ОТ САУКЕЛЕ ДО ФАТЫ И ОБРАТНО

Центральным и самым величественным элементом свадебного убора казахской невесты всегда было саукеле — высокий, конической формы головной убор, порой достигавший 70 см в высоту. Саукеле — визуальный манифест женской чести, статуса и начала новой жизни. Его изготовление могло длиться много месяцев, а стоимость сопоставлялась с ценой табуна лошадей.

Украшали саукеле с исключительным мастерством — драгоценными камнями, жемчугом, серебряными подвесками и непременно перьями филина, которым приписывалась способность отгонять злые силы. Такие элементы выполняли не утилитарную, а символическую функцию, выражая представления о защите, переходе и благополучии. Серебро в составе украшений усиливало ритуальный характер костюма: оно символизировало чистоту, благословение и связь с предками. Особое внимание уделялось желеку — покрывалу, закрывающему лицо невесты и подчеркивающему её переходный статус. На время свадебного обряда невеста воспринималась как фигура, находящаяся между мирами — детством и браком.

Наряд дополняли платья с оборками, бархатные камзолы, расшитые орнаментами, и множество ювелирных украшений: серьги, браслеты, ожерелья, кольца. Украшения инкрустировали драгоценными и полудрагоценными камнями. В казахской культуре камни издавна играли важную роль как неотъемлемая часть защитной и сакральной символики. Их использовали в ювелирных изделиях не только ради красоты, но и в соответствии с представлениями об их благотворном воздействии на человека — физическом, эмоциональном и духовном.

Казахские ювелиры не просто вставляли камни в изделие, а подбирали их по совместимости с возрастом, статусом и жизненной ситуацией. Например, в украшениях для молодых женщин и невест чаще всего использовали бирюзу и жемчуг. Бирюзаiкөк тас считалась «живым камнем», оберегающим от дурного глаза, внезапной смерти и несчастий. Жемчугiінжу олицетворял чистоту и достоинство.

Особое внимание уделялось и украшениям для волос. Шолпы и шашбау, прикреплённые к косам, создавали нежный мелодичный звон, от которого, как верили предки, бежали злые силы. Украшения строго соответствовали возрасту и статусу женщины. В детстве и ранней юности казашки носили миниатюрные шолпы из серебра, часто без подвесок — как первое украшение и символ «открытого» состояния девичьей души. В них использовались символы солнца, луны и птиц — как метафоры роста и защиты.

В подростковом и брачном возрасте переходили на тяжёлые шолпы и шашбау, украшенные колокольчиками, зернью, символикой цветов, зверей и космоса. Считалось, что это период максимальной уязвимости, поэтому для защиты в украшения вплетались тамги — родовые знаки. Женщина после замужества обычно носила неброские, но массивные шекеликiшекелік – украшения, которые крепятся за петли головного убора или за волосы у виска и элементы, вплетаемые в головной убор, — кимешек. Менялись и символы — круг, спираль, знак вечности.

Традиционная казахская свадьба представляла собой не одномоментное событие, а целую систему ритуалов, каждый из которых имел своё символическое значение и сопровождался определённым этапом подготовки, в том числе — подбором одежды для невесты. Наряд становился не просто частью внешнего облика, но знаком социального и ритуального статуса, отражающим положение девушки на каждом этапе перехода от девичества к замужеству.

Официальное предложение руки и обсуждение условий брака. Невеста в этом этапе не участвовала активно, но её уже начинали готовить — собирали приданое, заказывали саукеле и другие элементы свадебного наряда.

Невеста надевала скромный наряд светлых оттенков, символизирующих чистоту.

Обряд проводов девушки из родительского дома. Это один из ключевых моментов. Невеста надевала яркий праздничный наряд с вышивками и инкрустацией. Голову украшало саукеле, символ её девичьей чистоты и нового статуса. Лицо прикрывалось желекомiпокрывало, закрывающее лицо невесты. Наряд невесты чаще всего был красного цвета.

Красный цвет символизировал полноту жизненных сил, молодость и энергию. Именно поэтому девушки и невесты носили красные наряды, особенно в торжественных случаях, таких, как свадьба или обряды совершеннолетия. В обрядовом смысле красный цвет подчеркивал переход девушки в статус замужней женщины. Красный камзол или саукеле были знаками этой трансформации. Красная ткань, особенно бархат и парча, была дорогой и доступной преимущественно для богатых семей. Наличие красных элементов в одежде указывало на высокий статус, достаток и родовитость.

Празднование в доме жениха. Здесь наряд невесты мог оставаться тем же, что и на Қыз ұзату, но особое внимание уделялось обряду беташар — открытию лица невесты. Медленно, с особой торжественностью, поднимался желек, скрывавший лицо девушки. Этот жест символизировал принятие в новую семью. В этот день часто использовался второй наряд — светлый, но с теми же знаковыми элементами: камзол, украшения, головной убор.

После свадьбы молодая жена надевала желек — уже не как подобие фаты, закрывающей лицо, а как повседневный головной убор замужней женщины до рождения первого ребёнка. Он мог быть в виде платка, шали или накидки, символизируя скромность и новый социальный статус. Каждая стадия требовала отдельного комплекта одежды, что демонстрировало состоятельность семьи. Цвет: до свадьбы — красный; после свадьбы — белый или светлый; в зрелом возрасте — сдержанные, спокойные тона. Головные уборы — от тюбетейки до саукеле, от жаулыка до кимешека — отражали возраст, статус и обрядовую роль.

После свадьбы саукеле не исчезало из жизни женщины. Оно переходило от матери к дочери, от бабушки к внучке как символ женской линии рода. Его нельзя было трогать посторонним: считалось, что саукеле хранит в себе духовную силу семьи. Саукеле часто держали в отдельном чистом и защищенном месте — завернутым в белую ткань или помещённым в специальный сундукiсандық, чтобы уберечь от пыли, света и порчи. Иногда использовали отдельный сундук красного цвета, подчёркивающий праздничность и сакральность предмета. Этот сундук стоял в укромном углу юрты или дома, часто рядом с другими предметами приданого.

Саукеле хранилось не просто как память, а как наследственная реликвия, семейный оберег и символ преемственности женской линии рода. Иногда саукеле вновь доставали для воспоминаний, для показа гостям, особенно на құдағи шайiженских собраниях, а также как обрядовую реликвию в случае повторных свадеб, чтобы показать связь с родом.

Считалось, что саукеле хранит дух рода и честь женщины, поэтому его не разрешалось носить или даже примерять другим, особенно чужим девушкам. После свадьбы женщина могла надевать саукеле по праздникам в течение первого года, затем оно становилось символической реликвией.

За столетие наряд казахской невесты изменился как культурный документ. Одна из главных причин изменений — модернизация общества. С приходом советской власти началась политика унификации и отказа от того, что называлось «феодальными и религиозными пережитками», к которым относились национальные костюмы. Саукеле, украшения с оберегами, ритуалы беташар и қыз ұзату рассматривались как проявления «устаревших» норм. В результате они постепенно вытеснялись из обихода, а на смену им приходили упрощённые наряды, часто лишённые национальных черт.

Вторая причина — урбанизация и смена образа жизни. Переход от кочевого быта к оседлому, от юрты к квартире, от рода к нуклеарной семье изменил само представление о свадьбе. В условиях города громоздкий и дорогой саукеле утратил практичность, а западные платья стали символом «современности», «европейскости» и достатка.

Третьим важным фактором трансформации свадебного наряда стало влияние медиа и процессы глобализации. С конца 20 века казахское общество всё активнее включалось в глобальный информационный поток, где доминировали западные культурные образы, транслируемые через телевидение, кино, журналы и, позднее, интернет.

Белое платье как образ невинности и женственности стало универсальным символом невесты, вытесняя этническую специфику. Но, возможно, самая тонкая причина — изменение отношения к традициям. Для прошлого поколения свадебный наряд был частью сакрального ритуала, духовного акта. Для современных невест — это чаще акт самовыражения, моды, эстетики. Хотя интерес к традиционным нарядам возвращается, он теперь имеет в основном декоративную, а не ритуальную природу.

Однако в этих изменениях нет однозначно негативного смысла. Они свидетельствуют о живом развитии культуры, которая умеет адаптироваться, искать баланс между традицией и современностью. И тут неожиданным образом на восприятие национальной одежды повлиял фактор популярности исполнительского искусства. Ни для кого не секрет, что именно этот культурный продукт пользуется особой известностью в нашем социуме наряду с модными тенденциями в одежде.

Гульфайрус Исмаилова — имя, без которого невозможно говорить о казахском театральном искусстве и национальной стилистике в сценографии. Будучи художником-постановщиком, живописцем, мыслителем и носителем казахской эстетики, она оставила значительный след в трансформации традиционной одежды, особенно через призму театра и визуальной выразительности сцены.

Одна из самых примечательных черт её подхода заключалась в целенаправленном увеличении орнаментов на костюмах в спектаклях на казахскую тематику. Исмаилова понимала: театр — это не музей, и сцена требует особой выразительности. Чтобы зритель с последних рядов мог понять, что перед ним не просто восточная история, а именно казахская, она гипертрофировала детали — увеличивала узоры, углубляла цветовые контрасты, усиливала декоративность.

Этот приём имел не только художественное, но и культурное значение. Он превращал традиционный орнамент из скромного элемента костюма в знаковую, опознаваемую структуру, возвращая ему сакральность и придавая современную выразительность. В условиях, когда национальные образы часто размывались на фоне советской стилистики, такие акценты становились формой визуального сопротивления, способом сказать: это казахская история, это казахский символ.

Именно благодаря таким визуальным стратегиям Исмаиловой казахская традиционная одежда получила новую сценическую жизнь. Она перестала быть только этнографическим объектом, превращаясь в зрительный код, с помощью которого можно было моментально идентифицировать содержание спектакля, прочувствовать его этнический контекст, даже не вникая в сюжет. Более того, влияние её театральной работы перешло и в сферу моды.

Художники по костюмам, дизайнеры и стилисты начали использовать увеличенные орнаменты и яркие цветовые акценты как способ репрезентации национального начала в современных интерпретациях одежды. Так искусство Исмаиловой стало связующим звеном между традицией и современностью, сценой и подиумом. Таким образом, творчество Гульфайрус Исмаиловой изменило сам взгляд на казахский костюм: оно расширило его смысловое поле, превратило детали в символы, а орнамент — в голос культуры. Её подход доказал, что национальная одежда может быть не просто атрибутом, но полноценным выразительным языком, способным говорить с публикой на любом расстоянии — от сцены до сердца.

Это уникальный по своей сути пример влияния изобразительного искусства на общество. Сформированная художником Гульфайрус Исмаиловой новая эстетика является культурным феноменом всего столетия.

Сегодня мы наблюдаем процесс переосмысления визуального, цветового и эстетического кода кочевников в современной действительности. Особенно радует интерес молодого поколения к корням казахской культуры.

Возвращаясь к теме наряда невесты, мне, как художнику и исследователю, хотелось бы обратить внимание на важность заложенных в древние казахские традиции смыслов. Это язык, на котором наши предки говорили о красоте, чести, духовной зрелости.

Да, многие ритуалы сегодня утратили свою повседневную необходимость. Но сакральность образов, ритмика орнаментов, цветовой код традиций — это инструмент культурной памяти, который продолжает работать, если мы умеем его читать. И пока сохраняется интерес к этим значениям, пока ткань истории не забыта, казахская культура не просто жива — она развивается, открывая новые формы.

Лейла Махат — художница, галеристка, PhD в области изобразительного искусства, профессор КазНУИ.

Благодарим за предоставленные иллюстрации Государственный музей искусств Республики Казахстан имени Абылхана Кастеева и аукционный дом и галерею Bonart.kz

1. Исмаилова Г. Ш. Театр. Живопись. Судьба. — Алматы: Өнер, 1986.

2. Татимов М. Б. Национальные традиции казахского народа. — Алматы: Казахстан, 1993.

3. Аманжолова Д. И. Казахский национальный костюм: историко-этнографический анализ. — Алматы: Ғылым, 2001.

4. Кунаев А. И. История традиционной казахской культуры. — Нур-Султан: Ел Орда, 2012.

5. Кожахметова К. А. Свадебные обряды казахов: ритуалы и символика. — Алматы: Өнер, 2007.

6. Уалиева Р. Одежда казахов: культурное наследие кочевников. // Вестник КазНУ. Серия культурологии. 2015. №2.

7. Ашимбаев М. С. Казахские обряды и традиции в современном обществе. — Нур-Султан: Институт культурной политики, 2018.

8. Назарбаева С. Этноэстетика: казахский орнамент и его значение. — Алматы: Қазақ университеті, 2010.

9. Сабденова Г. Влияние театрального искусства на визуальный код казахской национальной одежды. // Искусство и общество. 2020. №4.