СОКРОВЕННОЕ

Разница в отношении к хиджабу в мирах Востока и Запада — лишь одна из граней кристалла взаимонепонимания культур, формировавшихся в совершенно различных условиях. Прежде всего климатических. О да, это очень вульгарно и примитивно — пытаться объяснять все сложнейшее многообразие человеческого поведения какими-то пошлыми градусниками. Но все же глупо эти градусники в расчет вообще не принимать.

На Западе хиджабов не было, зато носили валенки, варежки, тулуп, ушанки, платки. И сибиряк, и житель Медины, выходя из дома, знали, что за порогом тебя поджидает смерть, что нахождение в этом нечеловеколюбивом пространстве — испытание для сильных, остальным нужно сидеть дома или передвигаться короткими перебежками в сложном скафандре.

Жителям пустынь проблемы недостаточной инсоляции известны не были, а вот обезвоживание, солнечные удары, рак кожи — это сколько хотите, поэтому окна необходимо делать как можно меньше, только для воздуха и минимума освещения, а самому кутаться в многослойные одежды, внутри которых свой микроклимат и которые уберегают тебя от палящей с неба смерти.

Разумеется, два настолько разных способа жизни сформировали очень разные культуры. А почему египтяне не кутались? Египтяне жили строго по берегам или в дельте Нила, где шумели рощи и росли тростники в два человеческих роста, где огромные сикоморы укрывали тенью дворы домов, а на улицах высаживались по распоряжению властей тенистые аллеи. Египтянин, неважно, житель города или приречного поселения, большую часть времени проводил в тени. И египтяне практически не знали окон, их дома освещались небольшими прорезями в верхней части помещений, а основной свет поступал через открытые во внутренним дворе двери, комнаты инсолировались уж ни в коем случае не прямыми лучами солнца. Эти архитектурные принципы позаимствовали многие народы Средиземноморья, те же греки и римляне, которые тогда тоже жили в весьма жарком климате.

Одежды, скрывающее все тело, включая лицо, — это наряд жителей настоящих пустынь, в том числе семитских племен. Аравийская пустыня, Гоби, Каракумы, прочие великие пустыни Азии диктовали свои правила выживания.

Человек и его дом, его поселение в сознании жителя этих территорий — тщательно оберегаемый оазис порядка и красоты среди гибельного хаоса. Закрытое от внешнего зла убежище, защищаемое стенами, надежным одеянием. Снаружи рыкают львы и ползают скорпионы, внутри же — запертый сад, заключенный источник, плоды и лилии, незримые для зла большого мира.

В начале 20 века прекрасный японский писатель Дзюнъитиро Тинадзаки написал эссе «Похвала тени», в котором он анализировал разницу мировосприятия азиата (в его случае — японца) и европейца на примере отношения к тени, к мраку. Он писал, что свет, яркость, демонстративность, блеск, сверкающая и скрипящая чистота европейских домов, посуды, одежд, машин убийственны для японской культуры, рожденной в полумраке. Что японскую пищу невозможно подавать на белом фарфоре, японский театр не может существовать при электрическом освещении, даже японская женщина перестает быть японкой, стоит повернуть рубильник. «...Женщина в старину существовала лишь над воротом платья и снаружи рукавов, вся остальная часть ее тела была скрыта в темноте... Находясь в своем тереме, в одной из комнат темного дома, женщины напоминали о своем существовании одним лишь своим лицом, так как все остальные части тела и днем и ночью были окутаны мраком.... Обычай чернения зубов, являвшийся разновидностью косметики, преследовал, по-видимому, ту же цель: наполнить мраком все щели, оставив только одно лицо. С этой целью темнотою набивался даже рот... Для женщин, живших в темноте, было достаточно одного лица, блестевшего во мраке, в туловище необходимости не было... Мы, люди Востока, создавая «тень», творим красоту в местах самых прозаических».

Ближний Восток поступает иначе — он обожает яркую, кричащую пышность, но прячет ее за глухой, заскорузлой стеной, за забранным густой сеткой окном, за черным покрывалом.

Но араб и японец поймут друг друга, а вот европеец останется чужим на этом празднике потайных красот. Европеец все самое красивое помещает снаружи, у него нет секретов, он призывает окружающих восхищаться собой и тем, чем он гордится. Мир наружу, напоказ, на брюхе шелк, а в брюхе — щелк. Дома в барельефах и кариатидах, парадные подъезды, английские поместья, которые много веков открыты для самой широкой публики, которая ездит осматривать гостиные леди и библиотеки джентльменов.

Вызвать к своей жене знаменитого художника, чтобы тот нарисовал ее в виде обнаженной Афродиты, и выставить эту работу в главном музее страны? Да легко! Ибо искусство выше ханжества, а красоту нельзя скрывать, она должна наполнить восторгом тысячи глаз и навеки стать бессмертной, воплотившись в камне или холсте.

Азия не имела самостоятельной традиции реалистической живописи, ее занесли сюда империи Запада. Но и сегодня Азия крутит пальцем у виска при виде подобного варварства, граничащего с помешательством. Ибо налицо швыряние жемчуга в кормушку свиньям. Так опошлить, растоптать, развенчать самое дорогое в жизни и самое прекрасное в мире! Что бы тогда вообще не разрезать красавицу пополам и не показать ее истинную суть в анатомическом театре?

И все-таки неужели дело только в климате? Должно было быть еще что-то, что настолько разделило две крупнейшие культурные литосферные плиты. Может, более раннее возникновение крупных авторитарных цивилизаций на Востоке привело к тому, что запуганные султанами, шахами и эмирами подданные стремились прятать свое благополучие от завистливых глаз потенциальных доносчиков, от жадного начальства? Но разве феодалы раздробленной Европы и бессчетные тамошние войны — более безопасный фон для демонстрации своего благосостояния и счастья?

Впрочем, страх перед завистливым взглядом на Востоке и правда был сильнее, чем в Европе. Но страх этот вызывался причинами скорее мистического характера.

До сих пор в той же Турции или Египте, да практически в любом из осколков Османской империи украшение против дурного глаза — один из самых популярных сувениров. Кто не привозил синий стеклянный глаз на веревочке или глазастую «руку Фатимы» с пляжей Анталии или Хургады?

Тут уместно вспомнить, что в глубокой древности «рука Фатимы» именовалась «рукою Иштар». Да, этот амулет, глаз на ладони, имеет очень древнее ассиро-вавилонское происхождение. Именно в этой местности некогда царило глубочайшее убеждение, что любые болезни человека — всегда исключительно результат сглаза и порчи, благодаря которым в тело здорового человека проникали злые духи. «Вавилонская медицина была тесно связана с магией и колдовством. Болезни считались наваждением демонов, проникших в организм человека, и главная задача врача состояла в изгнании последних из больного с помощью различных заговоров и заклинаний», — отмечает профессор Харьковской медицинской академии последипломного образования А.А. Опарин.

Древнейший страх перед сглазом, который может вызывать даже невольная зависть случайного прохожего, безусловно, тоже одна из причин, по которой действительно ценные вещи от таких случайных прохожих полагалось скрывать. Скажем, за прямой взгляд в лицо даже не владыки, а простого вельможи вполне можно было лишиться головы, беседовать с сильными мира сего скромным просителям на Востоке обычно полагалось лежа лицом в пол. Не для унижения просителя, а для безопасности старшего по званию.

Сад, который погибнет, если открыть доступ в него пескам и ветрам пустыни, домашнее счастье, которое рухнет от завистливых глаз и воровских рук, во всем схожи с красавицей, которую унизят и изуродуют чужие жадные взгляды.

Европейская феминистка, которая искренне переживает за угнетенных закрытых сестер на Востоке, так же неповинна в своем этнографическом ослеплении, как ее закрытые сестры, которые с состраданием смотрят на эту никем не оберегаемую и незащищенную нелюбимую женщину, которая бредет одна на голых ногах среди насилующей ее глазами толпы.

Краеугольные камни мировоззрения тяжело разворачивать, чтобы увидеть ситуацию с разных сторон. Западная женщина может знать, что в странах Востока непокрытость, нагота считались уделом исключительно жалких рабынь, которым иногда и закон запрещал носить закрытые одежды свободных женщин, что закрытость в надежном гареме была доступна чаще всего лишь благородным дамам знатных родов, но она вряд ли сумеет это не только знать, но и истинно понимать. Для нее покой и свобода гарема – это, наоборот, тюрьма. Для нее недоступны простые истины о том, что драгоценностям место — в ларце, розе — за каменной стеной сада, жемчужине — в грубой раковине, а свобода — это возможность оградить себя от почти любых контактов с миром внешнего зла.

Для западной женщины свобода — это возможность следовать своей воле и не находиться ни под чьей опекой, а что касается внешнего зла, то для этого есть психотерапевты, знаете ли.

Нет, разумеется, наступающий глобальный мир в конце концов сумеет сварить совершенно новую кашу из зерен разных культур, но пока мы присутствуем лишь при первых поворотах его гигантской поварешки и только силимся понять друг друга. Не то чтобы очень успешно.

1. Дзюнъитиро Тинадзаки. Похвала тени. СПб., 2006.

2. Опарин А.А. Медицина Древнего Вавилона // Восточноевропейский журнал внутренней и семейной медицины, №2, 2006, С. 75-88.