В своем курсе лекций историк Султан Акимбеков рассказывает о том, как из разрозненных казахских земель, поглощенных Российской империей, складывается единая страна на фоне двух революций, Гражданской войны и советской "модернизации". Во второй лекции он заглядывает в будущее казахских земель, если бы не случилось революции 1917 года.
С условной европейской точки зрения казахское общество к 1917 году пребывало в достаточно архаичном состоянии для начала 20 века. Но точно так же важно, что оно не являлось достаточно традиционным с не менее условной азиатской точки зрения. В частности, для азиатского кочевого общества у казахов накануне революции 1917 года не было соответствующей религиозной инфраструктуры, которая существовала у кочевников и родоплеменных сообществ в Иране, на Ближнем Востоке, Северной Африке и даже Монголии.
Это было связано с тем, что в Казахской степи не было соответствующей экономической базы. Здесь отсутствовали вакфы – мусульманская система собственности, которая предназначалась для религиозных нужд. Здесь уже не существовало ханов и крупной аристократии, в прежние времена заинтересованных в поддержании религиозной инфраструктуры. Если же говорить о родоплеменном обществе, то у казахов к началу 20 века уже не было больше и крупных племен, в то время как еще в 18 и на протяжении большей части 19 века именно племена и возглавлявшие их старшины наряду с чингизидской аристократией были главными субъектами политических процессов в Казахской степи.
Неподвижное общество
Параллельно с постепенной деградацией ханской власти размывались и крупные хозяйства. В прежние времена владельцами большого количества скота обычно были представители чингизидской аристократии. К началу 20 века уже не было крупных стад, принадлежавших отдельным лицам. Массы скота находились в распоряжении казахских родовых общин, что сильно затрудняло формирование «сельской скотоводческой аристократии». Для этого в казахском обществе не было двух важных условий. Во-первых, не существовало частной собственности на землю, она находилась в общем владении. Во-вторых, применение наемного труда было ограничено родственными отношениями в рамках родовой общины.
В степи накануне революции 1917 года также не было и крупного капитала. Основные экономические центры находились в русских городах, и там же располагались представители местного, главным образом торгового и только отчасти промышленного, капитала. В основном это были русские и татарские предприниматели. Последние, в частности, контролировали всю торговлю в степных районах.
Понятно, что фактическое отсутствие крупного и среднего казахского капитала не способствовало изменениям. В обычных условиях капитал теоретически может вкладываться в строительство инфраструктуры, образование, здравоохранение. Это было характерно для Британской Индии. Понятно, что в этом контексте для русского торгового капитала приоритетом являлись интересы русского населения. В то время как татарский торговый капитал внутри Казахской степи больше инвестировал в решение религиозных вопросов, включая, в том числе, и образование, но для сравнительно ограниченной группы людей.
В целом к началу 20 века экономические возможности казахской традиционной элиты заметно сократились. Помимо всего прочего во второй половине 19 века были потеряны доходы от транзитной торговли между Россией и Центральной Азией, которые составляли важную часть доходов казахской элиты в пору ее самостоятельности. В то же время прекращение войн, характерных для 18 века, привело к росту численности казахского кочевого населения, что способствовало увеличению внутреннего потребления.
Все эти факторы стали причиной сокращения торговли скотом на российских рынках, ставшей с середины 18 века и большую часть 19 века важной частью степной экономики. Больше скота стало уходить на внутреннее потребление растущего населения в условиях постоянного сокращения пастбищ под натиском русских переселенцев.
В целом в казахском обществе к началу 20 века произошло значительное снижение численности и влияния местной традиционной элиты. Теперь наиболее важной фигурой в казахской элите был глава волости – волостной. Но сами волости были слишком незначительными по своему размеру, чтобы волостные могли играть какую-то существенную роль за их пределами. Кроме того, влияние волостных заметно ослаблялось острой внутренней межродовой конкуренцией.
Характерно, что в ходе восстания 1916 года, которое явилось для казахского общества основополагающим политическим событием начала 20 века,1
В частности, в Тургайской области лидерами восстания были Амангельды Иманов и Абдулгафар Жанбосынов, выходцы из племени кипчак, но не относившиеся к его традиционной элите.
При этом сами тургайские повстанцы в своей организации ориентировались именно на родоплеменную систему базового уровня. Поэтому те из них, кто принадлежал к волостям, состоявшим из кипчакских родов, выбрали Жанбосынова своим ханом. В то время как повстанцы из числа местных аргынов выбрали ханом Шолака Оспанова, также не имевшего отношения к традиционной элите.
В тяжелых условиях восстания 1916 года они выделились благодаря своим личным качествам. Их условно можно назвать «полевыми командирами» своего времени. Но традиционная элита относилась к ним довольно критически и даже называла «конокрадами».
Весьма показательно письмо, которое 23 мая 1917 года отправил министру внутренних дел Временного правительства Алихан Букейханов, который в это время был комиссаром правительства по Тургайской области. «Карательная экспедиция i
Собственно, такая позиция Букейханова неудивительна, поскольку большая часть образованных казахов по своему происхождению, очевидно, была близка к традиционному обществу и его элитным кругам. Естественно, что у традиционной элиты в целом не могло быть позитивного отношения к Амангельды Иманову и Абдугафару Жанбосынову, если уж Букейханов указывал на их репутацию «конокрадов», то есть людей, склонных к нарушению существующего в традиционном обществе порядка.
Действия восставших и в самом деле часто были направлены против представителей местной элиты, которых обвиняли в злоупотреблениях при формировании списков мобилизованных на тыловые работы. Вообще, казахская родоплеменная элита давно ориентировалась на местные российские власти, взаимодействие с которыми было важно, в том числе, для обеспечения собственного положения в казахском обществе. Она выступала в роли влиятельного посредника в отношениях между казахским обществом и российской администрацией. Все связи обычного казахского общества с официальными представителями России проходили через посредничество традиционной элиты.
В этом смысле восстание 1916 года было очевидным свидетельством кризиса казахской власти на местах. Ее влияние в предшествующее десятилетие и так было существенно ослаблено тем, что она ничего не могла сделать с переселением крестьян из Европейской России и связанным с этим массовым изъятием земли у казахского населения. По мнению Марты Олкотт, «во время колониального правления власть клановых лидеров сократилась, главным образом, потому, что они не могли выполнять свою первоначальную задачу – распределение земли»i
Модель русского колониализма
Казахское общество оказалось в сложной ситуации, которую можно назвать ловушкой традиционности. Фактически законсервированный традиционный образ жизни кочевников находился под все возрастающим давлением со стороны России, которая претендовала на его главный актив – землю, не предоставляя при этом какой-либо альтернативы. Если бы Россия предложила альтернативу традиционности, а такой альтернативой могла быть только модернизация, как это делали британцы в Британской Индии, то это предполагало бы изменение образа жизни казахов. В то же время отказ от модернизации зависимых от России традиционных обществ, что было характерным признаком российской колониальной политики, в случае с казахами означал постепенное сокращение занимаемого ими пространства без принципиального изменения их образа жизни.
Помимо британо-индийской существовала также и другая модель колониализма, которая была реализована, например, в Северной Америке и Австралии. Для такой модели характерно постепенное вытеснение обществ с традиционным образом жизни в своего рода резервации. Здесь такой образ жизни мог, в принципе, сохраняться очень долго, в то время как на освободившихся территориях создавалась своего рода реплика обычного европейского общества со всеми его институтами, включая частную собственность на землю. В данном случае спрос на землю был главным стимулом европейской колонизации. Естественно, что этому способствовал неопределенный статус земли в традиционных обществах, в данном случае - Северной Америки и Австралии. Отсутствие у традиционных обществ современных институтов, в том числе регулирующих право на землю, предоставляло европейцам повод для вытеснения их на периферию, где они могли сохранять свою традиционность.
В начале 20 века у российской экономики появились новые приоритеты, что нашло наиболее яркое выражение в аграрной политике премьер-министра Столыпина, который делал ставку на расселение густонаселенных губерний центра России и освоение земель в азиатской части империи2
Казахское общество инстинктивно ориентировалось на сохранение традиционности и привычного образа жизни, но такой возможности в начале 20 века у него больше не было. По мере роста земельных изъятий кочевое общество могло сохранить в своем распоряжении только те земли, которые не подходили для сельскохозяйственного производства русских переселенцев.
Судьба кочевых народов всегда находилась в руках властей аграрных государств, у которых не было особых причин сохранять традиционный образ жизни зависимых от них кочевников. Например, в Китае большую часть 20 века кочевой образ жизни оставался весьма распространенным и в северном Синьцзяне, и во Внутренней Монголии. В основном это было связано с тем, что земля в этих степных районах не представляла большого интереса для традиционной модели аграрного производства, принятой в Китае. Китайские власти ограничивались внешним контролем над кочевыми сообществами. В результате монгольские кочевники в целом сохраняли традиционный образ жизни на периферии китайской аграрной государственности.
Но этого нельзя сказать про Российскую империю. В связи с ее острой заинтересованностью в земле казахские традиционные сообщества оказывались под сильным давлением. При этом разделение на мелкие территории (волости), находившиеся под контролем российской администрации, не давало возможности играть сколько-нибудь самостоятельную роль в процессе распределения земель. В целом у казахских кочевников в начале 20 века была не очень благоприятная перспектива. Они могли поддерживать традиционный образ жизни только на тех территориях, которые российские власти согласны были им оставить и которые были не слишком удобны для ведения земледельческого хозяйства. Надо сказать, что и сегодня в Азии еще можно встретить отдельные кочевые сообщества, которые ведут традиционный образ жизни. Но это можно наблюдать как раз на периферийных, неудобных для ведения земледелия территориях: например, в горных или в пустынных местностях.
В этом смысле последствия восстания 1916 года могли только ускорить процесс потери казахским обществом земли. 16 октября 1916 года прошло совещание под руководством генерал-губернатора Туркестанского края Алексея Куропаткина. «Генерал-губернатор высказал, что считает необходимым отобрать от киргизов все те земли, где пролита русская кровь, а так как в районе озера Иссык-Куль и по Текесской долине взбунтовавшимися киргизами разрушено и сожжено свыше 1000 домов, убито около 2000 душ русского населения, то естественно, что все эти земли должны быть изъяты из пользования киргизов и обращены под водворение русских. Но на представленной исполняющим обязанности управляющего государственными имуществами карте границы предложенных к изъятию земель нанесены не совсем правильно, нужно стремиться создать обособленную от киргизов территорию с русским населением не только в границах этнографических, но и географических, поэтому его высокопревосходительство предложили провести границы по горным хребтам как с северного берега Иссык-Куля, так и южного. Точно так же признал необходимым изъять из пользования бунтовавших киргизов Джаркентского уезда рода Атбан i
Позднее, уже в январе 1917 года, накануне падения российской монархии власти начали постепенно реализовывать эти планы. К примеру, после Февральской революции 12 марта 1917 года жители Пишпекского уезда направили письмо в адрес нового российского правительства. В нем они просили отменить предписание военного губернатора i
При подавлении восстания 1916 года важную роль сыграли непосредственно русские крестьяне-переселенцы. Процесс их переселения в Азию сам по себе способствовал созданию отдельных русских анклавов среди местного азиатского населения. В 1920-х годах советский историк Петр Галузо писал: «…русский переселенец должен … быть опорой русского господства в крае против мусульманского населения».i
В данном случае стоит также отметить, что, собственно, идея создания переселенческих поселков как своего рода опорных пунктов российского влияния в Азии имела также отношение к вопросу организации крестьянского общества в России. Очень показательно, что переселенцы сохраняли общинную форму организации. Несмотря на то что проводившиеся с 1907 года в России реформы крестьянской общины, напротив, предоставляли отдельным крестьянам возможность выхода из ее состава. Скорее всего, это как раз было связано с существующими опасениями относительно жизни в незнакомой и, возможно, враждебной среде.
Ситуация была парадоксальной. Одной из целей реформы Столыпина являлось создание на селе социальной группы мелкой сельской буржуазии из самостоятельных индивидуальных хозяйств. Однако переселенцы в Азию предпочитали общинный образ жизни, а не фермерское расселение. Соответственно, в процессе переселения на новые территории крестьянская община в России получала дополнительный импульс для своего существования.
В то же время российские власти были напрямую заинтересованы в самом переселении. Им необходимо было ослабить демографическое давление в центральной России и одновременно заселить новые территории. Очевидно, что для решения последней задачи община подходила больше, чем индивидуальные условно фермерские хозяйства. Последние требовали бы большей защиты. Но в решающий момент и на самую минимальную защиту у империи не оказалось достаточных сил.
Когда Россия вступила в Первую Мировую войну, призыв в армию распространился и на крестьян-переселенцев в Азии. Кроме того, вследствие тяжелых поражений в первый год войны, а также нехватки стрелкового оружия, власти собирали его по всей стране, в том числе и у крестьян-переселенцев. С декабря 1914 года по 1 января 1916 года было сдано 7,5 тыс. винтовок. Если даже крестьянские общины и рассматривались как опорные пункты российской власти на окраинах, то к 1916 году они были серьезно ослаблены.
То есть власти в России не видели особых проблем в положении местного азиатского населения и не ожидали от него какого-либо отпора. Александра Бахтурина писала, что «российская администрация в Туркестане показала себя не с лучшей стороны еще и потому, что практически никто из военных губернаторов не ожидал такой вспышки на традиционно тихой окраине. Недостатки в управлении Туркестаном, вытеснение киргизских кочевников русскими переселенцами никогда не рассматривались как насущные внутриполитические проблемы. В течение многих лет вопрос обсуждался, разрабатывались различные проекты, работали совещания, и только события 1916 года показали трагические последствия неорганизованности администрации, нерасчетливой земельной политики».i
Собственно, значительные потери русского населения в Семиреченской области в начальной стадии восстания 1916 года как раз и были связаны с отсутствием в русских поселениях многих мужчин, а также собранного в интересах армии оружия. Всего, по данным туркестанского генерал-губернатора Куропаткина, в ходе восстания было убито 3 офицера, 52 солдата, 75 пропало без вести, из русского гражданского населения погибло 1905 и 1105 пропало без вести. Понесенные потери и пережитый страх во многом стали причиной жестокости крестьян-переселенцев уже в ходе подавления восстания.
Весьма интересна оценка ситуации современным российским историком Владимиром Булдаковым в монографии, вышедшей в институте российской истории в 2010 году: «Но важнейшим результатом произошедшего стало то, что авторитет русских в крае катастрофически упал. Столкновение народов «цивилизованных» с теми, кто считается ими стоящими «ниже», всегда обнаруживают в первых бездну скрытой дикости. Русский народ, «отечески» пестуемый царизмом, не составлял исключения. Более того, события в Средней Азии и Казахстане показали, что импульсы насилия, происходящие от маргинализированных слоев империи, особенно опасны своей запредельной жестокостью. Сомнительно, что кризис «застойной» империи патерналистско-реликтового типа мог вообще протекать в цивилизованных нормах».i
В процессе подавления восстания власти передали крестьянским переселенческим общинам большое количество оружия, в том числе в Семиречьи. К ним также в значительной степени перешли земли, которые ранее населяло местное казахское и кыргызское население. Соответственно, к началу 1917 года позиции крестьян-переселенцев в той же Семиреченской области заметно усилились. По сути, в этом регионе казаки и крестьяне-переселенцы стали главными выгодополучателями по итогам восстания 1916 года. В частности, после его подавления в Семиреченской области они захватили 2,5 млн десятин земли. В этой ситуации упомянутые выше планы местных российских властей создать в регионе отдельные территории проживания для русского и азиатского населения во многом исходили из фактически сложившейся ситуации.
Таким образом, к моменту Февральской революции 1917 года традиционное казахское общество оказалось в довольно сложной ситуации. Восстание 1916 года привело к изменению для него как внешних, так и внутренних условий. С внешней стороны заметно ухудшилось его положение во взаимоотношениях с российскими властями. Кроме того, еще одним из последствий стала активизация крестьян-переселенцев, которые стали оказывать серьезное давление на казахские общины.
Андреас Каппелер оценивал потери местного казахского и кыргызского населения только в Семиреченской области в 100 тыс. убитыми и 200 тыс. бежавшими в Китай.i
Что ждало Казахскую степь в недалекой перспективе? Возможно, вытеснение казахов в резервации по образцу американских индейцев. В этом смысле несомненно, что Февральская революция 1917 года в России привела к радикальному изменению ситуации. Она существенно ослабила негативные последствия восстания 1916 года. Одновременно затеплилась надежда, что и у казахов появится шанс вырваться из западни истории. Впрочем, не всякой надежде суждено сбыться.