Большая волна в Канагаве

Это — первая и, пожалуй, самая знаменитая гравюра из серии «36 видов Фудзи» — бесспорного шедевра художника Кацусики Хокусая. Она выполнена в так называемом жанре «укиё-э» и одновременно является революцией в этом жанре.

Японское изобразительное искусство во многом вышло из литературы и было ее естественным продолжением. Картин в нашем понимании средневековые японцы почти не знали, стены они ими не украшали (если не брать в расчет резные изображения на балках синтоистских храмов). При этом в Японии расписывали ширмы, веера, одежду и предметы утвари — и это декоративно-прикладное искусство в противовес мировой практике не было построено на орнаментах: чаще всего изображались жанровые сцены, пейзажи, танцующие журавли, сосны над горными реками, черепахи на морском берегу и так далее.

Рисование было важнейшим элементом воспитания знатного мальчика и тем более девочки. Светское общение в высшем обществе Японии очень долго состояло в основном из обильной корреспонденции, письмами обменивались по любому поводу — и в традиционном японском письме кроме новостей, приветов и пожеланий почти непременно присутствовали стихи, часто украшенные беглыми рисунками, сочетающимися по стилю с выбранной для текста каллиграфией.

Японские же книги представляли из себя свитки, закрепленные на двух круглых стержнях — деревянных или каменных. Читали книгу, постепенно проматывая ее, как очень медленный фильм, и рисунки, иллюстрирующие повесть, часто занимали не меньше места, чем сам текст.

Конечно, в домах аристократии были в основном книги, переписанные и украшенные искусными, известными мастерами и мастерицами (порою весьма сановными — переписка книг считалась достойным занятием для дам на досуге).

Но народ попроще и победнее тоже не против был раскошелиться ради удовольствия иметь дома старинную любовную повесть или сборник стихов. Вот для таких книг тексты (изредка) и картинки (почти всегда) печатали при помощи резных досок — рисунки выходили черно-белыми, их потом раскрашивали вручную.

К 16 веку, к которому относится появление укиё-э, такое «искусство для бедных» стало поистине массовым, проникло во все слои городской жизни, причем самый его простецкий вариант теперь представлял из себя просто кусок бумаги с раскрашенным оттиском гравюры и несколькими строчками, объясняющими, что происходит на картинке. Вот эти картинки-открытки-книги в одну страницу и стали позднее называть укиё-э. Очень популярны стали укиё-э жанра «весенние картины» — то есть любовные, эротические, часто весьма откровенные сцены. «Весенние картины» считалось приличным дарить молодоженам, у которых долго не появляется детей, но наибольшую популярность они приобрели в среде куртизанок, «певичек из чайных домов». Развлекать этими гравюрами гостей, рассказывать развернуто о нарисованных сценах стало особым искусством, которому куртизанки серьезно учились. Девушки собирали большие коллекции укиё-э, и чем изысканнее и дороже была дама, тем меньше в ее коллекции было чистой эротики и тем больше — сцен из старинных романов, знаменитых пейзажей, картин из путешествий.

Само слово «укие-э» как раз означает «картинка из ветротекучего мира», то есть из мира, исполненного ускользающей красоты и печали, — так было принято называть в Японии кварталы веселых заведений.

В Японии 17–19 века возникла целая плеяда знаменитых художников «укие-э», где мастер, известный нам под псевдонимом Кацусика Хокусай, — один из самых поздних, но, несомненно, один из самых известных. Его гравюры уникальны тем, что он внес в жанр укиё-э остромодную новинку — кое-какие принципы и приемы европейской живописи, с которой долго и целенаправленно знакомился. Например, он активно использовал неизвестную до тех пор в стране берлинскую лазурь, в которую неравнодушные к синим оттенкам японцы тут же влюбились («Большая волна в Канагаве», как мы видим, это почти сплошная берлинская лазурь разных оттенков). Что еще важнее, Хокусай сумел совместить принципы японской гравюры с западной идеей художественной перспективы, которая в Японии была фактически неизвестна и долго воспринималась японцами, открывающими для себя западное искусство, как сомнительный трюк, не имеющий отношения к настоящей красоте и к истинному искусству.

Великая гора Фудзи, представленная на гравюре маленьким холмиком позади огромных волн, была столь же неожиданной для японской публики, как сам стиль укиё-э явился откровением для публики западной.

Именно Хокусай и его альбом «36 видов Фудзи» стали для европейцев визитной карточкой далекой неизвестной страны, породили моду на «японизм».

Конечно, понять Хокусая европейцы толком не могли.

Маленькие, похожие на клочья пены человечки вцепились в хлипкие лодчонки в бесплодной надежде уберечься от бесчувственной и великолепной стихии. Виднеющаяся в просвете между волнами гора — стержень мира, где все обречено рождаться, страдать и гибнуть в бесконечном вращении колеса бытия. Японцы видели в «Большой волне» урок смирения и принятия, европейцы — волю к жизни и отвагу. Но знаменитой эта гравюра стала в обоих мирах.