Кадр из фильма “Отвергнутые”. Режиссер Жанна Исабаева. 2018 г.
В современном обществе вопрос домашнего насилия, насилия над женщиной встает особенно остро, именно об этом сняты такие пронзающие фильмы, как «Счастье» (2021) и «Отвергнутые» (2018), об этом свидетельствует мурал-арт Алматы («Любить, а не бить«»). Между тем эта тема вспыхивала еще в советские годы: например, в повести столпа казахской литературы Мухтара Ауэзова «Племя младое», которую он начал писать за год до смерти, в 1960 году. Схожую тему затрагивает рассказ Беимбета Майлина «Памятник Шуге» (1914). Эпизод жестокой расправы над невинной женой, разумеется, отсылает к нравам древности, однако это не умаляет его силы и актуальности. «Горемычна казахская женщина, нет у нее счастья в бескрайней степи» – так сказано в повести, и это еще одно доказательство того, что даже в литературе, по нынешним меркам кажущейся официозной, всегда можно обнаружить живое и справедливое зерно.
Беимбет Майлин “Памятник Шуги”
«…Приплелся из гостей Канай, угрюмый, сморщенный, желтый, будто вся кровь обратилась в нем в желчь, и тотчас закричал:
— Одного провожаешь, другого принимаешь, потаскуха! Тварь беспутная… Схватил камчу, хлестнул себя по сапогу.
— Поди сюда!
До позднего вечера старик бил Алуа и поносил грязной бранью. Она молчала. Она даже не слышала, не замечала, как плачет и цепляется за ее юбку маленький Кенжебек.
Мальчик льнул к ней, заступался за нее. И лицо, и руки, и шея его были мокры от слез. И старик на время умолкал, опасаясь, как бы соседи не услышали плача ребенка. Ждал, пока улягутся.
Поужинали. Аул угомонился и заснул, в соседних юртах погасли огни, закрылись двери и тундуки, ходьба прекратилась, говор утих, лишь собаки брехали.
Старик взял к себе в постель мальчика, уложил его поближе к стенке. Усталый, измученный, мальчик уснул. Подошла Алуа, понурив голову. Старик яростно пнул ее в бок голой желтой пяткой. Она тихо отошла.
В середине ночи, когда в ауле не слышно было и лая собак, старик сполз с постели, подскочил к очагу.
— Пошла вон из моего дома! — старик за волосы потащил Алуа к двери, вон из юрты.
У порога он схватил и поволок за собой что-то тяжелое.
– Убью! – хрипел он. В горле его клокотало. – Кунi
Ощерив рот, старик поднял над головой Алуа новый остро наточенный кетмень, который днем самолично насадил на рукоятку.
Алуа инстинктивно подалась вперед и прижалась к старику. Тот, брызжа слюной, отшвырнул ее от себя и снова замахнулся кетменем. Алуа успела уклониться в сторону и перехватила кетмень за рукоятку. Старика обуяло бешенство. Он стал вырывать из рук Алуа кетмень, но не смог ее перебороть. Тогда он изо всей мочи пнул ее ногой в живот. Она согнулась, вскрикнула в страхе:
— За что? За что? — И рванула к себе кетмень.
Блеснуло в лунном свете острое лезвие, полоснуло старика по иссохшей щеке и ткнулось ему в висок. Струйка черной крови вспухла на седых волосках. Старик закачался, выпустил из рук кетмень и повалился навзничь. Выронила кетмень и Алуа.
— Боже мой, боже мой! Что я наделала? — Ноги ее подкосились, она упала рядом со стариком.
После жестоких побоев Алуа долго не могла прийти в себя. Рассудок ее был мутен. Вся в синяках и кровоподтеках, опухшая, с кровоточащими ранами на лице, неузнаваемая, она и сама никого не узнавала... Она никого ни о чем не просила, не молила ни бога, ни людей, не ждала ни сочувствия, ни милосердия. Прекрасные ее глаза на обезображенном лице были сухи и горели черным огнем. Она ждала смерти»
Обложка книги Мухтара Ауэзова “Племя младое”. Издательство “Молодая гвардия”, Москва, 1966