ЗАГАДКА СЕВЕРНОЙ КОРЕИ

Какое же общество считали справедливым и правильным крестьяне Восточной Азии? В первую очередь речь об обществе, экономическая жизнь которого была основана на уравнительном распределении всех благ. Крестьяне считали злом любое общественное неравенство и с подозрением относились к торговле и даже отчасти к ремеслу, так как люди, занимавшиеся этой деятельностью, по их представлениям, делали деньги из воздуха, из ничего, либо же занимались непозволительно легким трудом. В традиционной иерархии общественных занятий, которая сложилась в Восточной Азии еще в начале нашей эры, высшая ступень принадлежала ученым чиновникам. За ними следовали крестьяне. Третью ступень занимали ремесленники, а на самой последней, четвертой ступени находились торговцы. У торговцев были деньги, но эти деньги не делали их уважаемым слоем в конфуцианских обществах.

Идеалом крестьянства было уравнительное распределение, ситуация, когда все работают примерно одинаково за примерно одинаковое вознаграждение. В принципе, крестьяне всюду плохо относились и к чиновникам,iможно вспомнить известную формулу про «хорошего царя и плохих бояр» однако в Восточной Азии это неприятие было выражено не так сильно, как во многих других регионах мира. Крестьянин был готов терпеть чиновника и даже считать приемлемым то обстоятельство, что чиновник жил ощутимо лучше, чем сам крестьянин. На высшей точке общественной пирамиды находился глава государства, монарх: «наивный монархизм» не зря считается характернейшей чертой крестьянского представления о правильно устроенном обществе.

Впрочем, в Северной Корее времен Ким Ир Сена можно было увидеть и черты, которые явно были бы чужды традиционным крестьянским утопическим моделям. В частности, Ким Ир Сен сделал ставку на максимально ускоренное развитие тяжелой промышленности. Отчасти это было ответом на мечты тех модернизаторов, которые в колониальной Корее мечтали о превращении своей страны в современную индустриальную державу. Впрочем, у пристрастия Ким Ир Сена к тяжелой промышленности была еще одна причина. Страна оставалась разделенной, и Ким Ир Сен до конца жизни так и не отказался от надежд на то, что рано или поздно Южную Корею удастся присоединить к Северной. В пропагандистских целях говорилось, что объединение, конечно же, должно быть мирным, но едва ли сам Ким Ир Сен питал по этому поводу какие-либо иллюзии. Для Ким Ир Сена и его окружения было очевидно, что объединение потребует применения военной силы, а в современном мире основой военной силы могла быть только развитая тяжелая промышленность.

Отсюда, кстати, проистекало и упорное нежелание северокорейского руководства следовать советским советам и сосредоточиться на развитии легкой промышленности и добыче полезных ископаемых. Северокорейское руководство хотело плавить сталь — в том числе и потому, что из этой стали можно было делать снаряды и танки.

Еще одной особенностью, которая отличала северокорейскую модель, была, конечно, большая роль, которую в официальном северокорейском мировоззрении играл национализм. Национализм начал распространяться в Восточной Азии в конце 19 века, а к середине 20 века он был уже, пожалуй, главной идеологией во всех странах региона — причем коммунистические режимы, несмотря на свою теоретическую приверженность идеям интернационализма, на практике показали себя ничуть не менее националистическими, чем их «буржуазные» соседи. Пионером в деле распространения современного национализма в регионе была Япония, которая, в свою очередь, находилась под большим влиянием немецкого национализма «крови и почвы». Это сказалось и на северокорейском национализме, где, отказавшись от советской и — шире — марксистской традиции, были склонны подчеркивать не только культурное, но и биологическое единство нации, «общность крови».

В основе внешней политики КНДР в 1960–1990 годах лежало лавирование между Советским Союзом и Китаем, которые в то время находились в состоянии жесточайшего конфликта. Для Северной Кореи конфликт двух главных ее спонсоров был крайне выгоден. Это позволяло Северной Корее получать помощь и от СССР, и от КНР, просто намекая в ходе переговоров, что отказ Москвы (или Пекина) от предоставления помощи вынудит Пхеньян обратиться с аналогичной просьбой к противоположной стороне. Подобные намеки обычно действовали и позволяли Северной Корее получать поддержку извне. С течением времени эта поддержка становилась все более необходимой, так как северокорейская экономика, как будет сказано ниже, сталкивалась с нарастающими трудностями.

При этом в закрытом порядке, в материалах, которые изучались на бесчисленных политзанятиях, но не подлежали публикации в открытой печати, руководство КНДР весьма критически отзывалось как о советской, так и о китайской политике.iмногие из этих материалов впоследствии были рассекречены и опубликованы Выработались даже своего рода кодовые слова: советскую политику и теорию считали «ревизионизмом», а китайскую — «догматизмом».

Необходимость лавировать между СССР и Китаем вынудила руководство КНДР пойти на несколько необычный шаг и объявить о создании собственного варианта радикальной революционной идеологии — Чучхе.

Впоследствии северокорейская пропаганда стала утверждать, что Идеи Чучхе были сформулированы Ким Ир Сеном еще в период партизанской борьбы, но относиться к таким утверждениям всерьез не приходится. Все работы, якобы написанные Ким Ир Сеном в годы антияпонского сопротивления, являются поздней фальсификацией. Первый поддающийся проверке случай, когда термин «чучхе», был упомянут в выступлениях Ким Ир Сена, относится к декабрю 1955 года. Однако потребовалось еще 10 лет, чтобы это понятие было переосмыслено и превратилось в название будущей северокорейской официальной идеологии.

Впрочем, воспринимать Чучхе как полноценную идеологию нельзя — в силу ее неконкретности и размытости. Северокорейские работы по «философии чучхе» обычно сводятся к бесконечному повторению нескольких тезисов, вроде пресловутого «Человек является хозяином всех вещей». На практике рядовой северокореец понимает под Идеями Чучхе совокупность мыслей и выступлений Ким Ир Сена и Ким Чен Ира.

Однако Идеи Чучхе важны не тем, что являются самостоятельной философской системой. Никакой философией этот набор туманных банальностей не является. Дело в том, что само по себе заявление о существовании у Северной Кореи собственной философии, которая отличается от импортного марксизма-ленинизма и в его китайском, и в его советском вариантах, давало руководству КНДР теоретические основания для того, чтобы позиционировать себя в качестве независимой политической силы. Провозглашение принципа Чучхе служило обоснованием для политики дистанцирования от Москвы и Пекина, которая была основой всей внешнеполитической стратегии Пхеньяна в 1960–1990 годах.

Отныне северокорейские дипломаты и официальные лица всегда могли сказать, что для них ни советский, ни китайский вариант марксизма более не является авторитетным, так как у них есть своя идеология, которая совершеннее, чем официальные идеологии Москвы и Пекина. В 1970-е годы в Северной Корее часто утверждали, что Идеи Чучхе являются новым этапом в развитии прогрессивной идеологии. Тогда считалось, что марксизм являлся самым передовым вариантом прогрессивной идеологии времен формирования капитализма. Ленинизм, пришедший ему на смену, был следующим этапом развития прогрессивной мысли, который соответствовал требованиям эпохи империализма. Кимирсенизм (Идеи Чучхе), соответственно, был объявлен высшей ступенью в развитии прогрессивных идеологий, ступенью, которая по определению превосходила и марксизм, и ленинизм. При этом подчеркивалась, что кимирсенизм, хоть он и является результатом развития марксизма и ленинизма, все-таки стоит воспринимать как отдельную идеологию. Впрочем, от этой точки зрения в Северной Корее отказались около 1980 года: вероятно, потому, что она раздражала союзников и спонсоров, от помощи которых КНДР сильно зависела. Тем не менее одно время Северная Корея активно занималась дорогостоящей пропагандой Идей Чучхе, в первую очередь в странах Африки и Азии.

Если говорить об отношениях с Южной Кореей, то первые десять лет после подписания перемирия руководство КНДР исходило из того, что шансов на возникновение в Южной Корее революционной ситуации практически нет. Однако апрельская революция 1960 года, которая свергла режим Ли Сын Мана, и последовавший за ней военный переворот 16 мая 1961 года были восприняты Пхеньяном как признаки того, что революционная ситуация возможна и в Южной Корее. Дополнительным подтверждением этому показались и массовые выступления против нормализации отношений с Японией, которые развертывались в Сеуле в середине 1960-х годов.

В этих условиях Северная Корея предприняла вторую попытку «освобождения» Южной Кореи, которая, впрочем, не носила столь прямолинейного характера, как прямая атака на Сеул в 1950 году. Речь в данном случае шла об использовании вьетнамских образцов. Ситуация во Вьетнаме, стране, которая по ряду параметров действительно была похожа на Корею, тогда оказывала большое влияние на мировоззрение руководства и Северной, и Южной Кореи. Конец 1960-х годов был временем впечатляющих успехов вьетнамских коммунистов, которые, используя и коммунистическое подполье в городах Юга, и партизанское движение в джунглях, и вооруженные силы Севера, оказывали возрастающее давление на проамериканский режим Сайгона. Как мы знаем, режим этот рухнул в 1975 году, и Вьетнам был объединен военным путем.

Руководство КНДР решило применить у себя в стране те методы, которые так хорошо работали во Вьетнаме. В середине 1960-х годов северокорейские спецслужбы начали активно субсидировать подпольные левонационалистические группы, которые время от времени возникали в южнокорейском обществе, в основном в среде молодой интеллигенции. Руководство КНДР также предприняло попытку создать на территории Южной Кореи партизанские базы. С этой целью в относительно удаленных районах Южной Кореи были высажены группы спецназовцев, которые должны были там обосноваться и начать пропагандистскую работу среди местного населения. Наконец, в январе 1968 года северокорейский спецназ предпринял дерзкую атаку на резиденцию южнокорейского президента Пак Чон-хи. Считалось, что данная атака будет представлена в печати как операция «южнокорейских партизан». Атака, правда, окончилась неудачей, ее удалось отразить, но спецназовцы были остановлены буквально в нескольких десятках метров от ворот резиденции.

Все это также сопровождалось резким усилением напряжения на границе между Севером и Югом, равно как и атаками на американские военные объекты. В частности, в апреле 1969 года истребителями ВВС КНДР был сбит американский разведывательный самолет ЕС-121, а в январе 1968 года северокорейскими моряками было захвачено американское разведывательное судно «Пуэбло». Расчет был на то, что американская публика, и без того утомленная войной во Вьетнаме, столкнувшись с нарастающими проблемами в Корее, потребует вывода американских войск из страны, после чего в Южной Корее удастся создать нестабильность и развернуть массовое партизанское движение.

Однако эта стратегия не сработала. Корейский полуостров не стал «Вторым Вьетнамом». Южная Корея отличалась от Южного Вьетнама по целому ряду важнейших параметров. Не в последнюю очередь сыграла свою роль география. В те времена Южная Корея была страной голых безлесных холмов.iлеса, которые сейчас покрывают горные районы страны, были высажены искусственно, и случилось это только в 1970-е годы Понятно, что этот ландшафт, который сильно отличается от покрытого джунглями Вьетнама, не очень благоприятствует ведению партизанской войны. Однако куда более существенным было то обстоятельство, что к середине 1960-х годов в Южной Корее начался период стремительного экономического роста. Юг, который в момент раздела страны существенно уступал Северу по уровню жизни и уровню экономического развития, к концу 1960-х годов догнал Север, а потом стал быстро перегонять его. Кроме этого, у значительной части населения Юга остались не самые хорошие воспоминания о тех нескольких месяцах лета и осени 1950 года, когда их деревни и города находились под властью северокорейцев.iте, кому северокорейская власть и ее порядки нравились, осенью 1950 года просто ушли вместе с отступающими северокорейскими войсками

Как бы то ни было, к 1970 году стало ясно: попытка поднять революцию на Юге не удалась — и соответствующие усилия были свернуты. До 1972 года Сеул и Пхеньян друг с другом контактов не поддерживали. Но именно в 70-е начались переговоры с Южной Кореей, которые были формально объявлены «переговорами по подготовке к мирному объединению». В действительности они были направлены на то, чтобы найти какие-то возможности мирного сосуществования двух корейских государств. Эти переговоры, в общем, окончились безрезультатно, однако они стали первым звеном в целой серии межкорейских контактов, которые, хоть и с перерывами, продолжаются до наших дней.

Политическая система в КНДР была весьма похожа на систему, которая существовала в Советском Союзе. В этом нет ничего удивительного, ведь изначально северокорейская политическая система сознательно создавалась по советским образцам и при самом активном участии советских партийных работников. Вплоть до ликвидации «советской фракции» в конце 1950-х годов за организацию партийного аппарата в стране отвечали в основном советские корейцы, которые до своего прибытия в КНДР в 1945–48 годах в значительной своей части были профессиональными партийными работниками. Однако на практике в 1960-е годы между двумя странами возникли существенные отличия.

Основой системы власти в стране являлась партия-государство. Правда, в КНДР формально существовали две малые партии, но обе эти партии, как в разговорах с советскими дипломатами признавали сами северокорейские официальные лица, к концу 1950-х годов прекратили свое существование и являлись фактически вывесками, которые время от времени использовались в целях дипломатического пиара. Никакой самостоятельной роли эти партии не играли, никакого аппарата на местах не имели, да и центральный аппарат у них в общем являлся фиктивным учреждением и предназначался для обслуживания иностранных делегаций в целях создания иллюзорной многопартийности, якобы существующей в КНДР.iв тех случаях, когда такая иллюзия была необходима

Впрочем, при Ким Ир Сене характерный для коммунистических стран дуализм государственных и партийных органов управления был в КНДР отчасти преодолен, хотя и несколько необычным образом. В большинстве социалистических стран обязанности и права партийных органов, особенно в сравнении с органами государственного управления, были определены очень плохо, в большинстве случаев — никак. В официальных документах существовали лишь самые туманные указания на то, что партия осуществляет общее политическое руководство. На практике же взаимодействие между партийными и государственными органами определялось целым набором стихийно сложившихся институциональных традиций.

В КНДР в начале 1960-х годов была введена так называемая Тэанская система управления экономикой. Одной из особенностей этой системы, которая просуществовала до 2002 года, было то, что главным администратором предприятия являлся не его директор, а секретарь парткома, которому директор был обязан подчиняться. Фактически речь шла о том, что директор играл на предприятии примерно такую же роль, которую в большинстве социалистических стран играл, скажем, председатель Совета Министров по отношению к Генеральному секретарю правящей партии.iв тех случаях, когда эти два поста занимались разными людьми

Еще одной интересной особенностью северокорейской политики в это время были призывы к развитию так называемого «революционного духа опоры на собственные силы». В первую очередь этот принцип применялся в экономике, но экономикой его применение далеко не ограничивалось. В соответствии с этим принципом идеальным состоянием считалось состояние автаркии, то есть то состояние, когда и страна в целом, и отдельные территориально административные единицы, и даже отдельные производственные предприятия по возможности производят все необходимое своими силами. Иногда революционный дух опоры на собственные силы приобретал весьма своеобразные формы. В частности, в начале 1980-х годов северокорейская пресса рассказывала о ситуации, которая сложилась на пхеньянском элеваторе. Этому предприятию необходимо было обеспечить перевозку поступающего туда зерна от железнодорожной станции до собственно хранилища. Вместо того чтобы заказать необходимый локомотив, сотрудники, вдохновившись «революционным духом опоры на собственные силы», как сообщалось в печати, спроектировали и собрали необходимый им мини-тепловоз самостоятельно. Ссылки на «революционный дух опоры на собственные силы» использовались в первую очередь для того, чтобы переложить на плечи низовых административных органов и производственных предприятий обязанности центрального руководства.

Касался этот принцип и внешней политики. Идеальным состоянием дел считалась ситуация, при которой Северная Корея сведет к минимуму свое взаимодействие, в том числе и торгово-экономическое, с внешними силами. Автаркия воспринималась как синоним и политической, и экономической независимости страны.

Еще одной специфической чертой Северной Кореи был доведенный до крайних форм культ личности Ким Ир Сена. Его формы во многом копировали культ личности Сталина в СССР и Мао в Китае, однако по своей интенсивности и, главное, систематичности культ личности в КНДР оставил и советские, и китайские образцы далеко позади. С начала 1970-х годов все совершеннолетние корейцы, выходя на улицу, обязаны были прикрепить на одежду специально выданный им значок с портретом Ким Ир Сена. Статуя Ким Ир Сена или большое мозаичное панно, изображавшее Вождя, должно было присутствовать в центре любого северокорейского города. На праздники все население города должно было собираться у таких памятников или панно, возлагать к ним цветы и отбивать поясные поклоны, демонстрируя свою благодарность Вождю. С цитаты из Вождя, набранной специальным жирным шрифтом, должна была начинаться любая статья, включая и статьи в научных журналах. Портреты вождя должны были вывешиваться не только во всех официальных учреждениях, но и в любом жилом доме — причем существовали четко разработанные правила ухода за этими портретами, и выполнение этих правил строго контролировалось.

Как уже говорилось, Ким Ир Сен с начала 1960-х годов окружил себя людьми, которым он доверял: своими товарищами времен маньчжурской партизанской борьбы и службы в Советской Армии. Эти люди зависели от Ким Ир Сена в том числе и потому, что они в своем большинстве не имели ни образования, ни особого опыта. При другом повороте событий они едва ли смогли бы подняться до таких высот политической власти и, тем более, закрепиться на этих высотах на много десятилетий.

Одной из оригинальных черт северокорейского режима при Ким Ир Сене было то, что тогда практически не проводились чистки высокопоставленных чиновников. Такие чистки были обычны для режимов советского типа на ранних этапах их истории. В принципе, и в СССР времен Сталина, и в Китае времен Мао Цзэдуна было более чем опасно занимать высокую позицию, быть слишком близким к вождю. В этом легко можно убедиться, посмотрев любой биографический справочник. Большинство из крупных китайских и советских сановников, которые находились в сфере непосредственного внимания вождя, рано или поздно попадали в серьезные неприятности. В лучшем случае они оказывались в тюрьме, а в худшем случае — и в расстрельной камере.

Однако к Северной Корее это не относилось. В конце 1960-х годов произошла последняя ощутимая чистка высших эшелонов партийной государственной власти, жертвой которой стало несколько крупных деятелей партизанской группировки. С тех пор состав окружения Ким Ир Сена оставался практически неизменным — хотя, разумеется, бывшие герои партизанского сопротивления постепенно старели, теряли здоровье, а в свой срок, с конца 1970-х годов, стали и умирать.

Эти обстоятельства поставили перед Ким Ир Сеном вопрос о будущем его режима. Наблюдение за тем, что происходило в других странах, не добавляло ему оптимизма. В частности, он видел, что случилось в СССР. Там после смерти Сталина была развернута активная кампания десталинизации. Одна из ее целей (впрочем, надо признать, далеко не главная) состояла в том, чтобы возложить на Сталина ответственность за те проблемы, которые были характерны для советской системы в целом.

Ким Ир Сен не мог не заметить, что антисталинскую кампанию в Советском Союзе начали люди, которые возвысились благодаря Сталину и до последних часов его жизни неустанно клялись в своей бесконечной верности Вождю. Вывод из этих наблюдений был однозначным. Ким Ир Сен, который заботился и о собственной посмертной репутации (вполне естественно для любого политика), и о сохранении своего дела, и о развитии Кореи в том направлении, которое он искренне считал правильным, не мог не озаботиться назначением наследника.

Однако вставал вопрос о том, кем может быть этот наследник. Здесь большую роль, по-видимому, сыграли события в Китае. Как известно, Мао Цзэдун назначил своим преемником Линь Бяо, командующего китайскими вооруженными силами, который на протяжении долгого времени был действительно очень близок к вождю и которому Мао доверял. Однако Линь Бяо не стал ждать смерти Мао Цзэдуна, а попытался организовать заговор с целью захвата власти. Заговор окончился неудачей, Линь Бяо попытался бежать в Советский Союзiна тот момент СССР был главным геополитическим врагом Китая и погиб во время этой попытки.

Ким Ир Сен, обратившись к китайскому и советскому опыту, осознал, что для сохранения и собственной репутации и, главное, дела всей своей жизни ему необходимо назначить наследника. Он понимал, что этим наследником должен быть человек, который с наименьшей вероятностью покусится на власть, пока сам Ким Ир Сен жив, а после его смерти не попытается превратить покойного лидера в козла отпущения, свалив на него ответственность за все реальные и мнимые проблемы страны. Выбор такого наследника был очевиден — им мог стать только его сын.

На тот момент у Ким Ир Сена было по меньшей мере трое сыновей. Возможно, что их было и больше, так как Ким Ир Сен, оказавшись во власти, устроил свою сексуальную жизнь по стандартным принципам, принятым у влиятельных мужчин в Восточной Азии с незапамятных времен. Если говорить только о формальных браках, то Ким Ир Сен был женат три раза. Первая его жена, с которой он провел несколько лет в период маньчжурского сопротивления, была захвачена в плен японцами и после 1945 года отношения с ней так и не восстановились. Второй женой была Ким Чжон Сук, которая родила ему двоих сыновей iодин из которых погиб еще ребенком и одну дочь. После смерти Ким Чжон Сук в 1949 году Ким Ир Сен женился на сотруднице своего секретариата Ким Сон-э, которая родила ему двоих сыновей.

Таким образом, в конце 1960-х годов у Ким Ир Сена оставалось в живых трое сыновей. Поняв, что Ким Ир Сен готовится к назначению наследника и что им, скорее всего, станет кто-то из его детей, Ким Сон-э начала активную кампанию по выдвижению в преемники одного из своих сыновей. Однако эта кампания окончилась неудачей. В итоге Ким Ир Сен остановился на своем первенце — Ким Чен Ире.

Ким Чен Ир родился в 1941 году под Хабаровском, рано остался без матери, получил элитное по меркам тогдашней Северной Кореи образование. Ким Чен Ир, в отличие от своего отца, практически не бывал за границей и не владел иностранными языками. В северокорейской пропаганде часто рассказывалось о том, как он, движимый чувством патриотизма, отказался отправиться на учебу в СССР, куда его действительно приглашали советские дипломаты. Впрочем, в конце 1950-х годов, когда отношения между Северной Кореей и Советским Союзом ухудшились, сын высшего северокорейского руководителя не мог себе позволить отправиться в Москву — логово мирового ревизионизма.

Ким Чен Ир окончил Университет Ким Ир Сена, где специализировался на политической экономии. Студентом, по отзывам, он был не самым старательным, куда больше книг и лекций его интересовали девушки, мотоциклы и иностранные фильмы. Впрочем, Ким Чен Ир отличался острым умом, обаянием, неплохо разбирался в людях и, как выяснилось впоследствии, обладал немалой работоспособностью. Те, кто знал будущего северокорейского руководителя в его молодые годы, говорили, что он обычно вызывал симпатию у собеседников — и не только благодаря своему «аристократическому» происхождению. Ким Чен Ир некоторое время работал в центральных партийных органах, где, в частности, курировал корейскую культуру и особенно кинематограф, к которому он всегда питал пристрастие. В начале 1970-х годов онiк неудовольствию некоторых старых соратников Ким Ир Сена был введен в состав Политбюро и к концу 1970-х годов был утвержден на должность преемника своего отца, а в начале 1980-х годов начал формироваться его культ, который во многом был зеркальным отображением культа его отца. Портреты Ким Ир Сена в официальных учреждениях и жилых домах около 1980 года стали парными, дополнившись симметричными портретами его сына и наследника.

Таким образом, Северная Корея стала первой из социалистических стран, в которой не просто был заранее назначен преемник действующего лидера,iздесь первенство принадлежит Китаю, хотя там эта попытка окончилась неудачно но в которой преемником стал сын действующего правителя. Таким образом, Северная Корея начала превращаться в монархию. Однако, как мы уже говорили, у значительной части населения страны это превращение не вызывало особых вопросов: подобный порядок вещей многим казался вполне естественным.