Белая невинность

Шестой и, по уверениям автора, последний том «Истории цвета» посвящен белому, его истории и символике в европейской культуре. Стоит уточнить: только и исключительно в европейской, начиная с Древней Греции до наших дней. Вы ничего не узнаете из этой книги ни о символике белого в исламе, ни о значении белого цвета в культурах Дальнего Востока, Японии и Индии. Да и символизм цвета, в частности, белого, в дохристианских культурах Европы (за исключением античности) раскрыт весьма слабо. Что ж, это исследование и не претендует на всеохватность. Автор пишет о том, что он знает, а знает он многое, так что для людей, увлекающихся этой темой, «История цвета. Белый», несомненно, будет интересна и полезна.

Тем не менее из всех книг серии именно эта получилась, пожалуй, самой неровной и спорной.

Например, буквально с первых строк автор сталкивается с двумя существенными вопросами: является ли белый цветом и в чем отличие белого от прозрачного. Должна заметить, что разрешить эти вопросы абсолютно невозможно, не заходя на территорию естественных наук, от чего Пастуро решительно отказывается. «Цвет физика, химика или невролога — это не цвет историка, социолога или антрополога. Для этих троих — как и для специалистов по всем вообще гуманитарным наукам — цвет определяется и изучается прежде всего как факт общественной жизни. Именно общество, в большей степени, чем созерцаемая нами картина природы, наши глаза и мозг, производит цвет, дает ему определение и наделяет смыслом, вырабатывает для него коды и ценности, регламентирует его применение и его задачи. Проблемы, которые ставит перед нами цвет, — это всегда проблемы культуры», — пишет он. Но ведь на естественнонаучной территории мучающие его вопросы решаются настолько легко, что авторские рассуждения производят едва ли не комический эффект. Все равно что лингвист или антрополог решил бы ответить на вопрос «Отчего деревья качаются?», не заходя на территорию физики даже робким «Оттого, что ветер дует».

Все, что остается тут Пастуро, — это принять два аксиоматических утверждения: «Белый — это цвет» и «Бесцветный и белый — разные цвета» — и периодически напоминать о них забывчивому читателю. Насколько проще было бы автору, если он хотя бы принял во внимание то, что в своих опытах по дисперсии Ньютон использовал дневной, то есть прозрачный, бесцветный свет, а отнюдь не белый! Белый — не смесь всех возможных цветов, а отдельный, самостоятельный цвет. Это я поняла еще в детском саду, когда после рассказа про дисперсию усердно пыталась получить белый, смешивая все краски подряд, пока мне не стало ясно, что, будь в моей коробочке с акварелью хоть миллион оттенков, белого из их смеси никак не выйдет. Но, как бы то ни было, утверждения и о хроматической природе белого, и о существенной разнице между белым и бесцветным абсолютно верны, так что в этом спорить с автором не приходится. Поспорить можно было бы с другим его постулатом: «Мое последнее замечание касается символики цветов. Эта символика всегда двойственна, у каждого цвета есть и позитивные, и негативные аспекты. … Но белый — особый случай: здесь амбивалентность символики не так выражена: большинство представлений, связанных с этим цветом, — добродетели или достоинства: чистота, девственность, невинность, мудрость, покой, доброта, опрятность. К этому можно было бы еще добавить могущество и изысканность в обществе… Долгое время белый был также цветом гигиены…».

В дальнейшем складывается впечатление, что, чрезмерно увлекшись позитивными аспектами в символике белого цвета, автор попросту закрывает глаза на аспекты негативные. Вплоть до того, что в разделах, посвященных белому цвету в Ветхом и Новом завете, Пастуро даже не упоминает фрагмент из Апокалипсиса, врезавшийся в память каждому, кто хоть поверхностно знаком с Откровением Иоанна Богослова. Речь там идет о снятии печатей и появлении Всадников. При этом двое из четверых Всадников, несущих различные бедствия, восседают именно на белых конях различных оттенков: Чума (или Завоеватель), открывающий это мрачное шествие, едет на белом коне, а Смерть, завершающая его, — на бледном (в церковнославянском переводе — «конь блед»). При этом невозможно сказать, что автор вовсе не знаком с текстом Апокалипсиса. Он пишет: «Белый, цвет победы и справедливости, занимает главенствующее место и в Откровении: Христос восседает на белом коне, и воинства следуют за Ним на конях белых (Откр. 19, 11–16). … Этот блистающий белый цвет … еще цвет Агнца и цвет одежды двадцати четырех старцев, о которых говорится в Откровении (4, 4)». То, что соотносится с его теорией об исключительно позитивном значении белого, он упоминает охотно!

Пастуро полностью игнорирует тему белого как олицетворения смертной бледности, причем не только в этом случае. К примеру, строя догадки о значении белых росписей на теле или на лице, наносимых первобытными людьми, он пишет: «… росписи наносились с целью предохранить своего обладателя от солнца, от болезней, от насекомых и даже от сил зла. Однако белый цвет, в ассоциации или в противопоставлении с другими цветами, выполнял, вероятно, и таксономическую функцию: выявлять различие между фратриями или кланами, устанавливать иерархии, оповещать об особых периодах времени или ритуалах, а еще, быть может, указывать на принадлежность к тому или иному полу либо к той или иной возрастной группе». Заметьте: он даже не упоминает тему боевой раскраски, хорошо известную по наблюдениям за жизнью первобытных племен Африки или Америки, где белый цвет зачастую использовался для того, чтобы придать лицу сходство с черепом и тем самым напугать врага. Но нет! Как же такой прекрасный чистый белый может страшить? Только не у Пастуро!

У этого автора даже «Луна — это прежде всего белое светило, которое позволяет видеть в ночи и, как и его цвет, является источником жизни, знания, здоровья и покоя». Здоровья?! Да ну?! Конечно, можно объяснить веру в то, что лихорадки и душевные болезни связаны с Луной, позднейшей борьбой христианской церкви с лунными культами, но вряд ли эта вера укрепилась бы, не будь у нее более древней основы.

На территории лингвистики Пастуро чувствует себя гораздо более уверенно, хотя излишняя академическая сухость зачастую не идет ему на пользу. Утверждая, что в современных языках осталось всего по одному слову для обозначения белого, и даже строя на этом основании гипотезу о том, что древние греки и римляне различали больше оттенков белого, чем мы, он не замечает очевидного: того, что в современной лексике число слов для различных оттенков белого (молочный, меловой и т.п.) ничуть не меньше, чем во времена античности. Достаточно открыть каталог цветов любого производителя не только красок, но и бытовых товаров — от тканей до автомобилей — чтобы убедиться в этом. Но, должно быть, подобные изыскания кажутся почтенному профессору-медиевисту слишком низменными.

В своей книге М. Пастуро много места уделяет рассказу о противостоянии белого и черного, белого и красного. Удивительно, что так долго и подробно разбирая оппозиции этих трех основных цветов, автор — француз! — даже не вспоминает о Стендале. При этом Пастуро надолго останавливается на «Повести о Граале» Кретьена де Труа,1¹ Кретьен де Труа(1135 – между 1180 и 1190) — французский поэт, основоположник куртуазного романа имеющей куда большее отношение к символике красного цвета, нежели белого. Вероятно, вся литература за пределами Средних веков и Реформации его мало интересует.

Что ж, может быть нежелание заходить на чужую территорию и оправдано — при этом довольно сложно избежать ошибок и курьезов. Взять хоть этот пассаж: «Однако преклонение перед лилией появилось задолго до римлян. Различные изображения лилии — в виде реального или стилизованного цветка либо мотива растительного орнамента — мы видим на цилиндрических печатях, найденных в Месопотамии, на древнеегипетских барельефах, на крито-микенской керамике, на галльских монетах и восточных тканях. Эти изображения не всегда играют чисто декоративную роль, нередко они несут важную символическую нагрузку: порой лилия может олицетворять плодородие и пропитание, порой — чистоту или девственность, а в других случаях быть атрибутом могущества и верховной власти». Этот пассаж вызывает у меня серьезные подозрения, что иной раз Пастуро путает изображение лилии и лотоса (цветка тоже белого, но совершенно иного, который действительно был важным символом и в Древнем Египте, и в Индии, и в других странах).

Уже давно меня терзал вопрос о том, что означает белый цвет на флаге республиканской Франции, ведь белый — традиционный цвет монархии. Да, я знаю: сейчас принято считать, что этот цвет символизирует Égalité (одну из составляющих девиза «Liberté, Égalité, Fraternité»), но это явно позднейшая, современная трактовка, поскольку белый цвет в культуре того времени никогда не символизировал равенство. Что же он означает на флаге? Ответ я очень рассчитывала найти в этой книге, недаром она написана французом. Но… не нашла. Пастуро довольно подробно описывает «войну флагов и кокард», но при этом умудряется ни слова не проронить о значении трех цветов французской республики. Даже если он считает это банальным и, безусловно, общеизвестным, все равно хоть вкратце упомянуть об этом стоило бы.

И это, увы, не единственный пробел (простите за невольный каламбур) в увлекательной и познавательной книге «Белый. История цвета». Прочитав ее, вы узнаете множество интересных и тщательно подобранных фактов, но не забывайте делать скидку на то, что авторские толкования этих сведений, увы, зачастую небезупречны. Вот довольно простой пример: «Но почему все же для игры в теннис, в гольф, в крикет, для гребли и других видов спорта, которыми занимаются на открытом воздухе, изначально был выбран костюм белого цвета? Есть несколько версий. Самая правдоподобная объясняет этот выбор нравами английской аристократии второй половины 19 века: следы пота, которые летом обычно появляются на одежде после физических нагрузок, на белом менее заметны, чем на тканях других цветов». Любой человек, имевший дело с такими пятнами, сразу же возразит, что влажные пятна на белом отлично заметны. Другое дело, что на белом практически не заметен белый порошок талька, который не один век применяли для того, чтобы избежать обильного потоотделения. Не знаю, поэтому ли выбирали спортивную форму белого цвета, но, во всяком случае, такая причина гораздо логичнее.

Рассуждения Пастуро о черно-белом, контрастном мире, возникшем, согласно автору, с изобретением книгопечатания, во многом справедливы, и все же следует и тут сделать несколько оговорок. «В средневековых рукописных книгах чернила никогда не были по-настоящему черными, а пергамент — по-настоящему белым», — пишет он. Еще бы спустя несколько веков бумага оставалась белой! Возьмите в руки книгу, напечатанную всего-то в середине прошлого века, — ее пожелтевшие страницы когда-то тоже блистали белизной. Мы не можем судить о том, насколько контрастным выглядел текст в свежих средневековых рукописях. Вполне вероятно, что чернила были черными… как чернила — иначе язык вряд ли сохранил бы эту конструкцию, предпочтя ее словам «черный, как типографская краска».

Не будем забывать и о том, что упоительный черно-белый мир букв книгопечатание распахнуло перед ничтожным процентом людей — теми, кто вообще мог читать. В той же Франции половина населения научилась читать только в последние два десятилетия 18 века — и до всеобщей грамотности было еще очень далеко. Однако Пастуро уверенно пишет: «Дело в том, что в 16–17 веках складывается особый черно-белый мир, который вначале существует на обочине цветового мира, затем выходит за его пределы и наконец превращается в его противоположность.

Это происходило медленно, постепенно, очень долго (два столетия!). Толчком к переменам было изобретение книгопечатания в 1450‐х годах, а символической конечной точки процесс достиг в 1665–1666 годах, когда Исааку Ньютону в ходе опытов с оптической призмой удалось разложить белый солнечный луч на несколько разноцветных». Но много ли было тех, кто в середине 15 века припал к живительному источнику печатных книг? Я уж не спрашиваю, многие ли вообще знали об открытой Ньютоном дисперсии света до введения всеобщего среднего образования. Абсолютное большинство людей еще столетиями жили безмятежно, даже не ведая о якобы свершившейся революции в восприятии цвета.

Мне бы очень не хотелось, чтобы, прочитав этот небольшой обзор, вы решили, что книга Мишеля Пастуро плоха. Нет, любая книга, заставляющая думать, соглашаться или спорить, уже тем самым хороша. Тем более такой кладезь фактов — от распространенных до малоизвестных, который предлагает нам именитый профессор-медиевист. Буду рада, если вам захочется прочесть все это и составить собственное мнение.

Мишель Пастуро. Белый. История цвета. — Новое литературное обозрение, 2023.