КАК РУХНУЛ СОВЕТСКИЙ СОЮЗ

В 1917 году после захвата власти большевиками последовал краткий период смуты: судьба имперских владений оставалась неопределённой, шли бои в Центральной Азии, в Украине и на Кавказе. Со временем большевики вновь установили контроль над этими регионами, включая Центральную Азию, которую ещё в составе Российской империи во многом воспринимали как колонию. Поэтому регион, а затем и отдельные республики, нередко воспринимали как колониальные по характеру при советской власти, даже если юридически это так не называлось.

Но картину определяла и сама советская система: марксизм-ленинизм, привнесенный большевиками и жестокие репрессии, прежде всего сталинские. Казахстан пострадал особенно: голод унёс колоссальную долю населения.

Местные элиты вносили свой вклад, но решения принимались в Москве. Советские этнографы чертили «логичные» границы, опираясь на историю и этнографию. Но на практике их представления об истории и местных условиях не всегда выдерживали проверку. Поэтому прислушивались к людям на местах в Казахстане. Пусть не все были экспертами, но их советы нередко были точнее.

Со временем процедура стала более регламентированной: казахские чиновники и этнографы были тесно вовлечены в решение возникавших пограничных вопросов. Тема оставалась чувствительной, не в последнюю очередь потому, что на севере Казахстана проживало значительное число русскоязычных и этнических русских. В конце советской эпохи в России звучали призывы, чтобы Казахстан уступил части севера — требование, которое многие казахи, по понятным причинам, не встретили благожелательно.

Британская империя была заморской колониальной империей, что во многом отличало её от имперской российской структуры, унаследованной большевиками. Советский Союз, напротив, представлял собой типичную континентальную империю. Это позволяло поэтапно корректировать границы и административное устройство — и в первые десятилетия советской власти в Центральной Азии большевики делали это неоднократно, стремясь к более устойчивой конфигурации. Отчасти это сработало, но потребовало времени и постоянных усилий.

В британском случае, как только было принято судьбоносное решение уйти из Южной Азии, у Лондона была лишь одна возможность провести границу, создав будущие Индию и Пакистан, а дальше позволить событиям идти своим чередом. За уходом пришло массовое насилие, Лондон не вернулся регулировать кризис. Итог — затяжная вражда Индии и Пакистана, которая длится до сих пор.

И хотя в других колониях уход Британии был менее кровавым, заморские империи часто оставляют спорные территории. И порой население готово отстаивать их силой. В Южной Азии распад был особенно тяжёлым. Границы чертили наспех — отсюда проблемы. И сегодня несколько провинций до сих пор остаются спорными.

Ключевым фактором были география и демография. Казахстан огромен, но по меркам региона, особенно в сравнении с Индией, Пакистаном и Китаем, малонаселен. Значит, можно выделять большие площади под нужды центра. Семипалатинский ядерный испытательный полигон — один из таких примеров. В Казахстане располагались и другие важные советские военные объекты: Сары-Шаган и многочисленные испытательные площадки. Решение диктовали разные факторы, но ключевую роль сыграла низкая плотность населения.

Экономика тоже сыграла роль: у Казахстана крупные энергоресурсы и полезные ископаемые, и центр стремился их использовать. Кроме того, из-за смешанного этнического и языкового состава приезжим было проще жить и работать, даже не зная местных языков. Подход был сугубо прагматичным. Эти проекты задумывали не ради казахов, хотя местная польза порой была.

Решения по таким проектам, как правило, принимались узким кругом в Москве. Мнение на местах слушали, но курс почти не меняли. Было, правда, одно заметное исключение.

Семипалатинский испытательный полигон создавали и эксплуатировали без какого-либо участия «снизу». Однако в конце советской эпохи возникло казахстанское антиядерное движение «Невада — Семипалатинск»: писатели, а не политики, объединились с активистами Невадского полигона в США. Само движение не решило всё, но стало одним из факторов прекращения испытаний. Отличный пример того, как местная инициатива изменила ход событий.

Факторов было много. Были и случайности — аварии, неожиданные события. Но этим дело, разумеется, не ограничивалось. Распад оказался резким, что нетипично. Обычно государствам и империям требуется много времени. Империи вроде Османской и Габсбургской уходили десятилетиями, а Союз рассыпался за четыре–пять лет.

Обстоятельства включали неожиданные события, случайности и действия отдельных людей, которые сыграли очень большую роль. Но за всем этим была более простая истина: СССР отставал от Запада в науке, технологиях и экономике. Не в абсолютных величинах, а в относительном выражении — разрыв всё увеличивался. И всё больше советских граждан это осознавали.

Потом — гласность. С 1986-го при Горбачёве людям наконец позволили говорить, высказывать взгляды, долгие годы подавляемые цензурой. Многие воспользовались этой возможностью, что ещё сильнее подорвало легитимность режима.

Основная проблема заключалась в том, что перемены происходили столь стремительно, что ими было крайне трудно управлять. Михаил Горбачёв пытался притормозить процесс в 1990–1991 годах, но без массового насилия вернуть контроль было невозможно. У Горбачёва было немало недостатков, но была и добродетель: нежелание поступать так, как делали его предшественники, — применять широкомасштабное насилие, когда это считалось необходимым для поддержания советской власти. В отличие от Ленина и, особенно Сталина, прибегавших к репрессиям, Горбачёв отказался от «силы во имя спасения империи». Были трагедии — прежде всего в Баку в январе 1990 года и ранее в Грузии, — но он удержался от большого кровопролития. За это, даже те, кто жалеет о распаде Союза, могут быть благодарны.