автоматически перешел в Советский Союз, но все равно оставался относительно малоизученным, меньше всего инкорпорированным в ментальное и культурное пространство империи. Задача была –  «советизировать» казахов, узбеков и кыргызов.

 

С другой стороны, стояла задача создания советской культуры, которая могла бы транслировать новые ценности гражданам этого региона. В этом присутствовал насильственный элемент: худжум, «развуалирование» женщин, эксперименты с языками и алфавитом, вмешательство в музыку, изобразительное искусство.

 

Я изучал это на примере оперы. В прошлом году вышла книга мемуаров Евгения Брусиловского – первого оперного композитора в Казахстане. Он тогда приехал, чтобы записать ноты для песен, кюев, произведений казахской музыки, которые не были записаны. На основе этих записей должны были создать компендиум, который в дальнейшем мог бы послужить источником для местных и приезжих композиторов. Это было необходимо для создания произведений крупной формы – симфоний, балетов. В сталинскую эпоху существовала строгая иерархия между народным творчеством и академической музыкой. Крупные произведения ценились выше, за них платили, их поддерживали. Народная музыка в этой системе рассматривалась как сырье для производства крупных жанров. Поэтому такие композиторы, как Брусиловский, Фере, Шапошников, приезжали из союзных республик и участвовали в этом процессе.

 

Брусиловский в Казахстане общался с музыкантами, записывал произведения, передавал их в нотной форме. Со временем ему самому предложили написать оперу. Так появилась «Қыз Жібек» – первое произведение, которое он создал, но фактически это была не опера: отсутствовал развернутый музыкальный материал, самостоятельные инструментальные партии. Это было попурри из песен, голосовых номеров, которые были обработаны под оркестровый аккомпанемент.

 

Брусиловский работал с тем, что было: не было профессионального оркестра, певцы были исполнителями народной музыки. Он пытался их переучить, заставить петь на западный манер. И в этом был элемент насилия. Эти люди привыкли петь в своей манере, у них был свой подход, они были профессионалами, владели традиционной манерой исполнения, но он пытался их переучить. В 1930-е годы был тренд на «облагораживание» народного искусства. Первые оперы создавались в этом контексте.

— То есть музыку разных народов пытались унифицировать?

— Советская культура имела четкие лекала, это было видно и в архитектуре, когда конструктивизм сменился сталинским ампиром, это было видно и в изобразительном искусстве, в других сферах.

 

Народная музыка в разных частях Советского Союза, в том числе в Казахстане, продолжала существовать, но получила сильный удар в 30-е годы. Многие исполнители не пережили голод, однако музыка не исчезла, а развивалась параллельно. Часть записывалась в музыкальные фонды, ее продолжали исполнять, но свободы, существовавшей до революции, уже не было.

 

Союзные республики номинально имели свою идентичность, но настоящего суверенитета у них не было. Казахстан, Узбекистан оставались сырьевыми зонами: например, хлопок производился, но перерабатывался за пределами республик. О суверенитете говорить нельзя, культура служила суррогатом. Нужно же было как-то представлять эти республики в таксономии СССР как отдельные единицы.

 

Для каждой республики создавался уникальный «профиль»: казахская опера, узбекский театр, украинское искусство. Для этого проводились декады национальных культур в Москве. В этом заключалась политическая логика в 30-е годы: республики должны были отличаться. Но в плане подлинного развития музыки это было чем-то искусственным.

— Говоря о плюсах и минусах советской культурной политики, были ли успешные примеры, где это действительно получилось?

— Примером может быть опера «Қыз Жібек». Там, безусловно, есть плюсы и минусы, но в целом это хороший пример. Много произведений вышло, соцреалистический роман в Казахстане появился благодаря наркому просвещения Темирбеку Жургенову, выходили газеты, журналы, работали театры. Была массовая культурная продукция, которая до сих пор читается и ставится до сих пор.

 

В 1950-е годы масштабы и тиражи стали совсем другими, значительная часть выходила уже на русском языке. А Жургенов ратовал именно за казахский язык. Сам он был человеком творческим, со своим видением, и считал, что казахская культура должна развиваться на казахском языке. И это не могло не импонировать. Другое дело, что он потом за это и поплатился. Его обвинили в национализме.

— Существовал ли тогда запрет на казахский язык в творчестве?

— Нужно учитывать общие политические тренды в СССР и локальную специфику. В 1920-е годы в рамках политики «коренизации» национальные языки поддерживались: выходили газеты на казахском, первая музыкальная драма «Айман-Шолпан» была сделана на основе казахского либретто и исполнялась на казахском языке. То есть казахский язык поддерживался и в него вкладывались средства, в издания, переводы.

 

Однако после «великого поворота», когда сталинская политика начала меняться, доминирующим языком стал русский. Большевикам уже не нужно было бороться за власть и доказывать, что они здесь главные. Советский Союз укрепился в своих границах. Начался поворот в сторону русского языка. К середине 1930-х годов становилось все меньше литературы и произведений на казахском и других языках народов СССР.

 

Во время Великой Отечественной войны, когда солдаты со всей страны пошли на фронт, они могли общаться только на русском языке, и это тоже было частью перелома. К 1940-м годам русский язык стал доминирующим во многих сферах, и эта тенденция сохранялась до конца существования Советского Союза.

 

Конечно, были исключения. В сельской местности люди продолжали говорить по-казахски, и сам язык не исчез. Однако основная культурная продукция –  литература, кинематограф, театр – во второй половине 20 века все чаще создавалась на русском языке. Например, Декада казахского искусства в Москве в 1958 году проходила преимущественно на русском.

— Зачем сегодня изучать это прошлое? И как смотреть на него без упрощений?

— Это хороший вопрос. Я могу сказать, как это сделал бы я, как профессиональный историк.

 

Во-первых, изучать историю необходимо и при этом смотреть на первоисточники. Далее нужно понимать, что история – это идеологическая вещь. Она пишется историками и всегда находится в сильной зависимости от идеологии национальных государств. Это началось еще в 19 веке, когда формировались национальные государства: появлялись идеологии, национальные герои, карты, мифы или полуправда об историческом прошлом, чтобы обосновать свое место на карте и место в истории, показать всем, что «мы отличаемся от других наций, народов, групп; мы здесь всегда были и навсегда будем, потому что мы здесь всегда были». Поэтому всегда надо относиться с долей скепсиса, проблематизировать то, как изобретают национальные нарративы. Это не только вопрос Казахстана – это вопрос любого государства, которое так или иначе направляет или структурирует написание национальной истории. Это началось во Франции, в Германии, процветает в США, Канаде. Это не вопрос развивающихся или развитых государств. Это, можно сказать, врожденная «патология» истории как дисциплины.

 

Следующий момент: в истории, особенно школьной и университетской, часто присутствует телеология – это когда мы пытаемся объяснить прошлое с точки зрения настоящего. То есть мы что-то знаем в настоящем и объяснение прошлого структурируем, как бы зная, что произошло дальше. Человек, живший в 19 веке, не знал, что произойдет в будущем. И очень часто их действия не были настолько стратегическими или дальновидными, какими мы можем представить их теперь. Поэтому не нужно объяснять прошлое с точки зрения настоящего. Гораздо интереснее изучать генеалогию настоящего с помощью прошлого.

 

Кроме того, нужно понимать, что история – это не только даты, факты, имена и события. Исторический факт – это своего рода конструкт, плод отсеивания какой-то информации и ее сборки. Не надо пытаться понять историю как сумму объективностей. История – это, прежде всего, процесс, это то, куда движутся тренды. История – это про то, как люди живут и меняют свои привычки в долгой перспективе, а иногда и в короткой. История – это то, как меняется общество.

Это интервью – часть большого разговора с Нари Шелекпаевым о том, как советский эксперимент с культурой Казахстана затронул все сферы жизни, изменил страну и нас всех. Полную версию смотрите на нашем YouTube-канале.