СРЕДНЕВЕКОВЫЙ МИР ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ

Для того, чтобы средневековый человек появился на свет, нужны были мужчина и женщина. Затем ребенка растили либо семья, либо кто-то из родителей, либо родня, либо какая-то группа, приемные родители. Всё как у нас. Но в традиционном обществе устройство и будни семьи находили объяснение в религии и ею же определялись. И в этом плане христианская догматика не была лишена парадоксов. Дева Мария, человек из плоти и крови, но безгрешная, рождает без помощи мужского семени сына, который в одинаковой мере Бог и человек. Он – сын своего Отца, Творца неба и земли, но и сын своей матери. Он рождается во времени, но, как одно из лиц Троицы, существует «прежде век», т.е. до того, как появились на свет, мир, в котором он живет, и мать, которая его родила. При этом у Марии есть «обручник»: плотник Иосиф. Он хранитель «святого семейства» в земных тяготах, везет его на перепись населения, бежит с ним в Египет, спасая божественного младенца от жестокого иудейского царя Ирода. Но он исчезает из евангельской истории задолго до ее кульминации – крестной жертвы, где судьбу Сына – и всего человечества – вершит Отец Небесный. Наконец, Мария, буквально вместившая в себе «невместимое» божество, резонно ассоциировалась с Церковью, которая представляет Бога на земле. Но в этой своей роли Мария-мать оказывается и невестой Христа, и даже его дочерью.

В подобных парадоксах веры нетрудно запутаться не только нам, но и средневековому христианину. Творец благословил Адама и Еву на размножение, но осудил обоих за непослушание: Ева по наущению змея попробовала яблоко с древа познания добра и зла, а потом угостила им Адама, хотя Бог это им строжайше запретил. Книга БытияiПервая книга Ветхого Завета, повествующая эту историю, не поясняет, как вкушение плода связано с размножением. Однако дети у Адама и Евы появились только после того, как они попробовали плод, устыдились своей наготы и были изгнаны из Рая, чтобы в поте лица добывать хлеб и в муках рожать детей.

Иисус, часто бывая в семейных домах, помогая вдовам и детям, одновременно требует отказаться от матери и от отца. Вторя ему, апостол1¹АпостолыПоследователи, ученики Иисуса Христа. Обычно под апостолами понимают 12 непосредственных учеников Христа. Павел не имеет ничего против семей, в том числе смешанных, христианско-языческих, но открыто говорит, что безбрачие достойнее и быстрее ведет на небо.

Таким образом, статус семьи, кровных и родственных уз стал в Средние века камнем преткновения. Римский гражданин одновременно семьянин, связанный правами и обязанностями с предками и потомками. Его семья – это «питомник государства». Для Августина2²Святой Августин Блаженный (354–430 гг.)Богослов, философ, один из самых важных в истории католической церкви., отца церкви, очень плодовитого и влиятельного мыслителя 5 века, брачные узы по-прежнему «основа государства», но их уже недостаточно для воплощения Града Божьего на земле3³Град БожийОдин из образов Царства Небесного. Августин написал трактат «О Граде Божьем».. Для того чтобы человек был человеком и христианином, требуется второе рождение – крещение. А в середине Средневековья, в 12 столетии, правовед Грациан зафиксировал этот парадокс, назвав семью «питомником любви». Заменив всего одно слово, он отразил совершенно иное по сравнению с античностью отношение к семье и вообще новый взгляд на человека и общество. Там, где античный писатель ставит «государство», средневековый интеллектуал ставит «любовь». Это, однако, не плотская любовь – amor или, как бы мы сказали, «амур», это особое духовное соединение.

Отношения же между индивидами и группами строятся отныне не только на кровных узах, но – в не меньшей степени – на основе духовного родства. Успех в Средние века чисто христианского феномена крестного отцовства указывает на то, что перед нами не фантазии богословов, а глубинная перестройка основ жизни людей. Если сегодня в Европе связи, соединяющие крестных и крестника, личное дело каждого, дань местной или семейной традиции, то десять веков назад это непреложная истина. Кровные родственники не случайно последовательно уже в первом тысячелетии отстранялись от участия в крещении. И церковь, и вслед за ней общество стремились в большой степени заменить связи по крови связями, если можно так выразиться, скрепленными водою и духом.

Все общества знают различные формы замены семьи другими способами ввести индивида в круг общения: клан, клиентские отношения, пионерский лагерь. Наконец, привычные нам всем обязательное начальное образование и воинская повинность тоже представляют собой длительные этапы взаимодействия, но и противостояния между индивидом, семьей, обществом и государством. В средневековом мире нет ни обязательного образования, ни воинской повинности, но он понимал, что семьи для обеспечения собственной стабильности недостаточно, что «семейные интересы», которые каждый семьянин призван был отстаивать, могли разрушать и все вокруг, и саму семью. Значит, нужны были какие-то иные, внешние по отношению к ней рычаги регулирования ее жизни. Не родственные по крови, но духовные связи, принятые как религиозный долг и как правила игры, стали одним из таких рычагов.

Мы отчасти резонно считаем хранительницей семьи женщину. Легко представить себе тысячелетие, в котором она из поколения в поколение влачит незавидное существование: зачинает, рожает, пеленает, стирает, стряпает, опять зачинает, опять рожает, опять пеленает... И так примерно до сорока лет. Детская смертность была очень высока: считается, что от четверти до трети младенцев умирали в первые дни или месяцы, около половины не доживали и до девяти лет. Поэтому родить, скажем, двенадцать детей с тем, чтобы выжили хотя бы двое, было нормой. Женщина побогаче и познатнее могла перепоручить часть функций служанкам, тогда ей оставались беременности, роды и вышивание, по редким светским праздникам, века с одиннадцатого, – турнир и пара льстивых песен от заезжего поэта. Ко всему прочему, любая женщина – наследница греховодницы Евы, схватившей яблоко первой и потому во всем виноватой. Выходит, что прекрасная половина человечества промолчала тысячу лет, и за этим молчанием не слышно даже плача.

Все это верно, и средневековое общество в целом, конечно, общество мужское, в его «табели о рангах» у женщины отдельно от мужчины ранга нет. Королева, овдовев, оказывалась под вполне реальной угрозой лишиться и положения, и имущества. Однако на протяжении всего тысячелетия можно встретить женщин незаурядных – властных и влиятельных, талантливых и предприимчивых, замужних и овдовевших, красноречивых и даже воинственных (речь не только о Жанне д’Арк)4⁴Жанна д'Арк (около 1412–30 мая 1431)Национальная героиня Франции, девушка - командующий французскими войсками в Столетней войне с Англией. Многие оставили глубокий след в памяти современников и потомков. Средневековая семья – это вовсе не только очаг и пеленки.

Возможно, мир – ключевое слово, когда мы говорим об этой «ячейке общества». Нетрудно решить, что женщина здесь – жертва этого самого «мира», который нужен опять же мужчинам, что ей всего лишь предоставлена роль трофея, талисмана, залога, а то и заложницы. На первый взгляд, здесь нет места ни личности, ни любви, ни воле, ни счастью, а семья – производная большой, малой и даже микроскопической политики. «Передача» невесты обставлялась соответствующим образом и сопровождалась публично засвидетельствованным вручением приданого. Праздник, количество и качество подарков, количество и статус гостей – все эти обстоятельства имели юридическую силу и несли политические и экономические последствия в зависимости от уровня объединившихся семей. С места снималась не только невеста, в движение приходили вещи, люди, а то и города и страны.

В политически раскаленной городской среде средневековой Италии, женившись, можно было сменить, а то и создать политическую партию. Напротив, обида, нанесенная невесте или супруге, могла дорого обойтись обидчику и всему его роду, стать поводом к многолетней «файде»iот древнегерманского fêhida, «вражда», одного корня с современным немецким feind, «враг».. И тогда родственники и потомки обязаны были мстить за обиду, нанесенную дочери, сестре, матери.

Казалось бы, для того, чтобы в недрах средневекового «варварства» постепенно вызрела привычная в Западной Европе эмансипация женщины и, следовательно, относительное равноправие в семье, нам следовало бы ждать какого-то прогресса в юридическом статусе женщины в последние века нашей эпохи. Однако ни экономически, ни юридически этого не произошло. По женской линии периодически передавались наследства, иногда настолько крупные, что по их вопросу можно было затеять мировую войну лет на сто, как это произошло в 14 веке. Английский король Эдуард III по матери приходился внуком французскому королю, и при пресечении династии Капетингов5⁵КапетингиФранцузская королевская династия (987-1328). Впрочем, ее боковые линии - Валуа и Бурбоны - правили Францией до 1848 г. объявил себя законным наследником французского трона. На эти притязания юристы по ту сторону Ла-Манша ответили, что «негоже лилиям прясть». То есть лилии, украшавшие герб французских королей, не переходят по женской линии. В результате Эдуард III начал войну, которая вошла в историю как Столетняя (1337-1453).

В обыденной жизни женщина позднего Средневековья распоряжалась даже приданым с массой ограничений. Более того, несмотря на все успехи юриспруденции и куртуазности6⁶КуртуазностьСредневековая система правил поведения и система ценностей в придворной жизни. Как правило речь идет об отношении к женщине., экономическая беспомощность прекрасной дамы привела к обесцениванию женщины в системе ценностей мужчин. Женоненавистничество, один из лейтмотивов клерикальной и сатирической литературы 12–15 вв., вроде «Пятнадцати радостей брака», в равной степени связано с тоской клира по запретному плоду и с теми ограничениями, которые само это мужское общество наложило на женский пол, в те времена считавшийся слабым не фигурально, а вполне буквально, причем по всем без исключения статьям7⁷Пятнадцать радостей бракаПамятник французской городской литературы рубежа 14 и 15 вв. Заголовок пародирует название популярной в те времена молитвы «Пятнадцать радостей Богоматери». Произведение каталогизирует характерные для того периода отрицательные стереотипы о женщине.

Если раннесредневековые сомнения в наличии у женщины души можно все же считать курьезом, то в относительной слабости ее разума – в противовес неуемной чувственности – мужчины не сомневались. Отчасти в этих предрассудках коренится и реальная история последнего судебного поединка Средневековья, рассказанная хронистом Фруассаром, и фабула недавнего фильма Ридли Скотта об этом поединке, название которого неудачно переведено на русский как «Последняя дуэль».

Речь, конечно, не о дуэли, а именно о судебном поединке, в котором мужчина, воин, рискует жизнью за собственную честь. Дескать, спор разрешит сам Бог и отдаст победу тому, кто прав. В эпоху MeeToo8⁸MeTooХештег и одновременно компания по разоблачению сексуального насилия, начавшаяся в социальных сетях в 2017 году. обвинения в сексуальных домогательствах, имевших место даже лет 20 назад, могут без всякого судебного разбирательства уничтожить карьеру и жизнь мужчины. Во времена, о которых рассказываю я, одних слов женщины, обвинившей знакомого мужчину в насилии, было недостаточно. И, если бы ее муж проиграл, женщину признали бы лгуньей и сожгли на костре.

Известно, что церковь, начиная с 11 века, активно выступала за то, чтобы условием брака всегда было публично выраженное согласие. Для этого изначально вполне мирские свадебные обряды все больше приближались к церковным, все чаще в них участвовали священники. Перед церковью, у портала или в ее нартексе, то есть перед нефом,iНартекс - притвор (своего рода прихожая) христианского храма. брачующиеся должны были уверить настоятеля в своем согласии соединиться и получить подобающие для случая наставления, видимо, напоминающие те, что сегодня говорятся в загсе. Отчасти такая сакрализация была на руку мирянам. Но и отдавать клиру столь важный механизм самоорганизации мир не собирался. Еще в 16 веке итальянцы женились дома, в присутствии исключительно нотариуса. А знаменитый «Портрет четы Арнольфини», написанный художником Ян ван Эйком в Брюгге в 1434 году, является не только первым в истории семейным портретом, но и, возможно, живописным свидетельством заключения брака. Как можно видеть, благочестивая семейная идиллия представлена по-домашнему, при собачке, сброшенных туфлях, четках, люстре, зеркале, отражающем фигурки свидетелей, кровать и живот супруги указывают, возможно, на ожидаемую от нее плодовитость, а лимон на окне – на победу над грехом Евы, схватившей с древа познания кислый плод. Но во всем этом нет и намека на какую-либо церковность.

Семья – дело мирян. Хотя бы потому, что католический Запад для своего священства с 11 века избрал безбрачие (целибат), видя в браке священнослужителя, в любых сексуальных отношениях и даже в самом влечении тяжкий грех, не совместимый с отправлением Таинств. Однако и среди мирян, вступающих в брак, сексуальное влечение, по крайней мере обоюдное, обрело привычное нам значение относительно недавно. В средневековых текстах нетрудно найти свидетельства внутрисемейной любви, преданности, взаимной поддержки, уважения, любви к детям и внукам. Но симпатии встретивших друг друга молодых людей, не говоря уже о страсти, кажется, не достаточно. Так, в «Песни о Нибелунгах»9⁹Песнь о нибелунгахСредневековая германская эпическая поэма, написанная неизвестным автором в конце 12 — начале 13 века. Восходит к более древним германским легендам, которые, в частности, послужили основой и знаменитого оперного цикла Рихарда Вагнера (1813-1883) "Кольцо нибелунга". Зигфрид мечтает о красавице Кримхильде, которую пока что не имел случая видеть воочию. Кримхильда же, наблюдая за ним издалека, восхищается его красотою и удалью. Наконец, молодые знакомятся, и их охватывает любовное чувство, но это не финал истории, а только ее начало. Зигфрид оказывает различные услуги брату Кримхильды, Гунтеру, и только после этого Гунтер просит Кримхильду выйти за Зигфрида вовсе не по любви, а во исполнение данных Зигфриду обещаний. Кримхильда покорно соглашается уважить брата.

Конечно, Писание, художественная литература и церковная проповедь говорят о любви как основе семьи, но общество не считало нужным фиксировать брак, возникший по любви. Фиксировали, если можно так выразиться, любовь по браку. Стерпится – слюбится.

Кодировка, ритуализация, подчинение инстинктов плоти ритмам общины, доводам священника, церковному календарю и хитроумным предписаниям лекарей и даже ученой медицины – все это реалии средневековой семейной жизни. В медицинских трактатах можно найти предписания о количестве соитий, чтобы не надломить хрупкое мужское здоровье. Как и положено тем, кто по определению асексуален и лишен интереса к жизни полов, клирики увещевали паству вести себя подобающим образом. Этот «подобающий образ», как нетрудно догадаться, учитывал, во-первых, христианские праздники и посты, когда совокупляться было запрещено, во-вторых, то, что считалось «естественным», включая позу: все, что выходило за рамки строго горизонтальной субординации слабого пола сильному, осуждалось. Точно так же осуждался, клиром и медициной, контакт во время кормления, беременности и месячных. Прерывание беременности и контрацепция встречались редко.

Велика в средневековом браке и тяга к порядку. И эта тяга делилась пополам между супругами. Мы сказали о «мире», о «чести», но не менее важным для семьи можно считать понятие власти. Мужчина считался существом более совершенным, чем женщина, уже потому, что создан был первым. Если Адама и Еву вместе называли «прародителями», то первозданным все же считался именно Адам. Поэтому и власть мужа над женой казалась естественной. Женщине же приписывалась слабость едва ли не во всем, от физической силы до ума, ее нравственную шаткость объясняли превалированием чувственности над разумом, поэтому как бы в ее же интересах ограничивали и ее автономию. Вся ее повседневная «география» сводилась к нескольким комнатам, кухне, рынку, церкви и колодцу.

Мужчина по отношению к дому – существо внешнее, он обеспечивает его снаружи: пищей, богатствами и человеческими связями. Каждодневное управление всеми этими ресурсами – на женщине. Хорошая жена, насколько можно судить по городской литературе, – та, что умеет справиться с этой задачей. Она находит правильное применение в жизни продуктам, произведенным главным образом мужским трудом.