АЛЖИР

Концлагеря для женщин и детей — Темниковский в Мордовии, Джангижирский в Кыргызстане, Темляковский в Горьковской области — начали организовывать заранее, по приказу начальника ГУЛАГа М. Бермана:

«В ближайшее время будут осуждены и должны быть изолированы в особо усиленных условиях режима семьи расстрелянных троцкистов и правых (…) преимущественно женщин. С ними будут также направляться дети дошкольного возраста».

Власть заранее готовилась к массовым арестам и депортациям. Все очень четко. В соответствии с разработанной инструкцией:

«На каждую арестованную и на каждого социально опасного ребенка старше 15-летнего возраста заводится следственное дело. Грудные дети направляются вместе с осужденными матерями в лагеря, откуда по достижении 1–1,5 года передаются в детские дома и ясли. В том случае, если сирот пожелают взять родственники (не репрессируемые) на свое полное иждивение, этому не препятствовать».

Сохранились данные «по изъятию детей врагов народа» на январь 1939 года: 25 342 человека. Из них направлено в детдома Наркомпроса и местные ясли — 22 427 детей. Переданы на опеку и возвращены матерям — 2915 детей. И это только данные за первые 17 месяцев — с 15 августа 1937 года по январь 1939 года.

В списках не значатся «социально опасные» дети старше 15 лет. Не зафиксировано и точное количество младенцев, которые были отправлены с матерями или родились в лагере за годы террора. Масштабы этой трагедии начинаешь осознавать только здесь, оказавшись на месте бывшего «лагпункта N 26», где теперь развернут единственный в своем роде мемориал погибшим и замученным жертвам — женщинам и детям ГУЛАГА,iГосударственное управление исправительно-трудовых лагерей — подразделение НКВД СССР, МВД СССР, Министерства юстиции СССР, осуществлявшее руководство местами заключения в 1930–1959 годах. несчастным «алжирцам», как их называли в народе.

Самой титулованной узницей АЛЖИРА считалась жена Всесоюзного старосты Екатерина Ивановна Калинина, член РСДРПiРоссийская социал-демократическая рабочая партия. В будущем КПСС. с 1917 года, член Верховного суда РСФСР. В ее деле все было запутано и непросто. С одной стороны, она была «членом семьи изменника Родины». С другой — проходила по двум расстрельным статьям: «Шпионаж» (статья 58-6) и «Совершение террористических актов» (статья 58-8). При этом ее муж Михаил Иванович Калинин не только не был арестован, но и после ее ареста продолжал исправно исполнять свои обязанности номинального председателя президиума Верховного совета СССР, появляться на трибуне Мавзолея по праздникам, вручать ордена особо заслуженным деятелям, проявившим себя на ниве социалистического строительства. Есть версия, что таким образом Сталин держал своих ближайших соратников на коротком поводке. Мол, если ваши жены сидят в тюрьме, то попробуйте мне пикнуть. Позднее этому унижению будет подвергнут и бессменный министр иностранных дел Вячеслав Молотов. Его жена Полина Жемчужина, видный государственный деятель и начальник, пополнила ряды узниц ГУЛАГа уже после войны.

По обвинению в шпионаже была арестована и оперная певица Ольга Михайлова, жена легендарного маршала, красного кавалериста Семена Буденного. Есть сведения, что было заведено дело и на жену К. Ворошилова Екатерину Давидовну.iУрожденную Гитлю Горбман Но маршал проявил характер: когда к нему в дом пришли сотрудники НКВД с постановлением об аресте, он вынул из кобуры служебный пистолет и пригрозил стрелять на поражение. Энкавэдэшники быстро ретировались, и дело против Екатерины Ворошиловой было прекращено.

Но ее тезке, Екатерине Калининой, повезло гораздо меньше. Более того, известно, что во время допросов на Лубянке она была подвергнута пыткам. В протоколах дела зафиксировано, что подозреваемая не могла сама идти на допрос, ее несли на руках. Неудивительно, что после всех истязаний она признала свою вину. Без всяких доказательств и улик. Влиятельный муж ничего не мог поделать. Единственное, о чем он посмел похлопотать, — это чтобы Екатерину не нагружали тяжелой физической работой.

В лагере она провела семь лет из 15 по вынесенному ей приговору. Значилась она кастеляншей, в чьи обязанности входило счищать гнидiЯйца вшей с белья заключенных. Жила она все эти годы в чулане рядом с бельевой, что считалось несравнимо более привилегированным положением, чем общий барак и нары. Незадолго до смерти Калинин обратился к Сталину с нижайшей просьбой освободить жену.

Однако «высочайшее помилование» нисколько не обрадовало Екатерину Ивановну. Она наотрез отказалась выходить на свободу и подписывать прошение на имя Сталина, как это полагалось. В конце концов, в лагерь за ней приехала сестра, которая уговорила строптивую Екатерину Ивановну исполнить все необходимые формальности для собственного освобождения. С Калининым в Москве они почти не пересекались. Он был уже очень болен, ему оставалось жить не больше года. И Екатерина Ивановна старалась с ним не встречаться, справедливо полагая, что он имел возможность ее спасти много раньше, но не захотел этого сделать. Мог ли? Этот вопрос остается по сей день без ответа.

Всего через АЛЖИР прошло 20 тысяч узниц. В основном это были жены государственных и партийных работников разного ранга, военных, сотрудников НКВД,iНародный комиссариат внутренних дел. руководителей и специалистов крупных предприятий, известных деятелей науки и культуры. Их арестовывали средь бела дня или поздней ночью. Часто на прямо по месту работы. Иногда даже в антракте в театре. Практически не давали толком собраться. Многие из них отправлялись в лагерь в летних туфлях на каблуках и даже в вечерних нарядах.

Одна из распространенных иллюзий – «там разберутся», социалистическая справедливость непременно должна восторжествовать. Отрезвление приходило не сразу. После бесконечных ночных допросов, тюремного смрада и тьмы, после поспешного приговора становилось понятно, что спасения ждать неоткуда.

В воспоминаниях Майи Плисецкой находим описание ареста отца:

«Незнакомые люди. Грубость. Обыск. Весь дом вверх дном. Ревущая, цепляющаяся, беременная — с пузом, растрепанная мать. Надрывно кричащий, разбуженный, спросонья, маленький братец. Одевающийся дрожащими руками, белый как снег отец. Ему неловко. Отрешенные лица соседей. Разухабистая понятая с зажженной папиросой в зубах, дворничиха Варвара, не упускающая случая подольститься властям (“скорее бы вас всех перестреляли, сволочи проклятые, враги народа!”) … И последнее, что я слышу из уст отца, перед тем как дверь за ним захлопнется навсегда: “Слава Богу, наконец-то разберутся...”»

О судьбе Михаила Эммануиловича Плисецкого, расстрелянного по обвинению в шпионаже 8 января 1939 года, было ничего неизвестно вплоть до 1956 года. Детям говорили, что отец пропал без вести на фронте. Сама Рахиль Михайловна до получения справки из Прокуратуры неистово верила, что муж обязательно вернется. Можно сказать, что эта надежда согревала ей душу всю жизнь. По воспоминаниям сына Азария, она все время искала какие-то знаки свыше, что муж жив. Вплоть до того, что когда она однажды обнаружила в посылке, присланной ей из Москвы, шоколадные конфеты «Мишка на севере», то увидела в этом тайный месседж: ее Миша в каких-то лагерях на севере.

Отца забрали в апреле 1937 года, а я родился в июле, — вспоминает Азарий Михайлович Плисецкий. — Вскоре после моего рождения позвонили матери, мы жили тогда на Гагаринском переулке, и незнакомый голос в трубке сказал: «Не задавайте вопросов, просто скажите, кто у вас родился». Мама сказала: сын — и связь на этом прервали. Восстанавливая хронологию событий, я понял, что это был момент, когда допрашивали отца, требовали от него каких-то признаний. И следователь позвонил, чтобы добиться их в обмен на звонок.

Через полгода пришли и за матерью, Рахилью Мессерер. Точнее, их арестовали вместе с шестимесячным сыном. Вначале отвезли в Бутырку. Там ее поставили перед выбором. Или она подписывает показания против мужа и письменно отказывается от него — тогда она свободна. Или ее детей забирают в дом для детей репрессированных, а ее саму отправляют в лагерь. Рахиль отказалась подписывать донос на мужа. В результате после нескольких месяцев заключения она услышала свой приговор — 8 лет: как «жене изменника родины».

До лагеря добирались в вагоне для скота с одним крохотным, с ладонь, решетчатым окошком для воздуха. Заключенных сортировали. Рахиль оказалась в многолюдной компании «изменниц» с грудными детьми. Вагон был забит до отказа — ни присесть, ни повернуться. Туалет — дыра в полу вагона. Поезд шел медленно. Останавливался на всех полустанках. Стража лязгала запорами, зорко следила, чтобы никого не потерять, чтобы никто случайно не вырвался свободу.

Сейчас один из «телятников»iтак называли вагоны для перевозки заключенных является важным объектом экспозиции в музее АЛЖИРа. Прокопченное дерево, тесные нары, ржавые замки...

По дороге каким-то чудом Рахили Мессерер удалось переправить короткую записку на обрывке газеты, где был нацарапан адрес сестры и уместилось всего несколько слов:

«Едем в сторону Караганды, в лагерь. Ребенок со мной».

Как вспоминала Майя Плисецкая, на пустынном переезде, где поезд ненадолго остановился, мать увидела в окошке молодую женщину в ватнике с железнодорожным флажком в руке. Их взгляды встретились. И Рахиль точным щелчком подбросила под ноги женщине смятый комочек своей записки. Стрелочница сделала вид, что ничего не видела. Потом поезд тронулся...

Первые этапы в АЛЖИР пришли в январе 1938 года — в сорокоградусные морозы поезда из Москвы, Оренбурга, Иркутска, Ростова, Калуги, Орши останавливались фактически в голой степи. Шесть бараков из саманных кирпичейiВысушенная глина с соломой способны были вместить по 250–300 человек.iдвух-трехъярусные нары и спальные места на полу для тех, кто не помещался Несколько домиков для бойцов ВОХРаiВоенизированная охрана и руководства. На уровне верхних нар в бараках имелось окно без стекла, его затыкали ветошью, чтобы не дуло. У выхода — отгороженное помещение с длинным умывальником.

На стирку и мытье раз в неделю выдавалось по ведру воды. И это несмотря на близость озера Жаланаш, которое находилось прямо на территории зоны.

«Темнеет. Нас под конвоем ведут в зону, огороженную колючей проволокой. По бокам и вдали видны вышки для охраны, слышен лай собак, охраняющих зону» — описывала свои первые впечатления от АЛЖИРа заключенная Мария Анцис, вдова секретаря Краснолуганского обкома компартии.

«Зажмурившись, шли мы по четыре человека в ряд, сопровождаемые усиленным конвоем, державшим винтовки наготове... Замыкали шествие большое количество охраны с собаками. Никто из нас не оглядывался назад».iоб этом предупредила охрана

Содержащиеся в Акмолинском спецотделении женщины по документам проходили как «особо опасные», поэтому условия содержания были суровыми: первый год никаких писем и посылок с воли, никаких свиданий. Режим строгой изоляции. Колючая проволока в три ряда, и не менее двух раз в сутки проводились поименные поверки. Запрещалось читать и вести какие-либо записи. Такая жестокость в отношении женщин объяснялась негласным приказом Сталина и данной им установкой, что все женщины, репрессируемые в рамках приказа 00486, были не просто женами «врагов народа». Это были жены «главных врагов» — «право-троцкистских» заговорщиков.

Говоря современным языком, это были жены той самой элиты, которая сложилась в первые два десятилетия советской власти. Именно ее Сталин к середине 30-х годов рассматривал как внутреннюю оппозицию и источник постоянной угрозы лично для себя. А его наблюдения над бытом революционеров-подпольщиков начала века подсказывали: жены всегда на стороне своих мужей. Они не могли не знать об их «контрреволюционной деятельности». И это знание, а может, и сочувствие делало в его глазах безвинных женщин соучастницами преступлений своих мужей.

Собственно, судебных процессов по делам жен (и других родственниц изменников родины) не проводилось: о рекомендуемых строках говорилось уже в приказе N 00486i«не менее как на 5–8 лет» и женщин лишь уведомляли о решении Особого совещания при НКВД.

К сожалению, более или менее точных данных о том, сколько всего было репрессировано женщин в качестве «членов семей изменников родины»,iв документах использовалась аббревиатура ЧСИР не установлено до сих пор: протоколы Особого совещания при НКВД, по которым можно было вести эту статистику, по-прежнему засекречены. Среди доступных историкам источников есть служебная записка Ежова и его тогдашнего заместителя Берии Сталину от 5 октября 1938 года: