СРЕДНЕВЕКОВЫЙ МИР ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ

Парадокс в том, что подавляющее большинство средневекового населения, по крайней мере, формально безоружно. Война как социальная функция принадлежит исключительно немногочисленной знати, вооружение и военное искусство – не просто обязанность, но и обязанность дорогостоящая. Люди делятся на вооруженных немногочисленных воинов, milites, и многочисленных невооруженных, следовательно, беззащитных, крестьян, rustici. Те немногие, кому оружие доступно по статусу, решают все, кроме отношений с небесами, на которые, впрочем, тоже влияют самым непосредственным образом, потому что клирiто есть духовенство по большей части пополнялся за счет той же феодальной знати. Место в военной иерархии совпадало с иерархией социальной и политической, а объем обязанностей и почестей, связанных с войной, был прямо пропорционален размеру феода. Все феодальные структуры, будь то графство, город, епископство или значительный монастырь, обязаны были своему сюзерену т.н. «помощью»: поставить по зову определенное число вооруженных конников и пехотинцев. Право же на такой зов называлось «баном». Тем же термином, к которому восходит современное слово «банальный», обозначали целый ряд других феодальных привилегий, потому что германский глагол bannan, родственный русскому «баить», понимали как приказ, невыполнение которого грозило карой.

Все это мало похоже на привычные нам профессиональные армии – скорее на частные военные компании (ЧВК). Однако конец Средневековья, в особенности последний этап Столетней войны2²Столетняя войнаСерия военных конфликтов между Англией и Францией с 1337 по 1453 гг. в связи с претензиями английского короля на французский престол. и Итальянские войны,3³Итальянские войныСерия войн между Францией, с одной стороны, и Испанией и Священной Римской империей, - с другой (1494-1559) первоначально за обладание Неаполитанским королевством, но во многом за гегемонию в Западной Европе. По итогам Франция вынуждена была уступить Италию Испании. ознаменован возникновением регулярных армий. А это значит, что за прошедшие столетия общество вновь, как в античности, научилось управлять военной силой с помощью политики, права и отчасти морали. Из привилегии знати война превратилась в рычаг на службе интересов государства. В какой-то степени это выделение войны в специальную сферу политики, ее относительную рационализацию, можно считать и концом «воинственного» Средневековья. Именно поэтому на заключительном этапе Столетней войны, в 15 веке, мы уже знаем по именам крупных военачальников, профессионалов военного дела, кондотьеров. Они торговали своими услугами, нанимали бойцов за жалованье, «сольдо», откуда привычное нам слово «солдат».

Не стоит думать, что привязка войны к государству, как на уровне этики, так и на уровне права, стала абсолютной, по крайней мере, при Старом порядке, до 19 века.4⁴Старый порядокТак в европейской науке и публицистике иногда называют мир до Великой Французской революции 1789 года.Возрождение военной науки, трактаты, академии, стратегия и тактика – всё это относится к Новому времени. Поэтому велик соблазн просто видеть в средневековых особенностях ведения боев и в представлениях о войне тысячелетний провал между римской античностью с ее легионами и регулярными армиями Нового времени. Развитая военная наука и техника предполагают огромные материальные ресурсы и централизованную, абсолютистскую по амбициям, иногда тоталитарную власть. У небольших и обычно раздробленных феодальных графств, княжеств и даже королевств не доставало экономических ресурсов. Так, в Ледовом побоище на Чудском озере 1242 года, согласно Ливонской рифмованной хронике 13 века, погибло двадцать рыцарей и еще шесть были захвачены в плен.5⁵Ледовое побоищеНебольшая стычка между немецкими рыцарями и дружиной новгородского князя Александра Невского (1221-1263) запомнилась по пропагандистскому фильму Сергея Эйзенштейна "Александр Невский", снятому накануне Второй Мировой войны. Сергей Эйзенштейн изобразил сражение 1242 года как грандиозную битву, что не находит подтверждения в современных событию источниках. Такая скромная арифметика скорее напоминает разборки между бандами Чикаго, чем сражения Нового времени.

Когда средневековые поэты воспевали военные подвиги, в их творчестве, местами гениальном, если вспомнить великие эпосы, многое – продукт воображения, а не наука, мифотворчество, а не история. Примерно, как сегодня. Но если взять на себя труд прочесть тысячи страниц средневековых хроник, писем, того же эпоса или рыцарского романа, картина усложнится. Почти все хроники до 13 века написаны монахами, но и в них мы найдем свидетельства рутинной работы по организации военных действий, от доставки фуража и финансирования до изготовления осадных орудий. За этими письменными свидетельствами стоит трудно уловимая устная традиция. Отчасти она сохранила военные обычаи римлян, отчасти, напротив, германцев, которые в целом мало что могли противопоставить мощи и выучке легионов римлян. Войны Нового времени мы можем изучать по картам, от Средневековья ничего подобного не дошло: скорее всего, никому и не приходило в голову колдовать над портуланами или паломническими итинерариями,iранние карты, скорее, схемы и путеводители планируя атаку. По крайней мере, до 15 века. Однако это не значит, что рыцари не умели провести разведку и вообще осмыслить то, что сегодня называется театром военных действий.

Оказавшись сегодня в какой-нибудь области, которую обошел стороной промышленный бум 19–20 вв., мы нередко обнаруживаем настоящую систему оборонительных сооружений, поражающих своей сложностью. Западное Средневековье не знало ни Великой Китайской стены, ни тянувшегося на сотни миль римского лимесаiПограничные укрепления в Древнем Риме. Но уже завоевавшие и освоившие Апеннинский полуостров лангобарды заперли Альпы системой «клауз», clausae, что можно перевести попросту как «гарнизоны». Они не спасли лангобардов от франков. Но именно замки стали основой военной организации средневековой Европы. Когда несколько тысяч крестоносцев основали себе королевства и княжества на Святой земле, они выстроили десятки замков и с помощью сигнальных огней на донжонахiглавная башня внутри крепостных стен могли донести весть об опасности от Персидского залива до Эдессы за день.

И построить, и содержать непрерывную пограничную сеть укреплений могло лишь крупное государство. Поэтому немногочисленны протяженные фортификации Средневековья: в 8 в. король Мерсииiодно из королевств древней Англии Оффа возвел вал против бриттов Уэльса, частично сохранившийся до наших дней, чуть позже Карл Великий провел «Саксонский рубеж» против ободритов. Но правилом подобные начинания не стали. В Средние века само понятие границы, столь привычное и нам, и римлянам, размылось. Это не значит, что о «рубежах» не думали вовсе. Рубежные области стали называть на германский манер «марками», управлявшие ими маркграфы в Новое время превращаются в маркизов.

Замки разных размеров выстраивались вдоль путей, по которым могли пройти войска: никакому завоевателю не нужен был даже небольшой отряд противника в тылу, и он вынужден был оседать около каждого такого замка, если тот готов был оказать сопротивление и не сдавался без боя. В позднее Средневековье узкая долина реки Аоста, ведущая из Паданской равнины к Мон-Блану и перевалам, покрылась сетью небольших крепких орешков, одни из которых стояли внизу, другие ютились на скалах. Такие орлиные гнезда стали поэтому называть «рокками» по-итальянски или «рошами» по-французски, то есть «скалами». И во многих других землях каменные замки с 10 века стали формировать пейзаж, как на стратегически важных участках, так и в целых исторических областях, вроде Кастилии – «страны замков», лежащей на границе между христианским севером и исламским югом Испании.

Как же воспринималась война в Средние века, если мы утверждаем, что ее не только вели, но и осмысляли? С падением Рима погибло государство, которое формально гарантировало своим гражданам мир и правосудие ценой перманентной войны. Однако и германцы, если верить Тациту, самым благородным делом считали именно ее. Постепенная германизация Европы привела к тому, что отличить гражданскую жизнь от применения силы оказалось невозможным. Но когда их королевства окрепли, когда успешно пошла христианизация и возвращение культуры, в разных слоях подспудно возникла воля к усмирению бесконтрольной стихии, восстановлению порядка.

Термин «справедливая война», лат. bellum iustum, встречающийся в средневековой богословской, юридической и политической литературе, восходит к античности. Основы же христианского понимания справедливой и несправедливой войны заложил Августин.6⁶Аврелий Августин Позднеантичный богослов и философ (354-430). Один из "отцов церкви", почитающийся более всего в католическом мире. Среди его важнейших трудов — "О граде Божьем" и "Исповедь". Если ранняя патристикаiТак называют труды отцов церкви, от латинского pater - отец отвергала использование христианином какого-либо оружия кроме молитвы, то августиновское понимание войны уже более нюансировано. Война – неизбежное следствие грехопадения и произошедшего затем братоубийства.iКнига Бытия рассказывает историю о том, как Каин из зависти убил брата Авеля. Всякий берущийся за оружие несет за это ответственность, но «справедливая причина», iusta causa, его оправдывает, если цель – восстановление мира, справедливости или освобождение плененного народа. Осуждение Августина получили войны, начатые из «властолюбия». Христианин вроде бы мог взяться за оружие без сделки с совестью, но справедливая война по идее исключала необузданное насилие – а такового в Средние века хватало, как во все времена. Религия противопоставляла контролируемую силу хаосу страстей, который угрожал мироустройству, но она же устами проповедника могла предлагать убивать всех, утверждая, что «Господь отличит своих», как выразился один епископ в начале 13 века.

Теоретически христианин всегда должен был быть миротворцем. И даже если этот благой принцип с трудом воплощался, он все же исторически значим. Богословы и юристы подхватили мысль Августина. В 13 веке мы найдем ее развитие и в «Сумме богословия» Фомы Аквинского, этой теоретической энциклопедии всех сторон жизни человека.7⁷Фома АквинскийНаиболее авторитетный богослов католической церкви (1225-1274). Разработанная им в деталях картина мира и общества лежит в фундаменте католического мировоззрения. А его современник, литургистiЛитургия — богослужение. Литургисты занимаются толкованием церковных обрядов. Гильом Дюран, сблизил с богослужением изначально вполне светский обряд посвящения в рыцари и не случайно вложил в уста священника слова Августина: «Будь мирным воином».

Достаточно, правда, хотя бы поверхностно познакомиться с ужасами жестокости, проявленной христианскими рыцарями во время взятия Иерусалима летом 1099 года, чтобы отнестись к подобным высоким идеям с иронией. Король-крестоносец Ричард Львиное Сердце, сын просвещенной Алиеноры Аквитанской и чуть ли не национальный герой средневековой Англии, в августе 1191 года казнил на глазах у войска Салах ад-Дина две с лишним тысячи мусульманских пленников, понимая, что творит откровенную дичь. Договорный процесс по взаимному обмену пленниками зашел в тупик…

Под специфическим христианским углом зрения любая война превращалась в метафору войны намного более важной, той войны, которую ведут Добро и Зло за душу каждого верующего. И опять же подобные поповские «фантазии» можно было бы игнорировать или прописать по части курьезов и литературных метафор. Мы ведь понимаем, что, вспарывая живот жертве, конник или пехотинец действовал совсем не «метафорически». И все же важно, ради чего он на это шел, так же важно, как знать, ради чего и за кого шли на смерть в обеих мировых войнах и ради чего идут сегодня. Когда у Спилберга в фильме «Спасти рядового Райана» (1998) снайпер-еврей, глядя в прицел, твердит псалмы, это по-своему средневековый жест. Он был бы понятен любому крестоносцу уже потому, что в псалмах проповедь войны так же сильна, как проповедь мира. И псалмы иной средневековый мирянин знал не хуже, чем спилберговский снайпер.

В 12 веке властитель дум своего поколения Бернард Клервосский в специальной проповеди «Похвала новому воинству», этом своеобразном кодексе крестоносца, объявил, что в борьбе против неверных всякое совершенное христианином «человекоубийство», homicidium, превращается в «убийство зла», malicidium, ибо всякий неверный, с оружием выходящий на христиан, не более чем приспешник мирового зла. И это – уже вовсе не метафоры, не просто привычная игра словами, а благословение убивать, данное святым. Святым, который прекрасно владел пером.

Храмовники, или тамплиерыiДуховно-рыцарский орден, братья по оружию, были также братьями по вере, по обету безбрачия и чистоты, потому что литургия, каждодневное служение Христу молитвой, была для них не рутиной, а делом сердца, как для монахов, но, в отличие от монашеской этики, совмещалась с постоянной готовностью вступить в бой. Если бой отнимал у тамплиера возможность присутствовать на мессе, по уставу он должен был вычитать определенное число «Отче наш».

Уникальная французская рукопись третьей четверти 12 века, находящаяся сегодня в замке Шантийи, сохранила тексты и точную нотацию их богослужения. Ее расшифровка Марселем Пересом и исполнение ансамблем Organum позволяют не только на словах узнать о духовности этих рыцарей, но даже услышать ее звучание в достаточно серьезной с точки зрения музыковедения реконструкции. В частности, специфическая средневековая ритмика, скандирование стихов, называвшееся tripudium, предполагала не просто отсчет такта, например, рукой регента, но легкое раскачивание тела певчего. Этот прием в церковном хоровом пении можно встретить и сегодня. Чисто музыкальный эффект его, конечно, не расслышать в записи, но важно напрячь воображение и представить себе, как эти воины медленно поют наизусть песнопения, и эти их раскачивания, навязывая слаженный ритм, возможно, в чем-то сродни боевому маршу.

Среди достаточно традиционных латинских молитв, основанных на обиходе храма Гроба Господня и псалмах, есть удивительный антифонiАнтифо́нное пе́ние (от греч. ἀντίφωνος) — хоровое (ансамблевое) пение, в котором попеременно звучат два хора (или два вокальных ансамбля): «Дай, Господи, мир во дни наши, ибо нет никого, кто за нас постоит, если не ты, Боже наш». Он исполнялся со стихами из Псалма 121: «Да будет мир в стенах твоих, благоденствие – в чертогах твоих! Ради братьев моих и ближних моих говорю я: «мир тебе! Ради дома Господа, Бога нашего, желаю блага тебе» (Пс 121: 7-9). И завершался антифон, немного вернувшись назад: «Просите мира Иерусалиму: да благоденствуют любящие тебя!» Один или два голоса вели тему, остальные басы держали иссон, гулко присоединяясь к словам этого по-настоящему иерусалимского псалма. Прося мира, а не войны…