Чингиз Айтматов/Getty Images
Двенадцатого декабря исполняется 95 лет со дня рождения киргизского советского писателя Чингиза Айтматова. Qalam вспоминает наиболее яркие моменты его жизни и прозы.
причина первая
Книги Чингиза Айтматова перевели на 174 языка (среди переводчиков был, в частности, Луи Арагон). Так много (именно в пересчете на разные языки) не переводили ни одного другого автора СССР (за исключением Ленина). Его несколько раз выдвигали на Нобелевскую премию – в последний раз, в 2008 году, это сделала Турция, где Айтматова очень любят и считают одним из самых значительных писателей-тюрков. Тогдашний президент Турции Абдуллах Гюль заявлял: «Чингиз Айтматов является духовной ценностью и совестью всего тюркского мира, а его творчество имеет планетарное значение».
Айтматов писал на двух языках – кыргызском и русском, – одинаково хорошо владея обоими и обогащая оба языка заимствованиями, реминисценциями, аллюзиями друг на друга.
Айтматов сам писал, что его творчество вырастает из народного мифа, из сказаний степи. Образы космической рыбы-матери, небесного верблюда, белого облака Чингизхана, утки по имени Лувр, лисы, которая придумала страх, а потому и хитрость, органично вписывались в мир социалистических трудовых будней, тоже вполне сюрреалистических на свой лад. Многие европейцы искренне полагали, что читают чистую фантастику.
Если писатель – это голос человечества, то Айтматов, безусловно — один из самых сильных голосов Великой степи, которая по понятным причинам часто была молчалива. Впрочем, видеть в Айтматове чисто национального писателя в корне неверно (кстати, первый его рассказ 1952 года «Газетчик Дзюйо» вообще был посвящен Японии), он говорит и за все человечество, и не ради экзотики им одинаково зачитывались немцы, индийцы, американцы, китайцы. В его творчестве главное – вечные поиски смысла всего. Бытия, любви, одиночества среди себе подобных, загадочной пустоты Неба.
причина вторая
Опубликованный в 1986 году в журнале «Новый мир» роман «Плаха» сегодня может показаться перегруженным, старомодным и вычурным – одни имена главных героев чего стоят: Авдий Каллистратов и Обер Кандалов. Тем не менее для середины советских восьмидесятых появление романа, посвященного наркотикам, с одной стороны, и религиозным исканиям, с другой, было той еще вехой. Дополнительными подрывными элементами служила пунктирная матерщина, тоже как-то не очень привычная для страниц «Нового мира», и гомосексуальность главного злодея. Сегодня «Плаха» интересна как документ перестроечной эпохи и свидетельство того, как с помощью литературы толстых журналов менялось сознание миллионов людей. Кроме того, при всем многословии это жестокая сильная проза о том, «отчего зло всегда побеждает добро» и как чувствует себя человек, которому «хотелось и не хотелось жить». И еще там отличный горький образ синеглазой ревнивой волчицы Акбары, у которой убивают и убивают волчат. Акбара напоминает другую волчицу – героиню романа великого американца Кормака Маккарти «За чертой». Только Маккарти написал свою книгу почти на десять лет позже.
причина третья
В советские времена Айтматова экранизировали много, охотно и, как правило, успешно: вспомнить такие картины, как «Джамиля», «Первый учитель», «Белый пароход», «Плач волчицы» (по «Плахе») и другие. Знаменательно, что и на самом излете эпохи он умудрялся выходить в лидеры гонки. Летом 1991 года жюри Московского кинофестиваля под председательством Олега Янковского приняло довольно радикальное решение, отдав главный приз фильму «Пегий пес, бегущий краем моря» Карена Геворкяна, вторая часть которого снята по одноименной повести Айтматова. Эстеты тогда пребывали в некотором недоумении: в конце концов, в конкурсе был изысканнейший «Сад» Дерека Джармена, на тот же фестиваль привезли и биографию The Doors Оливера Стоуна. Тем не менее приз ушел фильму о буднях сахалинского народа нивхи. На самом деле Олег Иванович Янковский рассудил тогда весьма прогрессивно и на опережение: «Пегий пес», снятый как будто с поверхности моря и рассказывающий о заблудившейся в тумане лодке с мальчиком и родичами, гибнущими ради его спасения, по нынешним временам и антиколониальным установкам будет, пожалуй, поизысканнее Джармена. Тут разговаривают с деревьями, заклинают туман, вызывают синюю мышку и сову – и весь этот панпсихизм пришел из айтматовской прозы.
причина четвертая
Роман «И дольше века длится день» (другие названия – «Обруч», «Буранный полустанок») – это прекрасный образчик того редкого жанра магического реализма, которым завораживали мир Габриэль Гарсиа Маркес («Сто лет одиночества») и Жоржи Амаду («Дона Флор и два ее мужа»). Метафизика повседневности, увиденная внимательными, но доверчивыми глазами. Главный герой – Буранный Едигей, пожилой работник железнодорожной станции, странствует в погребальной процессии по миру, в котором пустыня переплетается с железнодорожными путями, а древность – с космической фантастикой. Силы не столько зла, сколько безмозглой подлости, управляют этим миром, и честный Едигей, который ничего не боится (потому что ему в принципе нечего терять), пытается распутать клубок лжи, зависти и отчаянной глупости, сплетенный манкуртами. Манкурт – айтматовский неологизм, обозначающий человека, который утратил человечность. В древности в манкуртов превращали рабов, надевая тем на голову шапки из сырой кожи и держа несчастных под палящим солнцем, пока кожа, высыхая и сдавливая череп, не сводила жертв с ума, превращая людей в бездумные автоматы. Сейчас методики изготовления манкуртов изменились и достигли поистине космических высот, но Едигею только предстоит с этим разобраться. Кстати, поиски правды и справедливости приводят Едигея в конечном счете в Алматы: именно здесь он находит то, что искал. Впрочем, не будем раскрывать секретов книги, которую стоить прочитать хотя бы потому, что это великолепно рассказанная странная сказка о реальности, которая все еще здесь, с нами.
причина пятая
В холодной школе в Таласских горах учительница, ждущая сына с фронта, рассказывает детям на уроке географии о Цейлоне и слонах. Впрочем, ученики ее уже не дети – они в полной мере познают любовь, смерть и тяжелый военный труд 1943 года. Одному из лучших айтматовских текстов «Ранние журавли» (1975) предпосланы три эпиграфа – из кыргызской народной песни, из книги Иова и из древнеиндийской поэзии. И интересно, следить за тем, как маленькая и предельно конкретная жизнь мальчика Султанмурата с каждой страницей превращается в эпическую главу из книги судеб. В этой повести сказано: «Счастье существует для человека только в настоящем времени и не бывает его ни в прошлом, ни в будущем». Одним из условий для этого счастья, по Айтматову, служит никем не нарушаемая тишина (постоянный мотив повести). Ее можно постичь в любой части света – что в огромном предгорном пространстве у подножия Великого Манасового хребта, что, вероятно, на том же Цейлоне.