Казахстан до сих пор платит цену за ядерные испытания

Эксперт по ядерной политике, автор книги «Атомная степь» о Семипалатинском полигоне Тогжан Касенова в интервью Qalam рассказала о том, почему советские власти выбрали для ядерных испытаний именно Казахстан, как зародилось движение «Невада — Семипалатинск» и почему мы до сих пор не знаем всей правды о полигоне.

— Некоторые в Казахстане называют советские ядерные испытания геноцидом, но я не могу это так назвать. Геноцид — это целенаправленное уничтожение определенной группы людей. Целью советских властей было догнать и перегнать США в ядерной гонке, и их не волновала та ужасная цена, которую заплатили — и продолжают платить — казахстанцы. И речь здесь идет не только об этнических казахах, но обо всех людях, которые населяли и населяют Казахстан. И я могу назвать это преступлением против нашего народа.

— Это была, по мнению властей Советского Союза, малозаселенная территория. Было несколько причин, почему именно Семипалатинский полигон оказался там, где он есть. Геология, конечно, была одной из основных причин. Вначале они искали плоскую поверхность, и степь предоставляла такую естественную площадку. Хотя со временем начали использовать и близлежащие горные массивы для подземных испытаний.

С географической точки зрения говорилось о наличии доступа к транспортным магистралям, но не слишком близко, что считалось удобным в плане защиты от возможного шпионажа. Также рядом река — это давало доступ к воде и возможность при необходимости переправки грузов.

Про песок и горные породы тоже упоминалось, они могли понадобиться для строительства и других нужд. Когда я читаю архивные материалы, для меня становится очевидно: одна из основных причин также — удаленность от Москвы. Если бы что-то пошло не так, это бы не сильно повлияло на метрополию.

— Перед первым термоядерным испытанием в 1953 году все уже было готово. Ученые знали, что мощность будет в разы выше. И вот в последний момент какой-то человек из министерства — по-моему, его фамилия была Гаврилов — задал вопрос: «А что будет с людьми? Надо ведь подумать».

Военное начальство было в ярости из-за этих «ненужных» вопросов. Сахаров в мемуарах писал потом: да, мы были так увлечены решением научной задачи, что просто не подумали об этом.

Были два варианта: либо отложить испытание и сделать его более безопасным, либо провести массовую эвакуацию. Советское начальство выбрало второе — эвакуировать местное население. Но как это выглядело?

— 12 февраля 1989 года одно из подземных испытаний вызвало масштабное радиоактивное загрязнение. Это стало последней каплей и началом массовых протестов в Казахстане. 

Олжас Сулейменов тогда выступил по телевидению и призвал казахстанцев к протесту. Тысячи людей пришли в здание Союза писателей. Организаторы сами не ожидали, что придет так много людей. Актовый зал вмещал около 400 человек, и многие остались на улице.

Так зародилось антиядерное движение. Количество испытаний сократилось уже в 1989 году — именно благодаря этому движению. Мы недостаточно об этом говорим. Больше знаем про официальное закрытие полигона в августе 1991 года, но последнее испытание на Семипалатинском полигоне, если не ошибаюсь, было в октябре 1989 года. И это стало возможным потому, что движение стало настолько массовым, что Москва прислушалась. Люди создали такой контекст, в котором испытания стали невозможны.

— Уже в 1950-х советское правительство осознавало, что люди болеют, но ничего не делало, чтобы снизить воздействие испытаний. Все скрывалось, информация контролировалась. Те немногие экспедиции, что приезжали, тоже контролировались Москвой. Наблюдения за местным населением велись, но все шло под грифом секретности. Этими данными не делились с местными органами здравоохранения. Более того, врачам в Семипалатинске и области запрещали ставить честные диагнозы. Например, если человек умирал от рака желудка — писали просто «болезнь желудка».

В 1957 году был создан диспансер в Семипалатинске — под видом антибруцеллезного. Там наблюдали 10 тысяч человек из сельской местности и еще примерно столько же из других регионов. Собирали данные о воздействии радиации,  важно было понять, как она влияет на население, если случится ядерная война. В диспансере было всего 15–20 коек. То есть никто не собирался никого лечить. Это был просто сбор данных.

Много информации сохранилось благодаря медицинской экспедиции Института краевой патологии под руководством профессора Бахии Атчабарова. С 1957 по 1959 год они приезжали в регион и собирали клинические данные. Записывали все честно, ничего не скрывая. Меня очень трогает история этой экспедиции. В тех условиях фактически полной диктатуры Атчабаров говорил: «Пишите как есть». И сейчас, если читать эти материалы, — все проверено: столько-то людей, такие-то болезни, у животных уровень стронция — все фиксировалось сухим языком, без эмоций, но с огромным мужеством.

Их вызвали в Москву на закрытую конференцию с участием Института биофизики, связанного с военно-промышленным комплексом. По стенограмме видно, как москвичи пытались обвинить казахстанских ученых в непрофессионализме. Мол, у вас методы не те, проба не та. Но наши врачи стояли твердо. После трех лет экспедицию прикрыли. У меня нет доказательств, но мне кажется, что собранные ими данные сыграли свою роль: именно в то время шли переговоры между СССР, США и Великобританией о запрете ядерных испытаний в атмосфере. Думаю, эта информация тоже повлияла на решение.

Позже, после обретения Казахстаном независимости, эти материалы стали доступны в наших архивах. И это один из самых ценных источников информации, которыми мы располагаем сегодня.