Достоинство

Несколько лет назад одну мою знакомую уволили из хорошей редакции. Ну как уволили? Не продлили контракт: есть сейчас такая удобная форма, позволяющая прекратить трудовые отношения безо всякой причины. Знакомая проработала в редакции много лет, была на хорошем счету, вкладывала в это дело всю энергию — но начальство по каким-то неведомым причинам решило, что на этом месте должен быть другой (-ая). Знакомой ничего не объяснили, не поблагодарили, не дали проститься с коллегами — просто попросили собрать вещи и освободить рабочее место. Формально работодатели были в своем праве, и с их точки зрения, это крайне удобная процедура: она позволяет добиться результата с минимумом усилий. Но знакомая рассказывала потом — ей казалось, будто ее сбили с ног мощным ударом в голову. И дело даже не в том, что она лишилась любимой работы или, там, средств к существованию — главным ударом была та холодная техническая отстраненность, с которой все было проделано. Ей даже не попытались объяснить, почему нужно так. Всем было наплевать, что в эту редакцию было инвестировано дикое количество сил, страсти, привязанностей, знаний и прочего — это был огромный и значимый кусок жизни. С ней поступили не как с человеком, а как с предметом, шахматной фигурой, которую одним щелчком сбросили с доски. На нее не кричали, не хамили, не унижали, но это был сильнейший удар по ее человеческому достоинству — а это бывает хуже, чем крик или даже хук справа.

Что такое достоинство, что с ним происходит в такие моменты, и как его уберечь от удара — об этом рассуждает в своей книге «Жизненный выбор» швейцарский философ Петер Бири (Петер Бири. «Жизненный выбор». СПб.: издательство Ивана Лимбаха, 2018).

Объяснить, что это за книжка, так же непросто, как дать определение достоинства: это немножко философский трактат, отчасти развернутое эссе, в какой-то степени ролевая игра, вроде авиасимулятора, на котором тренируются пилоты. Вместо абстрактных категорий здесь — примеры из жизни: апелляции к Канту встречаются реже, чем обращения к психотерапии, материалом для исследования становятся, в частности, пьеса Артура Миллера «Смерть коммивояжера» и фильм Клода Соте «Макс и жестянщики». Что бы ни было написано про достоинство в философской энциклопедии, мы все прекрасно чувствуем, когда оно ущемлено, а когда ему ничто не угрожает — Бири составляет что-то вроде каталога этих ситуаций, пытаясь найти для них общие законы. И это не просто абстрактная умственная игра; предмет исследования, по Бири, предельно важен: достоинство – это каркас, который держит наше внутреннее «Я», не дает ему разложиться и прийти в упадок. От того, насколько прочна эта скрепа, зависит, какую мы проживаем жизнь.

Бири предлагает еще несколько наглядных образов: достоинство — что-то вроде шеста, с помощью которого удерживает баланс канатоходец (чуть правее наклон — упадет-пропадет). Или вот еще: это крепостные стены, броня, защищающая внутреннюю целостность от разнообразных угроз. Достоинство связано с понятиями агентности и субъектности: оно зависит от того, свободен ли я в своем выборе, способен ли определять, что для меня важно, могу ли опираться на значимые для меня ценности. Здесь Бири как раз сближается с Кантом: для обоих человек — даже при наличии «нравственного закона внутри нас» и прочих категорических императивов — это прежде всего автономный субъект, сам устанавливающий для себя законы; осознание того, что ты сам себе хозяин и «будущее зависит от тебя», критически важно для внутреннего равновесия.

Но с достоинством все обстоит, как с семьями в «Анне Карениной»: все несчастливы по-разному, а идеальное состояние практически недостижимо. Нас игнорируют, нами пренебрегают, к нам не проявляют достаточного уважения – и это еще не самая большая беда. Иногда нам приходится отрекаться от того, что нам дорого, или совершать вещи, которые нам самим отвратительны, или добровольно отказываться от собственных мыслей, колеблясь вместе с линией партии или примыкая к общепринятым мнениям. Люди втаптывают в грязь собственное достоинство, даже не замечая того, потому что «так выгодно» или «так принято»: «Кто-то наживает состояние кинодешевками о холокосте. Кто-то, постоянно обрушивающийся на бульварную прессу, вдруг начинает делать для нее рекламу. Кто-то, постоянно боровшийся с расизмом, вдруг становится спичрайтером для политика — сторонника апартеида… Разве не ясно, что при этом теряется всякое самоуважение? Объективно не ясно?». Наверное, на самом дне этого воображаемого рейтинга — демонстративное унижение, когда человека стирают в порошок, упиваясь собственной силой. И неважно, кто это делает, тоталитарная власть или гопник из подворотни: каковы бы ни были масштабы и поводы, это крайне сложно перенести — и как бы ни торжествовал гопник или тиран, человеческого облика в этот момент лишается и он сам. Бири находит для этого примера неожиданную иллюстрацию: «Ельцин публично унижал некогда могущественного Горбачева, заставляя его читать текст, которого тот никогда не видел… Отвратительно: человек занят тем, что унижает свое моральное достоинство». Если свести все эти случаи к одному знаменателю, мы опять приходим к кантовской формулировке: достоинство оказывается под угрозой, когда человека используют не как цель, а как средство. Или видят в нем пустое место. Или низводят до полного ничтожества. Как бы банально это ни звучало — не видят в человеке человека.

Различие цели и средства Бири объясняет на примере соревнований по бросанию карликов: живое и мыслящее существо используют здесь как спортивный снаряд, к тому же выставляют его физический изъян на потеху публике. Казалось бы, это унижение в кубе, но когда Бири подходит к реальному карлику со словами сочувствия, тот начинает сопротивляться: дескать, быть швыряемым — это мой собственный выбор, на том стою и не могу иначе. В динамике достоинства множество нюансов, собственно, их анализу посвящена большая часть книги. Сделать что-то поперек собственной воли можно потому, что тебя заставили, напугали, соблазнили или обольстили — и это, скажем так, разные градации потери себя. Стоять на своем можно и в силу непреклонной принципиальности, и по причине идиотской упертости — и если во втором случае удастся собраться с духом и признать собственную неправоту, это не будет потерей достоинства, и даже наоборот. Где-то для сохранения достоинства важно публично заявить о себе, где-то — наоборот, скрыться от посторонних глаз. Как показывает нам карлик, то, что со стороны выглядит полной потерей субъектности, можно переосмыслить как результат сознательного выбора. В общем, как пишут в профилях соцсетей, все сложно.

Бири не дает конкретных советов, как жить, сохраняя достоинство; вообще, достоинство в его трактовке — не переживание и не ощущение, а трудноопределимая жизненная диспозиция, что-то вроде ментального чертежа — можно задать его параметры. Наверное, главная его характеристика, как и во всяком классицизме, — равновесие и гармония пропорций. Достоинство возникает, когда ты понимаешь границы собственной свободы, но в этих пределах сохраняешь полную автономию. Когда ты признан, уважаем и интересен, но оберегаешь частное пространство, куда посторонним хода нет. Когда ты понимаешь, что важно, а чем можно пренебречь, и исходя из этого выстраиваешь жизненную стратегию. Достоинство не возникает в вакууме: для него важна встреча с Другим, где обе стороны принимают чувства и ценности друг друга. В вопросах достоинства все хорошо, кроме крайностей, и у всего должно быть свое место и мера; можно предположить, что идеалом достоинства для Бири мог бы быть римский император Марк Аврелий, образец жизненной уравновешенности и соразмерности, к тому же исповедовавший стоицизм — настоящую философскую практику тренировки достоинства.

Но где император, а где мы. Книга Бири вышла в 2013 году, и если примерять ее максимы к сегодняшнему дню, то придется сделать печальные выводы: ближе к идеалу мы не стали. Конечно, войны, репрессии, политические манипуляции — в масштабах мировой истории не новость, и эпизоды из романа «1984» или «Выбора Софи», которые приводит Бири, — это знакомое, олдскульное подавление воли (хотя, конечно, по силе и разрушительности для всего человеческого с этим ничто не сравнимо).

Но даже если оставить за скобками военно-политическую составляющую — в самой мирной жизни современность создает среду, где достоинство постоянно оказывается под ударом. Соцсети, которые превратились в инструмент возгонки массовых эмоций, страха и ненависти. Политический популизм, требующий от адептов сливаться с той или иной массой, отказавшись от любой критической дистанции. Всеобщая дигитальная прозрачность, «стеклянный дом», где нас видно со всех сторон, а данные о нас используются без нашего ведома. «Культура травмы», требующая выкладывать на публику самые болезненные события жизни. Все это не пополняет баланс и не укрепляет защитные стены, напротив — наше внутреннее «Я» сносит вихрями коллективных эмоций, оно у всех на виду, и все в него тычут пальцем. «Смерть коммивояжера» — это хорошо, но та разъедающая достоинство среда, в которой мы барахтаемся, сложилась уже после выхода книги, и конечно, хочется более свежих жизненных уроков, которые здесь и сейчас помогли бы нам выплыть… Но Бири ушел из жизни в июне 2023-го, и спросить теперь не у кого.