«ПАТРИАРХИ: ПРОИСХОЖДЕНИЕ НЕРАВЕНСТВА»

Илон Маск недавно осмеял фильм «Барби» за то, что в нем слишком часто произносят слово «патриархат». Книжка Саини вышла на несколько месяцев раньше, чем «Барби», однако уже одни розовые буквы обложки предательски вписывают ее в соответствующий контекст.

Так вот, в отличие от фильма «Барби», слово «патриархат» в книге звучит не так уж и часто. На патриархальной свалке устаревших понятий Анджела Саини подбирает не внеочередные доказательства мужской тирании, а, напротив, исключения из правил. Ее взгляд романтичен, но предельно трезв. Поскольку патриархат слишком силен и почти что вечен, поскольку он умеет принимать разные формы и находить все более тщательные научные оправдания, то нет резона сражаться с ним в лоб, отрицая самое существование подобной макроструктуры. Так, например, в этой книге Саини тщетно пытается разубедить умершего в декабре прошлого года Стивена Голдберга, автора «Неизбежности патриархии» (1973) и сторонника природной детерминированности мужского доминирования, - он с некоторыми оговорками остается при своем мнении, выдвинутом сорок лет. Взамен Саини предлагает искать в непрошибаемом мужском дискурсе новые бреши и трещины, чтобы постепенно расшатать всю махину.

Подобных брешей в книге обнаружено довольно много – с традиционно широким набором аргументов из археологии, антропологии и биологии.

Да, есть наглядные примеры подчинения в дикой природе, однако существуют не только шимпанзе с их культом самца, но и куда более эгалитарные бонобо.

Да, существует огромная и в чем-то величественная инерция прошлого с его устоявшимися парадигмами, но с какой стати мир обязан следовать логике «так было – так будет»? Если сама идея укрощения природы (а вместе с ней и женщины как создания, более близкого природе, нежели мужчина) принадлежит Новому времени, а Жан-Жак Руссо видел идеал исключительно в женах Древней Греции, посвятивших себя домашнему очагу, почему мы должны считать эти странные поветрия нормой только за выслугу лет?

Если в Месопотамии женщины пили пиво наравне с мужчинами, если в древнем Египте женщина могла открыть собственное дело, если, наконец, Платон вполне соглашался с тем, что у женщин и мужчин должны быть равные права в обучении и тренировках, а зрелище стареющего женского тела в гимнастическом зале не должно никого смущать, тогда почему все в итоге сложилось в пользу мужчин и где та точка, за которой все можно переиграть?

Саини стремится доказать, что патриархат во многом иррационален и базируется на суевериях, подобно тому как в одной из областей Северо-Восточного Таиланда жители издавна имеют привычку отгонять злых духов огромным деревянным пенисом.

По своему запалу и пафосу «Патриархи» напоминают последнюю книгу великолепного философа и антрополога Дэвида Гребера «Заря всего».1¹Дэвид ГреберДэвид Гребер (1961 - 2020) – американский философ, антрополог, политический активист, последовательный критик капиталистической системы как основного источника «бредовой работы», главный мыслитель среди современных анархистов и главный анархист среди современных мыслителей, автор бестселлера «Долг: первые 5000 лет истории». Умер во время эпидемии коронавируса. Труд Гребера, конечно, куда более фундаментален во всех смыслах, однако их роднит сама постановка вопроса: в какой момент все пошло именно так, а не иначе? Подобно тому как Гребер пытается доказать, что капитализм не был неизбежен, а товарно-денежные отношения не всегда были неотъемлемой чертой человечества, Саини одержима любыми историческими развилками, с которых начинается (продолжается) гендерное неравенство.

Одной из таких развилок в книге служит древний турецкий город Чатал-Хююк в Южной Анатолии, крупнейшее из сохранившихся неолитических поселений, и связанная с ним теория Старой Европы, которую во второй половине двадцатого века разработала литовский археолог Мария Гимбутас.

Согласно Гимбутас, Старая Европа - это исчезнувшее сугубо мирное аграрное общество, почитавшее богинь (отсюда обилие статуэток с пышными формами из Чатал-Хююка). Его нельзя впрямую назвать матриархальным, однако в нем как минимум соблюдалось гендерное равенство. Примерно в 4 тыс. до н. э. данный элизиум был завоеван собственно воинами-индоевропейцами, насадившими агрессивную мужскую иерархию. Согласно курганной теории Гимбутас, эти племена вдобавок еще и пришли с территории современной России, что в 2023 году звучит особенно гипнотически. (Надо сказать, что книжка Анджелы Саини вообще совершенно не спекулятивна и досужего хайпа не генерирует, даже Путин упоминается в ней всего единожды, причем в одной антифеминистской паре со своим политическим врагом Анджеем Дудой.)

Чем больше теорию Гимбутас превозносили разнообразные фем-активистки, тем активнее она подвергалась критике в академических кругах. Указывали, в частности, на то, что отражения древних богинь мерещились литовской археологине решительно везде – в потоках воды, птицах, букве V, в змее, баране, числе “3”, олене, сетях, зигзагах, глазах, груди etc. Как бы там ни было, Саини слишком явно симпатизирует этой теории и определенно убеждена в том, что гендерный баланс пошатнулся между неолитом и бронзовым веком, в связи с чем античные Греция и Рим были уже безнадежны в смысле зараженности патриархальными комплексами.

Глава об СССР демонстрирует некоторую уязвимость метода Саини. С одной стороны, ей приходится признать значительный прогресс Советского Союза и стран бывшего восточного блока в деле женской эмансипации, с другой - как повенчать в этой связи ГУЛаг и Терешкову, автор решительно не знает. Поэтому все сводится к достаточно комичному набору претензий гендерного свойства: например, к тому, что в политбюро даже в перестройку были одни мужчины (что, безусловно, составляло главную проблему советского политбюро как такового), и хотя доля женщин-врачей с 1913 года по 1959 год выросла с 10 до 79 процентов, но хирургов мужчин все равно было больше и зарабатывали они лучше, зато в том же 59 году все аптекари в СССР были женщинами.

Со ссылкой на диссидентский самиздат (безымянный, впрочем) Саини пишет о том, что мизогиния в СССР никуда не делась, а измученные равноправием советские женщины второй половины двадцатого века всеми мыслями и чувствами устремлялись назад в прошлое – с поста аптекаря к статусу жен и домохозяек, в патриархальные эмпиреи Руссо и президента Джефферсона, который полагал, что домашний очаг и есть главное завоевание и свобода женщин.

Вообще, проблемы мизогинии, усиления роли женщины и реактивного культа слабого мужчины (см. расхожую строчку Высоцкого «куда мне до нее?») – интереснейший феномен позднего СССР, щедро отраженный в культуре (и это всяко любопытнее, чем разбираемая в книге Саини «Планета обезьян»). Кстати, само выражение male chauvinist pigi(англ.). Мужская шовинистическая свинья. в русскую литературу, по всей видимости, ввел Василий Аксенов – на первых же насмешливых страницах «Острова Крым» (1979).

Вместо обращения к высокохудожественным материям книга пересказывает байки хорватской писательницы Славенки Дракулич о людях, которые поедали бананы вместе с кожей, поскольку в странах советского блока мало кто знал, как обращаться с данным фруктом. Саини принимает эти истории за чистую монету, меж тем на месте исследовательницы резонно было бы углядеть в злополучном банане не только знак продуктового дефицита, но и очевидный фаллический символ вроде тех, которым в Северо-Восточном Таиланде разгоняли злых духов.

Куда интереснее то, что Саини пишет про исламскую революцию в Иране. В самом деле, существует расхожее медийное представление о шахском Иране, где девушки чуть не поголовно носили мини, невозбранно ходили с любовниками по ресторанам пить великолепный местный шираз и имели право на аборт, а потом пришел ХомейниiРухолла Мусави Хомейни, лидер исламской революции и руководитель Ирана в 1979-1989 гг. и все погрузилось в средневековье.

На самом же деле, как утверждает исследовательница, Хомейни поначалу не казался чем-то ужасным даже либерально настроенным сторонникам смены шахского режима (как выражались по схожим политическим поводам другие либералы, «ужас, но не ужас-ужас-ужас»). За смену строя выступило множество женщин из самых разных слоев общества, революция вообще дело лоскутное, и на улицах тогда звучали религиозные песнопения вперемешку с поп-хитами. Саини с некоторой натяжкой пишет о том, что протестующие ставили себе целью освобождение страны как от монархии, так и от американского протекционизма – как форм патриархата. Так или иначе трагедия женщин Ирана – тут с ней не поспоришь - состояла в том, что в результате революции они мгновенно получили куда более жесткую патриархальную систему. Так, единственная иранская женщина-министр Фаррухру Парса была казнена уже в 1980 году.

Выводы из книги Анджелы Саини не назвать ни ошеломляющими, ни утешительными. Не существует патриархата как цельного феномена. Есть множество патриархальных структур, каждая из которых проникает в ткань того или иного общества, чтобы паразитировать согласно существующей в нем культуре неравенства. Религии, традиции, манипуляционная капиталистическая система – все как работало, так и работает, за редкими исключениями, на главенствующие позиции мужчины-патриарха. Со времен Энгельса, сравнившего женщину с формой мужской собственности, ничего глобально не изменилось. Патриархия как одна из форм контроля постоянно переизобретает себя и работает по принципу «разделяй и властвуй».

Обыденная советская поговорка насчет автомата Калашникова как венца творения (что ни делай, все равно собирается именно он) в этой книге не приводится (хотя о военном равноправии мужчин и женщин в разных формациях говорится достаточно). Между тем мысль Саини невзначай отсылает именно к этой школьной практике: чтобы отменить автомат-патриархат как таковой, нужно сперва научиться собирать и разбирать его в поисках фатальных несовершенств. Эти несовершенства в нем заложены, и рано или поздно они станут очевидны всем.