ЗЕРКАЛО В ИСКУССТВЕ И ИСТОРИИ

Разработанный в 1970 году психологом Гордоном Гэллапом-младшим зеркальный текст до сих пор является важным критерием, позволяющим определить у биологического вида зачатки разумности. На лицо (морду, хохолок) подопытного наносится яркая метка, которую отмеченный может увидеть только в зеркале. Если подопытный понимает, что зеркало — это его отражение, он попытается потрогать, стереть, исследовать яркий участок — не на стекле зеркала, а на своем теле. Маленький ребенок примерно в полтора года перестает тереть ладошкой зеркало и неуверенно подносит руку к собственной щеке, на которой алеет странное пятно. Кроме человека достаточно уверенно зеркальный тест проходят высшие обезьяны, дельфины, косатки, слоны и врановые птицы.

А вот древнегреческий пастух Нарцисс, видимо, его не прошел: насколько мы помним, он, увидев свое отражение в воде, влюбился в него и иссох на берегу, умоляя прекрасный образ выйти из воды. То есть выступил как попугайчик-неразлучник: эти птички, не выносящие жизни в одиночестве, вполне удовлетворяются наличием в клетке зеркальца, которое они воспринимают как другого попугая и умиротворенно курлыкают с ним, тыкаясь клювом в стеклянного друга.

О похожем казусе рассказывает и китайская сказка о крестьянине, который хотел купить себе работника, но напоролся на мошенника, который продал ему зеркальце. Крестьянин видел в зеркале дюжего мускулистого детину и радовался покупке, пока его не выругала мать, увидевшая, что сын купил вместо нормального работника старую каргу.

Впрочем, то, что человек, никогда не видевший зеркала, может долго не узнавать себя в нем, крайне сомнительно: любые народы, пребывающие в состоянии глубокого каменного века на момент встречи с иными цивилизациями, весьма быстро разбирались в сущности зеркал — неудивительно, что маленькие зеркала были популярнейшей валютой обмена.

«Мы нередко встречались, и, конечно, я зачастую рассказывал им о двух моих поездках к Гвинейскому берегу, о том, как ведется торговля с тамошними жителями и как легко там за какие-нибудь безделушки— за бусы, ножи, ножницы, топоры или зеркальца — приобрести золотой песок и слоновую кость» (Даниель Дефо. «Робинзон Крузо»).

Хотя, если существовали люди, которые отказывались признавать в отражении себя, то по большому счету они были правы. Потому что в зеркале мы на самом деле видим не себя, а свое плоское отражение. Раскрашенную тень. То есть образ, очень похожий на нас, повторяющий наши движения и гримасы, но во многом и отличный. Например, своей двумерностью и, что немаловажно, своей зеркальностью. Там, где у нас левая рука, у нашего двойника — правая. Это перевернутость отражения казалась особенно зловещей, например, христианским наставникам морали, которые выступали против увлечения зеркалами, исходя из следующих постулатов:

1. Зеркала неоправданно дороги, они не соответствуют требованиям скромной благочестивой жизни.

2. Зеркала приучают людей к тщеславию, стремлению украшать тело и, соответственно, к распутству.

3. Зеркала, всегда меняющие левое и правое, — несомненно, изобретение дьявола, ибо это его образ действий — лживое выворачивание всего шиворот-навыворот.

Удивительно созвучны два изображения, созданные фактически в разных мирах. Первое — гравюра, украшающая изданный в конце 15 века трактат Риттера фон Турна «О воспитании юных дев». Девушка причесывается, любуясь собой в зеркале, но отражается в нем бесстыдная задница кривляющегося рядом с красавицей беса.

Второе изображение — работа японского графика Таисё Ёситоси «Куртизанка из ада Дзигокудаю, смотрящаяся в зеркало» (1882). Прекрасная юная дама в роскошном наряде сидит перед зеркалом и видит, как в зеркале отражается скелет, наряженный в ее платье.

Наверное, трудно найти людей, которые меньше могли бы понять друг друга, чем средневековый немецкий график и японский художник, но тут они мыслили одинаково: зеркала могут лгать, но могут и раскрывать невидимую миру страшную правду.

Двойник, доппельгангер, наш пугающий близнец из мира духов – вот кто на самом деле виден в зеркале, вот кого мы принимаем за свое послушное отражение.

Да, люди любят зеркала, но еще они нас иногда до дрожи пугают. Конечно, человек – не маленький котенок, который шипит и выгибает спину, впервые наткнувшись на зеркало, но какие-то общие инстинкты у нас с котенком остались. Образ самостоятельного злобного отражения, зеркального двойника, который пытается прокрасться в наш мир и творит страшное, — горячо любим авторами мистики всех разрядов.

Не только наше отражение, весь мир в зеркале перевернут. Льюис Кэрролл знал, куда отправить свою Алису, чтобы с чистой совестью описать реальность, вывернутую наизнанку — совместно с логикой и причинно-следственными связями. Но не нужно быть оксфордским профессором математики, чтобы подозревать зеркала в том, что они — удобнейшая дверь в мир духов: к этой идее так или иначе приходили все пользователи зеркал на протяжении тысячелетий. Вокруг зеркал во всех культурах существовало множество суеверий. Традиция закрывать зеркала в момент траура по покойнику с одинаковым успехом практиковалась и иудеями, сидящими шиву iШива — Традиционное оплакивание усопшего у евреев. Заключается в том, что ближайшие родственники покойного некоторое время проводят в уединении, подчиняясь разного рода ритуальным запретам. , и ирландскими католиками, и многими мусульманами, и русскими крепостными крестьянами, и буддистами Юго-Восточной Азии.

Ибо в зеркало может спрятаться дух усопшего вместо того, чтобы отправиться по предназначенному ему пути, а даже любимый мертвец — это все-таки мертвец, существо иного порядка, и нечего ему задерживаться в мире живых. Конечно, всюду это — чистейшее народное суеверие, из авраамических священнослужителей, например, его поддерживают только иудеи, упирая на то, что шива — время думать о душе, а не предаваться суетным вещам типа смотрения в зеркало.

Гадание перед зеркалом, магические ритуалы с зеркалом, хрустальный шар ведуний, который по сути то же зеркало... — трудно найти другой предмет, настолько окруженный тайнами и мистикой.

Треснувшее, разбившееся зеркало — страшная примета, предупреждение о грядущих бедах реальному миру, во всяком случае, владельцу зеркала, ибо мир зеркальный тесно связан с нашим.

Волшебница из древней легенды, воспетая английским поэтом, могла видеть наш мир только через зеркало, реальность была для нее ядом, она меняла историю, вплетая в гобелен видения из своего волшебного зеркала, и скончалась, когда оно разбилось.

Чем лучше и точнее становились зеркала, тем больший трепет они вызывали.

Самые древние зеркала (ну, после миски с водой) были каменными. Обсидиан, гагат, черный мрамор, другие темные и блестящие камни, могущие давать ровные блестящие сколы с отражающей поверхностью. Как ни странно, но каменные зеркала сохранялись довольно долго — даже когда люди уже вовсю стали пользоваться настоящими зеркалами современного типа.

Вот что пишет в своей книге «История зеркала» Сабин Мельшиор-Бонне:

«... господин Дюплесси, совершавший поездку с целью инспекции рудников, счел, что ему несказанно повезло, когда он обнаружил у одного торговца пять превосходных зеркал из гагата, которые он тотчас же купил для жены, чтобы она ими распорядилась по своему усмотрению; в послании к жене он написал, что хотел бы, чтобы она оставила большое зеркало у себя, "ибо такие вещи попадаются крайне редко и такой красоты еще никто никогда не видел"».

Господин Дюплесси купил гагатовые зеркала в самом конце 16 века, когда большие венецианские стеклянные зеркала уже были доступны (по крайней мере, людям с деньгами), но гагатовые он оценил как произведение искусства. Отражение в черном камне — это не отражение в стекле: другая резкость, другие краски, это готовая живая картина (еще и милосердно смягчающая любые недостатки внешности своей приятной расплывчатостью и темнотой фона).

Но тяжесть и редкость идеально блестящих камней, сложность их полировки — все это привело к тому, что каменные зеркала чаще использовали для украшения стен в богатых домах, а для повседневных нужд с появлением металлов стали употребляться зеркала сперва из меди, а потом из бронзы. Сейчас, когда мы видим эти зеркала в музеях, мы не можем понять, как кто-то вообще ухитрялся в них отражаться: настолько они заросли патиной, но если содержать бронзовое зеркало в порядке, регулярно полируя его, например, войлоком и очень мелко толченым мелом, то свои функции оно выполняет вполне исправно: выщипать брови, накрасить глаза, убрать мелкий прыщик или выдернуть седой волосок — все это красавицы прошлого успешно проделывали перед своими металлическими зеркальцами.

Зеркала стеклянные были известны как минимум со времен античного Рима.

Процитируем опять Сабин Мельшиор-Бонне: «... стеклянные зеркала, обнаруженные при проведении таких работ, датируются более поздним периодом, не ранее 3 в. н.э. Было найдено множество экземпляров, довольно хорошо сохранившихся, особенно в Египте, в Галлии (Реймс), в Малой Азии, в Германии. Следует признать, что размеры их очень невелики: от двух до семи сантиметров в диаметре, так что пользоваться ими было, наверное, очень неудобно, и это заставляет сделать предположение, что служили они скорее амулетами и украшениями, а не зеркалами. Раскопки в Антинополе принесли археологам большой урожай маленьких выпуклых зеркал, довольно грубо обработанных и покрытых сзади слоем свинца, одно из которых было вставлено в рамку из гипса, второе, найденное в руке маленькой девочки, было вставлено в металлическую оправу, увенчанную маленькой короной; стекло, слегка подкрашенное, получалось выпуклой формы, потому что его выдували при помощи стеклодувной трубки...».

И сотни лет потом стеклянные зеркала изготавливались таким же или похожим трудоемким способом. Выдувался пузырь, на его дно заливали расплавленный свинец или смесь легкоплавких металлов, после остывания нижняя часть, там, где был металл, от пузыря отрезалась — получалось очень выпуклое зеркало. Такое зеркало мы можем видеть, например, на картине ван Эйка «Портрет четы Арнольфини».

Подобные зеркала были очень дорогими, сильно искажающими отражение и очень небольшими, потому что размеры стеклянного шара, который мог выдуть самый опытный стеклодув, были ограничены. Так что бронзовым зеркалам еще была суждена долгая жизнь.

Лишь в 15–16 веке великолепные венецианские зеркала из прозрачного стекла, амальгамированные смесью бронзы, ртути и серебра, стали настолько превосходить металлические аналоги, что от последних стали массово отказываться — прежде всего, конечно, знать, ибо стоили венецианские изделия непростительно дорого. Настолько дорого, что экспортировались они не столько на Запад, сколько на Восток, где имелось больше действительно богатых покупателей.

«Так, известно, что во дворце в Исфахане имелся зал, украшенный зеркалами, а в Лахоре стены покоев местного правителя были покрыты чистым золотом и увешаны прекрасными венецианскими зеркалами по всему периметру всех апартаментов на уровне человеческого роста», — пишет Мельшиор-Бонне.

Венецианские мастера блюли тайны своего стекла и своих зеркал пуще жизни — в прямом смысле слова: за выезд из Венеции стекольщику и всей его семье полагалась смертная казнь, она же применялась в случае доказанного общения мастера со «шпионами». Именно в годы стеклянно-зеркальной монополии, с 14 по 16 век, Венеция превратилась в богатейший город мира и обросла дворцами. Впрочем, изобретатели и ремесленники других регионов трудились не покладая рук, чтобы самим открыть секреты стекольного мастерства — постепенно в Богемии, во Фландрии, в Лотарингии тоже приходили к пониманию, как сделать стекло максимально прозрачным, как его раскатывать тонко и ровно, как покрывать его тонким слоем амальгамы. Большие зеркала еще очень долго стоили дороже золота на вес, но маленькие, карманные зеркальца к 15–16 веку уже вовсю покупали крестьянские барышни на ярмарках, а вскоре венецианцев с зеркального рынка потеснили многие другие производства: Европу у них отбили богемцы и французы, Азию — стекольные цеха Османской империи. Стекольщики Стамбула располагались в районе дворца Текфур, путешественник 17 века Эвлия Челеби писал, что в Стамбуле работало в то время более тысячи стекольщиков, а продавались стеклянные изделия (включая и хорошие зеркала) в 364 лавках.

Самый драматический и условно футурологический сериал, британское «Черное зеркало», начавшее выходить в 2014 году, полно опасений перед будущим, где переплетены права личности и права ее цифрового аналога, где трансгуманистические изменения человеческого тела вступают в конфликт с неизменными инстинктами и страстями и где технологический прогресс сопровождается нравственным регрессом. Оставим на совести авторов гнетущее видение будущего, уже имеющего ростки в настоящем, и обратимся к названию. Черное зеркало — это, конечно, экран. Экран ноутбука, планшета, смартфона.

Авторы сериала обыграли эффект зеркальности черного стекла, намекнув, что все, что мы видим в сети, в фильмах, в СМИ — это в конечном счете наше собственное отражение. Человечества в целом и отдельной личности в частности.

И тут они бесконечно правы. Конечно, сперва фотография, а потом и видео — это тоже в своем роде отражения. Слепки произошедшего, живые слепки, снятые с реальности и сохраненные в пленке или цифре.

Никогда еще человек не мог так внимательно рассмотреть себя и свой мир, как с появлением этого гигантского зеркала, о котором и грезить не могла волшебница Шалот: той-то удавалось подсматривать только за окрестностями Камелота iКамелот — замок легендарного короля Артура. Легенда о волшебнице Шалот принадлежит к артуровскому циклу. — и то урывками.

А сегодня каждый, включивший экран, может, то приближая, то удаляя, рассмотреть наш мир целиком, любой прыщик на носу любого короля, всякое происшествие в деталях, всякую мысль — в развитии.

И если нам не очень нравится то, что отражается в этом зеркале, то мы знаем, как это исправить. Теоретически.

1. Сабин Мельшиор-Бонне. История зеркала. — М.: Новое литературное обозрение, 1994.

2. Эвлия Челеби. «Книга путешествий». — М.: Наука 1979.