ЯПОНСКИЕ КУРТИЗАНКИ ЭПОХИ ЭДО

Ихара Сайкаку (1642–1693) – новеллист, живший во времена этого очень медленного и неохотного раскрытия Японии миру. Происходя из семьи купцов, имевшей дело с голландской факторией в Нагасаки, он хорошо чувствовал пограничность своего времени, его двойственность, и, возможно, поэтому его творчество – это своего рода инвентаризация истинно японского быта, его фиксирование во всех мелочах, во всей роскоши повседневности. Сейчас его романы и новеллы – это неисчерпаемый источник сведений о нравах и порядках самых разных слоев японского общества. Князья-дайме, монахи, крестьяне, торговцы, ученые и чиновники, ремесленники, воры и нищие – все они описаны точной, ироничной и блистательной кистью.

Не обошел своим вниманием Сайкаку и судьбу женщин эпохи Эдо – напротив, женщинам в его книгах уделяется больше внимания, чем мужчинам. И немалую часть своих рассказов он посвятил куртизанкам всех рангов и разрядов. Ибо в такой склонной к упорядоченности цивилизации, как японская, и куртизанки были разделены по разрядам, каждому из которых отводилась своя роль.

Судьба «девы веселья» в Японии традиционно считалась печальной, но эта роль ни в коем случае не была презираемой. Даже в Китае к проституции относились с бОльшим неодобрением, не говоря уж о странах авраамических религийiк авраамическим религиям относят иудаизм, христианство и ислам. В Японии же моногамный брак долгое время был редкостью, превалировала гостевая форма брака, при которой расставание супружеских пар было обычным делом.

Женщина часто оставалась в родительской семье всю жизнь, ее дети принадлежали ее роду, и наследование нередко шло по женской линии. В эпоху Эдо все большую роль начинал играть патриархальный постоянный брак, особенно в среде самураев, но тем не менее общество все еще не готово было строго делить женщин на «порядочных» и «распутных». Достаточно сказать, что большинство японских куртизанок рано или поздно выходили замуж и их прошлое никак не беспокоило ни их мужей, ни общественность. Напротив, если дама до брака была известной и успешной куртизанкой, это в известном роде повышало репутацию семьи.

Девочек в Японии ценили не меньше, чем мальчиков, а нередко и больше, потому что ненужных семье мальчиков иногда убивали во время родов, а девочку всегда можно было продать уже в пять-шесть лет. Торговцы, покупающие маленьких девочек, бродили по стране, забредая в самые глухие горные селенья.

За миловидную и, главное, сообразительную девочку можно было выручить достаточно денег, чтобы вся семья могла год-другой не голодать. Но не стоит думать, что торговали дочерьми только бедняки: девочку и даже взрослую девушку могла продать и состоятельная, порой и знатная семья: плата за образованную, умеющую читать, писать и играть на музыкальных инструментах барышню была уже во много раз выше.

Ихара Сайкаку в «Истории любовных похождений одинокой женщины» как раз описывает подобный случай. Барышню из влиятельной семьи сперва устроили фрейлиной в княжеский дворец, где она согрешила со слугой, – из дворца девушку за это изгнали. Родители, обучив дочь танцам и песням, пристроили ее наложницей к другому аристократу, но там тоже дела пошли неудачно.

В конце концов ее продали.

50 рё – сумма немалая, это 750 граммов золота, которое в Японии ценилось очень высоко, на эти деньги можно было купить небольшой дом, но владелец гетер оказался в выигрыше. Обычно деревенскую девочку лет десять держат в служанках при гетерах, дают ей образование, наставляют, как вести беседы с гостями, обучают уходу за собой и готовят девушке богатый гардероб из нескольких шелковых кимоно, расписанных модными художниками. Только после этого ее «выпускают в свет». А тут – уже готовая красавица из княжеских дворцов, искушенная в различных искусствах и этикете, сразу попадающая в высший разряд гетер – «таю»iдругое принятое написание – «тайфу»

Высшие гетеры Киото, Эдо и других крупных городов жили только в так называемых «чайных домиках», которые устраивались в особо выделенных для этого районах – юкаку, «цветочных кварталах». Гетера непременно должны была быть «записана» на хозяина или хозяйку такого домика, он вносил ее имя в списки гетер, хранившихся в городской управе. Чтобы вычеркнуть ее из этих списков, требовалось выплатить хозяину немалую сумму, которая первое время только росла, ведь модной красавице требуются наряды, служанки, убранство ее покоев, пудра, духи, румяна, украшения...

Первоначальная сумма, выплаченная хозяином за гетеру, увеличивается в несколько раз, а клиентов-покровителей у нее все еще может не быть. Потому что цена гетеры растет, в том числе из-за слухов о ее недоступности – и многие хозяева предпочитают «попридержать товар» и выпускать девушку только к самым желанным и богатым гостям. Но и тут на девушку можно смотреть, с ней можно разговаривать – и только. Настоящие безумства совершают не ради тех красавиц, которых можно в любое время купить за несколько серебряных монет, – и хозяева чайных домов отлично это знают.

Молодая модная таю ведет жизнь, больше схожую с жизнью певицы и рассказчицы – гэйсяiв европейской традиции принято называть «гэйся» – «гейша». Традиционно гэйся были только мужчинами-музыкантами и сказителями, которых приглашали на пиры для развлечения публики, но в эпоху Эдо эту роль освоили и женщины. Ее приглашают к гостям, где уже сидят другие дамы, она шутит с посетителями, смеется, может сыграть в облавные шашки или спеть одну-другую песню, но от слишком пристальных взглядов она закрывается золотого цвета веером (отличительный знак ранга таю) и – когда разгоряченные вином гости становятся разнузданнее – зовет свою служаночку и удаляется. Таю зовут на праздники, на пиры, кататься на лодках, любоваться листьями кленов.

За ней ухаживают знаменитые актеры и поэты, ее письма к ним продают на аукционах – и хозяев только радует популярность девушки. А тем временем за кулисами идет торг, девушке подыскивают постоянного покровителя, который готов расстаться с целым состоянием за право посещать таю уже в ее покоях. И чем известнее девушка, чем больше у нее поклонников (к некоторым из них она может и снисходить изредка, если все обставлено деликатно), тем выше ставки. Постоянный покровитель уже приходит к таю в любое время, он оплачивает ее содержание, ее покупки и долги, он делает ей подарки и совершает красивые жесты.

Некоторые из таких жестов приводит Ихара Сайкаку:

Такие жесты создавали славу не только гетерам, но и их покровителям, а так как в роли покровителей нередко выступали богатые купцы, то наличие опекаемой гетеры было своего рода рекламой их торговых домов, безумства в честь таю были обычной темой для сплетен не только в богатых домах, но и на улицах.

Верности от гетер покровители обычно не требовали, напротив, порой роман таю с каким-нибудь знаменитым актером вызывал у покровителя только одобрение, ибо вводил богатого, но незнатного торговца в круг общения этого актера, в котором вращались и аристократы. Но и актеры с поэтами иногда только изображали страсть к той или иной знаменитой таю, опять-таки в целях рекламы. Сразу о нескольких великих актерах существует легенда, что-де у них дома был особой ларчик, где хранились ногти, вырванные влюбленными таю в знак своей страсти к красавцу.

Успешная таю разделывается с долгами за несколько лет, потом несколько лет копит деньги, просит покровителя вычеркнуть ее из списков гетер и выходит замуж за одного из своих поклонников – нередко самого невзрачного и неприметного, который уже несколько лет по договору с красавицей возводит где-нибудь скромное семейное гнездышко, ожидающее, когда в него впорхнет хозяйка с капиталом в клювике.

Неуспешная же таю, так и не нашедшая себе по-настоящему щедрого покровителя, начинает все чаще договариваться с клиентами об отдельных свиданиях за установленную плату, хозяева начинают экономить на ее нарядах и содержании и со временем такую таю переводят в разряд «тэндзин», о чем делается соответствующая пометка в тех же списках управы.

Тэндзин с серебряными веерами – основная рабочая сила чайных домиков. Таю приносят заведению славу, тэндзин – прибыль. Пусть за таю платят золотом, а за тэндзин – серебром, но зато это серебро ей дают часто. Тэндзин выходит к гостям по первому требованию, уединяется с ними в спальне, и хотя формально она имеет право отказать несимпатичному ей клиенту, ее участь будет печальной, если она станет делать это часто.

Из высшего разряда гетер нерадивая девушка будет переведена по требованию хозяев в простые дзеро-служанки. Днем она будет убирать в чайном домике и прислуживать высшим гетерам, а по вечерам ее будут отправлять в харчевни-лапшичные и прочие места, где гуляет самый простой люд и где любую из дзеро за несколько монет можно затащить на матрасик за ширму. Хозяйка лапшичной будет вести строгий учет ее клиентов и пересылать деньги хозяину дзеро.

Лишь когда дзеро станет совсем непривлекательной, тогда сам хозяин «простит ей долги» и вычеркнет из списков гетер, ибо ее содержание станет невыгодным. Сайкаку пишет, что нередко после этого старые, уродливые и неопрятные дзеро удивительным образом преображались: у них отрастали выпавшие волосы, пятна на лице исчезали, как и жуткий кашель, красный нос тоже куда-то девался – и привлекательная, теперь уже свободная женщина сама пускалась по волнам продажной любви.

Хотя этот вид проституции порицался общественным мнением и даже порой преследовался властями, он был достаточно распространенным явлением. Так как бродить по улицам городов и искать себе клиентов проституткам всегда было запрещено, обычно самозанятые женщины обращались к разного рода сводням. Это могли быть владелицы лавок, небольших гостиниц, купален и т. д.

В беседе с клиентами хозяйки намекали, что есть возможность приятно и недорого провести время, и, если уговор состоялся, за скромно живущей по соседству женщиной прибегала девочка-служанка и звала навестить соседку, например, помочь с выкройкой или посидеть ночь с больным ребенком. Таких куртизанок называли «женщинами тьмы». Нередко этим промыслом занимались и замужние небогатые дамы, иногда с ведома мужа – последнее могло привести к неприятностям вплоть до заключения в тюрьму обоих супругов, а если речь шла о семье самурайской, то все могло закончиться и казнью.

Тем не менее, судя по новеллам Сайкаку и свидетельствам его современников, закон о чистоте брака редко обрушивался на голову виновных сам по себе, обычно он карал лишь тех, кто попался на других преступлениях: например, краже денег у клиентов, продаже краденого и т.д.

Японцы – большие поклонники бань, поэтому купальни, в том числе на горячих источниках, были очень популярны в городах эпохи Эдо. Многочисленные банщицы в них помогали гостям – стирали и сушили одежду, делали массаж, подносили чай со сладостями и оказывали услуги особого рода. Стоимость тесного общения с банщицей равнялась стоимости посещения бани, и хотя среди служительниц купален были и женщины, воздерживающиеся от такого сервиса, чаще всего секс входил в предлагаемый прейскурант.

Надо сказать, что, когда власти периодически начинали закручивать гайки и бороться с продажной любовью, банщицы обычно не подпадали под различные строгие ограничения, их деятельность казалась чем-то таким древним, традиционным, естественным и общепринятым, что о них и не вспоминали. Но при этом нужно упомянуть, что на рабочем месте банщицы никаких вольностей себе не позволяли. Баня была лишь местом знакомства, да и не было там условий для тайных встреч.

Зазывание клиентов на улицах строго каралось в большинстве городов, а в селах народ был малочислен и не богат. Зато по дорогам, как сухопутным, так и по водным, странствовало немало трупп бродячих певичек, которых всегда можно было пригласить к себе на лодку, к костру или в гостиницу. Исключительно для того, разумеется, чтобы послушать мелодичное исполнение песни «Как печальны сосны сегодня на берегу». Дошло до того, что эти певички стали причисляться в фольклоре к «четырем опасностям, поджидающим путника» – наравне с тиграми, разбойниками и злыми духами.

Низшей степенью падения для куртизанки было опуститься до положения «сока» – «хватающей за рукав». Считалось, что «сока» становились самые старые и некрасивые женщины. Они бродили ночами вдоль самых темных улиц, стараясь не попасть на глаза стражникам, и хватали проходящих мимо мужчин за одежду, чтобы завлечь их за угол для краткого свидания, которое обходилось в пару медных монет. Так как обращение к потенциальному клиенту на улице считалось преступлением и каралось очень строго, «сока» всегда тащили мужчин молча, ожидая, пока клиент сам заговорит с ними. Был еще один способ обойти это правило: несколько «сока» нанимали «быка» – мужчину, и уже тот зазывал им клиентов. По утверждению Сайкаку, основной возраст «сока» в Киото был 60–80 лет.

Как уже говорилось, разрешенные формы проституции никак не карались, а, наоборот, поддерживались законом при условии соблюдения гетерой правил и инструкций. Которые, надо сказать, часто менялись, были очень разнообразны и порой трудновыполнимы.

Например, во времена Ихары Сайкаку куртизанкам было запрещено носить вообще любую обувь. Запрет этот был введен в попытках борьбы с уличной проституцией, которая считалась безусловным злом.

Предполагалось, что девушкам из чайных домиков никуда ходить не надо, на пиры, в театр или в гости их отнесут в паланкине, а остальное время пусть скромно сидят дома. В ответ гетеры опустили ниже полы своих кимоно (так что до сих пор слишком длинные кимоно в Японии имеют флер «слегка неприличных») и стали носить легкие соломенные сандалии, которые легко скинуть при любой проверке.

Законы в разное время то запрещали гетерам чернить зубы, то ограничивали суммы, которые могли быть потрачены в год на косметику для одной гетеры, то требовали, чтобы таю в письмах своим любовникам не писали имена богов. Вся эта бессмысленная активность чиновников, как всегда, доставляла всем много хлопот и не приводила ровным счетом ни к каким результатам – в этом-то Япония оказалась похожа на все прочие страны мира.