ЛЕВ ЗИМОЙ

В Москве Троцкого спускают по лестнице под крики сына: «Товарищи, смотрите, как несут товарища Троцкого!». Это удивительным образом предвосхищает сцену выноса М.С. Паниковского из здания исполкома в «Золотом теленке» — роман выпущен в 1931 году. Сам Троцкий во время этого действа, по воспоминаниям жены, был настроен «бодро, почти весело». Бывшего наркома-военмора, который еще недавно на собственном поезде объезжал самые смертоносные участки фронтов, запихнули в вагон и доставили в Бишкек (Фрунзе). Оттуда через Курдайский перевал он был на машине препровожден в Алматы. По тем временам, это было значительное расстояние. В классическом казахском фильме «Амангельды» (1939) звучит шутка: если бы Ленин скрывался от царя в Казахстане, его бы тут никто не нашел. Действующий председатель Реввоенсовета СССР Ворошилов после высылки Троцкого обронил: «Если и умрет там, нескоро узнаем».

Впоследствии Троцкий сам признавал в мемуарах, что с той поры едва ли не главной интригой его жизни становится «ответ на вопрос, который так часто задавали мне: “Как вы потеряли власть?”».

В самом деле, до сих пор сложно уяснить, как этот высший чин в пальто с красной подкладкой, чьим именем называли города и эсминцы, который в считанные минуты умел заморочить голову толпе кронштадтских матросов и даже самый день рождения которого приходится на 7 ноября, проиграл сравнительно бесславному в ту пору Сталину политическую борьбу (а впоследствии и жизнь) в им же самим и созданной стране.

Первый конфликт Сталина и Троцкого приходится на 1918 год: тогда они не сошлись в вопросе целесообразности использования военспецов в Красной армии. Десять лет спустя человек должности окончательно докажет свое превосходство над человеком идеи. Массированная кампания против Троцкого началась в 1923 году, а его отход от дел был так или иначе отрепетирован в 1924-м, когда Троцкий пропустил похороны Ленина, застряв на лечении в Сухуми. Нет однозначного объяснения, действительно ли он не успевал приехать на похороны или Сталин намеренно дезинформировал его насчет даты. Как бы там ни было, неявка на Красную площадь 27 января не добавила ему очков.

Когда Троцкий начал выступать против партийного аппарата и того, что сам называл бюрократическим абсолютизмом, он уже так или иначе находился внутри игры, которую навязал ему соперник-генсек. В ней он еще мог быть героем, но уже никак не победителем. Троцкий грезил революцией в мировом масштабе и сам, в общем, был фигурой подобного масштаба –– но в новой локально-практической оптике оказался не при делах. В процессе Гражданской войны Троцкий волен был объявлять расстрельные децимации (как в Свияжске) и по праву слыл теоретиком (и практиком) беспощадной борьбы, однако в мирное время его злая гениальность проиграла жестокой посредственности.

Интересно послушать голос Троцкого на записях 20-х годов. Он звучит гипнотически и все еще императивно, но тем не менее это уже голос чужого отдельного человека. У него заносчивый тембр поэта, который не боится остаться один, как он выражался, «в предвидении будущего большинства».

По прибытии в Алма-Ату Троцкий сталкивается с той же проблемой, что и российские релоканты осенью 2022 года, — негде жить. По крайней мере, все теоретически положенные ему по рангу квартиры заняла переехавшая сюда из Кзыл-Орды партийная верхушка Казахской АССР. Первым его пристанищем стала гостиница «Джетысу» на улице Гоголя, где, по меткому замечанию жены, бывшего наркома ждали «меблированные номера действительно времени Гоголя». В первые дни он вообще не выходил из комнаты.

Позже его переводят в особняк на улице Красина — с машиной, прислугой и вездесущей охраной. Троцкому не нравилась «климатическая обстановка», но он оценил наличие в доме электричества. Троцкий на новом месте вообще много и с удовольствием жалуется. Его не устраивает «ресторанная пища, гибельная для здоровья», погода, отсутствие мостовых, грязь, малярия («малярия функционирует, а хлеб не функционирует!»), проказа, бешеные собаки, блохи и, как он их называет, «тюремные условия существования». Апофеозом становится его осеннее письмо в Москву с требованием прислать калоши, которых здесь не достать, — размер 11-й или 11-й с половиной.

Их привезли, марки «Красный треугольник».

Его барские замашки были известны и ранее, в годы советской власти — будь то машины, свита или манера демонстративно читать французские романы на партийных заседаниях. Отчасти его капризы объясняются тем, что Троцкий более всего ценил дисциплину и систему, а вовсе не приключения и хаос (вспомним, что он взял себе псевдоним по фамилии тюремного надзирателя). В итоге он к лету выхлопотал дачу (избу, как называла жена) в предгорьях — теперь на ее месте Национальная библиотека. Насчет тюремных условий он в общем-то был не так уж неправ, если учесть, что во времена царских репрессий ему, как и прочим ссыльным, тоже была разрешена охота и, соответственно, спокойный доступ к огнестрельному оружию.

Строго говоря, охота во многом и погубила его: именно в процессе очередного убийства живности в октябре 1923 года Троцкий простудился и подхватил то, что он сам охарактеризовал «криптогенной температурой». Именно из-за последствий той болезни он пропустил самое начало антитроцкистской кампании и похороны самого Ленина. Как он справедливо отмечал в воспоминаниях, «можно предвидеть революцию и войну, но нельзя предвидеть последствия осенней охоты на утку». Кстати, находясь в Алма-Ате, Троцкий успел подписать пакт о защите уникального туранского тигра — вероятно, он и сам чувствовал себя животным на грани исчезновения. Несмотря на его усилия, этот тигр вымер в Казахстане к 1948 году. Троцкого убили на восемь лет раньше.

Тем не менее вынести его вперед ногами из большой политики — как когда-то на Ярославский вокзал — у советской власти получилось не сразу. В Алма-Ате он активнейшим образом работает, пытается сколотить конгресс единомышленников и пишет столько, что старая партийная кличка Перо заиграла новыми смыслами (машинистку ему, впрочем, тоже выделили). Здесь он пишет: «Чтобы опровергнуть дюжину клеветнических утверждений Карла Фогта, Маркс написал книгу в двести страниц убористого шрифта... Что, если бы мы стали опровергать клевету сталинцев в таком же масштабе? Пришлось бы издать, пожалуй, тысячетомную энциклопедию...».

Тысячетомной энциклопедии не получилось, но в период с апреля по октябрь 1928 года Троцкий послал из Алматы 800 пространных, иногда вмещающих в себя крупные теоретические работы, писем и более 500 телеграмм.

Здесь он встречал людей из старой жизни — например, человека с достоевской фамилией Владимир Шатов, начальника Турксиба, который в октябре 1917-го входит в состав петроградского военно-революционного комитета. Здесь он начал сочинять такие программные вещи, как «Перманентная революция», «История русской революции» и др. Фотографий с прогулок не сохранилось, но можно легко вообразить себе сюрреалистические образы изгнанника в им же придуманном государстве — Троцкий под памятником Дзержинскому, Троцкий в партийном клубе имени самого себя в парке Федерации. В Семиречье к моменту его ссылки уже существовал городок, названный его именем. Неудивительно, что рабочие Алматы порой воспринимали его как ревизора с секретным предписанием (не зря же поселился на улице Гоголя), который прибыл навести порядок.

Параллельно Троцкий готовит пути к отступлению (или, скорее, к наступлению, если учитывать его нрав) на Запад, но европейские страны отказывают ему во въезде, поскольку он токсичен и под санкциями и здесь, и там. Сталин через ГПУ предлагал ему отречься от политической деятельности — точно такое же условие выдвигает немецкое правительство. Троцкий оказывается в безвоздушном пространстве, которое он сам называет «планета без визы». Его комментарии к посольской волоките составляют отдельный жанр — «этот текст отказа мог бы составлять Бернард Шоу!» или «США не только самая сильная, но и самая перепуганная страна!». Как обличитель лицемерия европейской демократии, он исключительно хорош и по сей день: «Разнообразие причин, по которым демократии отказывают в визе, очень велико. Норвежское правительство исходит, видите ли, исключительно из соображений о моей безопасности. Право убежища есть, как известно, священный и незыблемый принцип. Но изгнанник должен предварительно представить в Осло свидетельство о том, что он не будет никем убит… Значительно остроумнее поступило французское правительство: оно просто сослалось на то, что приказ Мальви о высылке меня из Франции не отменен. Совершенно непреодолимое препятствие на пути демократии!.. Где же та страна, в которой это право нашло свое... убежище? Не Англия ли? …Мне было начисто отказано в визе. Клайнс, лейбористский министр полиции, защищал этот отказ в палате. Он разъяснил философскую сущность демократии с такой непосредственностью, которая сделала бы честь любому министру Карла II. Право убежища, по Клайнсу, состоит не в праве изгнанника требовать убежища, а в праве государства отказывать в таковом».

Девятого июня 1928 года от туберкулеза в Москве умирает его 26-летняя дочь и соратница Нина — накануне ее вслед за отцом выгнали из партии. В поездке на похороны Троцкому отказано. Это первое, но не последнее потрясение такого рода: в дальнейшем он переживет всех своих четверых детей.

К ноябрю 1928-го его переписку с внешним миром окончательно свернут: в декабре в Алма-Ату приходит соответствующий приказ, а в январе 1929 года его высылают из СССР за организацию антисоветской партии и подготовку вооруженной борьбы. Троцкого вывозят тем же маршрутом — через Курдайский перевал во Фрунзе, потом в его родную Одессу, оттуда в Константинополь на пустом пароходе «Ильич» (должны были на пароходе «Калинин», но он замерз). В качестве отступного ему выдают 1500 долларов от советского правительства. Хотя в Алма-Ате он не встретил ни Диего Риверу, ни Фриду Кало, как это случилось на следующих его адресах, и вообще город не вызывал у него больших восторгов, задним числом можно предположить, что Алма-Ата была последней сравнительно спокойной вехой в его вынужденных скитаниях.

По крайней мере, здесь он был в сравнительной безопасности в отличие от переполненного белогвардейскими беженцами Константинополя, примерно каждому из которых было о чем напомнить вновь прибывшему предводителю Красной армии. В одном из лучших романов о гражданской войне «Зверь из бездны» (1923) русского писателя-эмигранта Евгения Чирикова есть эпизод, достаточно красноречиво описывающий отношение к Троцкому среди, например, бывших корниловцев:

«Нарисовал фигуру в человеческий рост, поставил к скалам и стреляет. Девочка спросила про эту фигуру:

— Папа? Это дядя?

— Да, да. Дядя Троцкий.

Изрешетил дядю Троцкого пулями и потирает руки».

Оказавшись в Турции, Троцкий написал: «Здесь я нахожусь на бивуаке». Ему еще остается одиннадцать лет жизни. Но если в Алма-Ате он сам отстреливал фазанов и перепелок, то теперь сезон охоты открылся уже на него самого, и, вероятно, неслучайно казахская идиллия рифмуется с первой его памятью о существовании, пусть и не вполне достоверной: «У меня были смутные воспоминания о какой-то сцене под яблоней в саду, которая разыгралась, когда мне было года полтора». По меньшей мере ссылка 1928 года вполне позволяла ему заниматься любимым делом — проводить время в предвидении будущего большинства.